Заменить Его собою
На протяжении долгих противоречивых 20 веков христианского самосознания лишь немногие повторили крестный путь Иисуса (например, Януш Корчак, вошедший в концлагерную газовую камеру вместе с обреченными детьми), большинство же лишь пытались соблюсти внешнюю канву и подменить биографию Сына Божия своей. Взять хотя бы В.И.Ленина, который претендовал (и вполне мог) со временем сделаться земным богом, но немного не дотянул до причисления к лику святых. А что, вполне подходил и соответствовал канону: страдалец, мыкался по тюрьмам и ссылкам, посвятил себя борьбе за благо простых людей, обессмертил свою плоть подвижничеством и увенчал тернистый путь нетленными мощами, лежащими в Мавзолее…
(Святая Елена, мать Константина, привезла в Рим из Иерусалима треть креста, на котором был распят Иисус, гвоздь, которым Сын Божий был прибит к этому кресту, пять досточек лестницы, по которой Христос поднимался к Понтию Пилату, а также частицу стола, за которым состоялась Тайная вечеря. По количеству сохраненных святынь Рим находится на втором месте в мире после Иерусалима. Москва со своим Лениным-Христом пока не дотягивает до этих высот.)
Странно: фрагменты тела Ильича не растащили на реликвии, не расчленили на сувениры и не поместили в ладанки и новейшие храмы — Дворцы съездов и музеи Вооруженных Сил. Не сотворили из останков исцеляющих от недугов оберегов… Однако — не случилось главного: не выпало смерти на кресте, было тихое угасание в особняке в Горках. Не было ужасной Голгофы. Прилюдного поношения и унижения за веру. (А это еще какой минус для апостола человеколюбивой веры в преддверии последующего вознесения!)
Напротив, в лучшие годы жизни Ленина были приятные рукоплескания его речам и принятые или одобренные им решения о расстрелах безобидных поэтов и утоплениях барж с беззащитными проститутками. Были размозженные прикладом ружья зайцы, спасавшиеся в половодье на островке… Даже деда Мазая не получилось из Ильича, чья улыбка добрыми лучиками морщин расходилась по сифилитичному лицу.
Скрой он свои преступления, спрячь концы в воду, завуалируй многочисленных любовниц (прелюбодеяние — ведь тоже грех, хотя сегодня в новомодных произведениях литературы Христу пытаются приписать внебрачные связи) — и вполне мог состояться как беспорочный Бог. Но История сорвала маску с этого комедианта.
Сталин даже не пытался быть Сыном Бога, он не разменивался на мелочи, считая и провозглашая себя не больше не меньше напрямки Богом-Отцом. Но не удержался даже в Мавзолее. На звание какого-нибудь языческого божка он мог еще (с некоторой натяжкой) претендовать: ведь Перуну и его изваяниям приносили кровавые жертвы, и Перун, как и Сталин, не без удовольствия эти кровопускания принимал и поощрял, славянский идол, как и Зевс, не гнушался самолично участвовать в склоках и сварах с людьми… Однако Кобе мало было считаться громовержцем и идолом, он хотел признания вот именно своего мессианства, своих человеколюбческих, философских, наставнических, педагогических заслуг (даром что начинал учебу в духовной семинарии).
Список претендентов на звание Христа можно продолжить: каждый сам волен это сделать, вычленив из чреды громких имен те, которые, по его мнению, годятся называться Спасителями рода человеческого. Из нынешних политических фигур таким теперешним Христом вполне может со временем (и на время) сделаться Хиллари Клинтон — если будет избрана президентом США. Женщина, упрямо идущая к цели, упорно превозмогающая встающие на пути препоны, поистине распятая на кресте общественного мнения позором доказанной супружеской измены мужа, терпеливо и покорно принявшая и несущая на плечах горькую молву и печать обманутой «холодной как рыба» (это его, изменщика, слова) постылой половины, как ни в чем не бывало продолжает сражаться за имидж и должность теперь уже не первой леди, а первого лица сверхмощной сверхдержавы. Без пяти минут лидер и постоянный признанный верховод демпартии, героиня и светительница Нового Света — она вполне может покорить сердца доверчивых избирателей и стяжать награду за свое мученическое долготерпение. Амплуа страдалицы и пророчицы, платящей за грехи недалеких современников, ей впору и к лицу.
Кстати, ведь это упущение, пробел, серьезный религиозный изъян — что распяли на Голгофе мужчину, а не слабую женщину. И затем тоже не распинали представительниц прекрасной половины — даже колдуний, даже сподвижниц Христа, даже при инквизиционных пытках и сожжениях на костре! Надо восполнить лакуну. Хиллари Клинтон вполне заслуженно может претендовать на такую символическую честь и получить право стать первой дамой-вседержительницей, дамой-мессией, дамой-провозвесницей очередной религии.
Она воскреснет, став президентом, а следом за Хиллари воскреснет и ее ученик, апостол-иуда Билл…
Искупление грехов
Может ли смерть считаться платой и искуплением за совершенные в течение жизни грехи? Не к этой ли мысли склоняет нас Христос, добровольно обрекший себя на заклание?
Мы теоретически знаем: Главный суд (Страшный суд) произойдет не до, а после смерти, он состоится спустя некоторое время, по прибытии души в мир иной, где ее ждут либо райские кущи, либо девять кругов ада (согласно классификации Данте).
