Разбросанные по столам в буфете старые письма, обращение на зеркале у входа с подписью «Твоя навсегда, мама!» как бы настраивают пришедшего на спектакль на сентиментальный лад. И невольно щемит сердце, когда читаешь до боли знакомое с детства наставление — «будь умницей».
Четыре героини, четыре ипостаси, четыре возраста: бабушка, женщина, девушка, девочка. Они существуют в едином пространстве, выстеленном белом, — не то в фотостудии, с махинами вспышек по краям, не то в чистилище. Здесь запечатлевают на память, проецируя это на большом экране — так сценическая история перетекает в область кинематографа, где совершенно иначе живут лица, глаза, мимика. Режиссер не случайно прибегает к подобному приему отстранения, дистанцирования — героини смотрят на себя как бы со стороны, вглядываются сквозь призму киноглаза (фотограф — Олеся Хороших). Но пленка на экране черно-белая, словно застывшая память — местами засвеченная.
Героиня Анастасии Сычевой — Оля — здесь центральная. Она ведет рассказ, а помогает ей ее детское воплощение Оля-младшая (Майя Бурыгина). Сюжет-то максимально простой — это рассказ девочки, потерявшей мать в раннем детстве, — хроники ее взросления.
Кино и современные сериалы давно уже освоили эту тему — умирающего родственника, смерть которого влияет на всю дальнейшую жизнь героя. Схожую «историю наоборот» в литературе освоил Эрик Шмитт в «Оскаре и Розовой Даме», где 10-летний мальчик, болеющий раком, пишет письма Богу, описывая разные периоды своей предполагаемой жизни. А сколько схожих историй дублируют центральные телеканалы…
В этом большая опасность и смелость драматурга Волошиной, а вместе с ней и режиссера Панкова, которые не побоялись сделать этот спектакль, вступить в область узнаваемого. Ведь насколько болезненный вопрос в России — тесная связь между матерью и дочерью, да и вообще всеми женскими поколениями, которые как бы наследуют чужую жизнь, создавая новую историю по старым канонам. И получается, что история женщины в семье пишется с оглядкой, в ожидании чьей-то смерти. С подсознательным желанием потом «продолжиться» в собственных детях.
В этот раз Панков немного отходит от привычной саундрамы с ее классическим многоголосьем и бесконечностью персонажей (как, например, в «Старом доме»), оставляя в центре внимания всего четырех актрис. Но помимо героинь на сцене присутствуют и музыканты: Яна Чекина (виолончель), Виктор Маминов (пианино, гитара), Алексей Потапов (электрогитара), отвечающие за микс поп-музыки с этническими мотивами. В какие-то моменты они тоже становятся участниками действия — так, Потапов играет насильника, который надругался над героиней в ее 18, а Чекина оборачивается той Вероникой, в которую она ненадолго влюбляется.
Вообще острых и актуальных тем по всему спектаклю разбросано множество: тут и сексуальное насилие, и отношение к нему, и посттравматический синдром жертвы, и вопросы гендера, ориентации и полигамии, и политика, и, конечно же, крымский вопрос. Так, к примеру, одной из прекрасных находок становится введение такого очень узнаваемого персонажа, как бабушка (одна за двоих — Людмила Гаврилова): бабушка-диссидент и бабушка-патриот. Спорящие о ситуации в стране, они представляют собой узнаваемый образ целого поколения.
Что же касается главной героини Анастасии Сычевой, запомнившейся еще по работе в предыдущих спектаклях Панкова «Старом доме» и «Кеды», то нельзя не отметить, что она актриса удивительной мощи и обаяния. Помимо прекрасного вокала Сычева демонстрирует редкие качества — беспощадную внутреннюю ярость и поразительный нерв, которые раскрываются во многих кульминационных сценах спектакля, например, в сцене изнасилования или последнего диалога с матерью. Даже в самом начале, когда она появляется, вальяжная и расслабленная, становится понятно — она — та, что носит внутри себя катастрофу.
Елена Яковлева, играющая здесь мать Настю, пишущую своей дочери трогательные письма, тоже играет на максимальном накале чувств. Но выдает она их не разом — по нарастающей, потому самым запоминающимся эпизодом становится предфинальный, когда она в микрофон проговаривает, выкрикивает свою боль: «Каково это, когда в твоей дочери разочаровываются?» — и свое заветное желание-заговор: «Живи!».
И когда на поклоне начинают исполнять саундтрек спектакля, «Вахтерам» группы «Бумбокс», невольно понимаешь, вслушиваясь в слова «Нас в хрущевке двое, Кто мы и откуда, откуда?», что в этом-то спектакле песня совсем не о романтической любви.
Пожалуй, единственное, что вызывает вопросы — это слишком лобовой финал с проецированием УЗИ на экране. Кажется, такое решение принято из-за переизбытка чувств, и оно примерно такое же проигрышное, как назвать героиню Елены Яковлевой Настя — именем, обрекающим на жертвоприношение. Именем, которое навеки останется в русской современной литературе за Владимиром Сорокиным. И если драматург, а вместе с ним и режиссер смогли бы выпрыгнуть за пределы чьей-то частной биографии, то это, несомненно, пошло бы спектаклю на пользу.
