По Авиньону Оливье Пи разъезжает на велосипеде, сидит не в начальственном кресле, а работает там, где ему удобно. Присел возле пресс-бюро и что-то пишет. Для Пи, режиссера, драматурга и поэта, это третий фестиваль, следующий станет последним: директор здесь назначается на четыре года, и это серьезная государственная должность. Хотел Оливье того или нет, но программа этого лета у него имела явный социально-политический оттенок. Какими бы ни были спектакли, в каких жанрах они ни представлены, все говорят (а некоторые — кричат) о чудовищных проблемах, захлестнувших мир.
Сам Пи к фестивалю подготовил особенный спектакль «Эсхил, пьесы войны». Его играют в трех километрах от города, в Шартрезе, старинном монастыре, чья величественная строгость и красота безмолвно диктуют определенный стиль. Ловлю себя на мысли, что в этих стенах из мощного камня, под этими гулкими сводами с невидимыми химерами, в садах и соединяющих их галереях мне меньше всего хотелось бы видеть что-то из сегодняшней жизни, с уличными приметами к тому же в невнятном воплощении и исполнении. Место, знаете ли, обязывает.
Место для Эсхила выбрали дивное — один из пределов монастыря, откуда из-за отсутствия стены открывается завораживающий вид: высокое небо с быстрыми ласточкиными полетами, высокая стена соседнего аббатства Сант-Андре. Зрителей сажают бифронтально, а между ними — довольно узкий черный помост для героев четырех пьес Эсхила в исполнении всего лишь трех артистов. Больше ничего — и прислониться некуда, спрятаться не за что. Хоть бы реквизит какой — да и тот не предусмотрен. И в таких условиях актерам играть пять часов, из которых чистого сценического действия — три.
Каким точно был древнегреческий театр? Как играли Эсхила, отца трагедии? Как смотрели и слушали? Известно, что начинали ближе к ночи, а заканчивали на рассвете. Оттуда к нам пришло слово «катарсис», означающее одно: экстаз от увиденного, потрясение от игры актеров, страстной, на пределе чувств, на невероятно высоком градусе. Без этого древнегреческая трагедия была бы не трагедией, а вообще непонятно чем. Правда, после пережитого со слезами и сердцебиением публике предлагали нечто легкое, необузданно-фривольное.
Оливье Пи попытался прочесть Эсхила тоже на очень высокой ноте — и это понятно с первой сцены первой пьесы «Прометей прикованный». А вообще, в одном спектакле он свел четыре эсхиловских текста — «Прометей Прикованный», «Просительницы», «Семеро против Фив» и «Персы». Четыре части по 45 минут с двумя 20-минутными и одним часовым антрактами.
Оливье Пи о своем спектакле: «Этот театр, самый древний, существует в средиземноморском пространстве и вопрошает об основах демократии. Безумие власти, место женщин в обществе, убежище, воспоминание о мертвых, казни, проклятия богов… Эсхил говорит о Древнем мире так, как он мог бы говорить о нынешнем».
На черном подиуме — три артиста. Играют героев, богов, царей, стариков, толпу. Выразительные голоса без всякой подзвучки звучат мощно. Скупые на маневры мизансцены (да тут особенно и не развернешься). Монологи, диалоги — глаза в глаза или иногда обращенные к публике. Одна незапланированная природная краска, которая снимает напряжение момента, — это парочка голубей, которая неожиданно и нагло вспархивает из-под сводов и, панически трепеща крыльями, то и дело перелетает на противоположную стену. Судя по глубокому «гур-гур», у этих голубков — любовь. А у людей — что на подиуме? Война. Кровавая и беспощадная, с бесчисленными жертвами. Так было, есть и будет?..
И вот что особенно интересно наблюдать: такой высокий стиль игры, предложенный сегодняшней публике, непривычен для нее. «Да это прям Херасков какой-то», — думаю я. Три великолепных актера душу рвут, существуют на пределе чувств, а публика — в позе невключения: руки на груди крестом, ножки вытянуты — созерцают. Хотя после каждой части хлопают с воодушевлением. Но, с другой стороны, такое несовременное существование артистов намного интереснее современной невнятицы.
Надо сказать, что актеры — с богатой фактурой и (что важно) с четко выраженным амплуа. Самый молодой — Фредерик Ле Сакрипан (Frédéric Le Sacripan) — неврастеник с тонкой костью и светлыми вьющимися, как от химии, волосами (а может, и своими?). И взгляд безумца — это он, Прометей. Постарше — очень известный артист, с которым Пи работал на многих постановках, — Филипп Жирар (Philippe Girard, не путать с Жераром Филипом). Амплуа злодея, от лица которого глаз не оторвать. Лицо жесткое, а глаза светло-голубые, глубоко посажены. Такие бывают у собак породы хаски — от их ледяного точечного взгляда лично у меня мороз по коже. Наконец актриса — Мирей Хербстмайер (Mireille Herbstmeyer) — немолодая, костистая, высокая. Благородная вдова, правда, с несколько простоватым лицом. А в глазах — горе плещется, когда она рассказывает о павших, не живых…
Сидела и думала: как хорошо, что Оливье Пи от Эсхила не отошел ни на шаг, без поисков новых смыслов, на поверку оказывающихся ложными. А то б получилась пошлость обыкновенная.
Само закрытие 70-го Авиньонского фестиваля пройдет в воскресенье вечером сразу в двух точках — на территории университета, где будут зажигать суперизвестный диджей Пон и не менее известная группа «Женераль Электрик». А в Почетном дворе Папского дворца под звездным небом выступит потрясающее сопрано из Квебека Лин Фортен в сопровождении национального оркестра.