Почему же люди страшатся смерти, если она лишь пауза, этап, промежуточный пропускной пункт в зону вероятного возрождения и перехода в новое состояние? Они боятся суда? И наказания? Или боятся, что не воскреснут? Или боятся лишь атеисты, а глубоко и искренне верующие заранее готовы ко всему: пусть будет что будет. Да и чего им опасаться — истинно верующим? Их вознесут! Вознаградят. Потому они спокойны: уж им-то уготовано вечное блаженство!
Но нет, неприятное предощущение испытывают буквально все или почти все. Вдруг там, за гранью, — ничего? Вообще ничего! И наступит конец — чувствованиям, верованиям, радостям и бедам, которые пусть уж ладно перемежаются и одолевают — лишь бы продолжить существовать, существовать — здесь, среди плотских живых людей, на земле, а не в ее объятиях!
Казалось бы, грешники должны испытывать облегчение при мысли, что им за грехи ничего не будет, их не накажут, а позволят бесследно исчезнуть, не расплатившись, они, так сказать, сорвутся из жизни, будто прогульщики с урока, — легко отделаются, облапошат, проведут, очередной раз обманут праведников и Провидение: жили мерзко, а кары не понесут. Но опять сомнение и опасение: вдруг там, за гранью, что-то, да есть, и, значит, страшилки и притчи о чертях с вилами — не такие уж досужие и беспочвенные вымыслы и фантазии?
Так или иначе, Христос, ежедневно, ежеминутно всходя на Голгофу в наших мыслях и в общемировом (а не только церковном) пространстве, побуждает не забывать о том, как надлежит существовать. Соблюдая или отвергая оставленные Им заповеди, — дабы сделать свой уход более-менее спокойным, а не взнервленным, полным отчаяния и душераздирающих раскаяний.
Суицид
Христос знал обо всем, что Его ждет, наперед, не мог не знать, ведь Он — существо высшего порядка. Знал, что Его предадут, распнут, поиздеваются напоследок… Можно ли в связи с этим говорить о преднамеренной, спланированно удавшейся попытке громкого суицида?
Самоубийство запрещено религией, да и неверующим не рекомендуют прибегать к этому способу ухода из жизни. Получается: то, что позволено Богу, не разрешено простому смертному? Опять это повод поразмыслить: о Его и своей и еще скольких жизнях! Если допустить: Пушкин, зная о своей ужасной неизлечимой болезни, искал смерти и спровоцировал Дантеса на дуэль, то не повторение ли это приема, использованного Христом — не сам Я ушел, меня казнили. Я лишь опосредованно виноват. (Определение, данное Лермонтовым Пушкину: «невольник чести» — обретает в этом контексте совсем не бытовое толкование.)
Получается: коли самоубийца сам накладывает на себя руки — принимая яд, пуская пулю в лоб, залезая в петлю, то этот более «честный» способ исчезновения влечет неизбежную суровую кару, которую понесет он один, тогда как бросившийся под колеса машины или поезда разделит ее с соучастником и увлечет за собой в грех еще и водителя, ведь шофер тоже становится невольным убийцей. (Как знать, возможно, и он тоже будет на том свете предан за это наказанию.) «Хитрый» самоубийца таким образом формально перекладывает ответственность за свою гибель на другого.
Христос и политики
Про Леонида Брежнева шутливо говорили: «Он не просто стар, он суперстар». Игра слов (и понятий) возникла вскоре после того, как на экраны (зарубежные, у нас был запрет на такое кино) вышел фильм «Иисус Христос — суперзвезда». Те, кто видел эту ставшую мировым хитом ленту, помнят: сюжет культовой рок-оперы обрамлен стыдливой, «извиняющейся» придумкой режиссера — историческое действо и место, где оно развернулось, представлено в виде современной съемочной площадки, тут, среди декораций, и развиваются события двадцативековой давности. Закончены съемки — и грузят и увозят на машине реквизит — крест. Тот самый… Часть которого сохранила святая Елена. (Но и поддельный, бутафорский в тоже время.)
Одна из театральных постановок «Иисуса Христа — суперзвезды» проходила на сцене, которая представляла собой ладонь сатаны, сам же дьявол (его опять-таки бутафорская голова, помещенная сбоку кулис) взирал на происходящее с недвижным ироничным спокойствием.
Если фильм, повторюсь, как бы расшаркивался и извинялся за фривольное и очевидно потребительское, опрошающее, осовремененное толкование библейских легенд и непочтительное прикосновение к священной теме, то как же следует отнестись к богохульственной театральной трактовке? Неужто создатели спектакля хотели сказать: реальный Христос сознательно, преднамеренно и расчетливо учинил грандиозное шоу, масштаб и размах которого охватили века? Значит (в этой версии), Он выступил заодно с искусителем рода человеческого? Иначе говоря: Его цинизм не знает границ?
Можно придерживаться популярной ныне (такой близкой человеку) версии о том, что Он спровоцировал Иуду на предательство, но этим мы низведем Сына Божьего до уровня примитивного интригана (образ, созвучный многим из наших божеств), а подвиг во имя Любви принизим до комедии положений. В том-то и дело, что Христос доверял своим ученикам, всем вообще людям, которых любил и за которых взошел на Голгофу. Если бы Он мелко суетился и режиссировал мизансцены распятия, тогда речь надо было бы вести о дьяволе, а не о Боге.
