— Александр Иванович, давно ли написана эта пьеса?
— В 2005 году. Она стала лауреатом всероссийского конкурса драматургов, опубликована в журнале, в моем трехтомнике — но впервые ее поставили только сейчас. Пьеса о женщинах, которые зимой 1941 года, в страшные морозы, возводили ТОРы — тыловые оборонительные рубежи. Беременные, молодые, совсем юные — всех их кидали на строительство этих ТОРов. Конкретной географической привязки нет — кто-то думает, что это Подмосковье, режиссер спектакля посчитал, что Удмуртия. Но фактический материал я узнал о ТОРе №30 между Мордовией и Пензенской областью.
— А что за фактический материал? Дневники, воспоминания?
— Мне помог директор научно-исследовательского гуманитарного института в Мордовии. Я видел документы о расстрелах, о комплектовании отрядов, о том, как жили саперы… Кроме того, я сам из Мордовии, я видел этих женщин, переживших строительство и вернувшихся домой. Люди, работающие на земле, и так кажутся более смуглыми, но эти почерневшие с тех самых морозов. Руки в морщинах, корявые пальцы — и покореженные судьбы. К 70—80 годам они так и остались неотогретыми, рубеж остался рубцом.
— Об этих покореженных судьбах, видимо, и пойдет речь.
— Это было очень тяжело. Их забирали — 16—17-летних или женщин постарше, у которых оставались дома дети. Мужья или отцы на войне, в родной деревне (или в городе) осталась мама и младшие братья-сестры. Все голодные, есть нечего. Кому-то уже пришла похоронка, что отец погиб. Мама пошла в колхозный амбар через щель набрать килограмм-два зерна. Ее тут же в тюрьму, детей в детдом. А женщинам этим приходилось уезжать на рубежи, на ТОРы, и рыть мерзлую, почти бетонную землю, не имея возможности уйти, убежать. За это можно было и расстрел схлопотать по решению “большой тройки”. Все знают, что именно в эту зиму 41-го были страшные холода, говорили: генерал Мороз спас. Замерзали и сады, и немцы. В пьесе есть и история расстрелов за кулисами — вечер, мороз, все трещит от холода, слышен даже далекий вороний крик, и за сценой раздаются сухие щелчки выстрелов — расстреливают дезертиров. Это наводит страшную сумятицу в души. Насколько я знаю, рядовые эти судьбы раньше как-то не показывались в театре.
— Ну ассоциация только одна — “А зори здесь тихие”.
— Да, краем глаза я видел эту историю, когда писал пьесу, но она немного другая. Тут тоже — Нюра, Матрена, Евдокия… Семь женских образов, три мужских.
— По жанру, очевидно, это не будет комедией — тема нелегкая.
— Про жанр моих пьес я обычно говорю “драма”. Всегда есть повод и для того, чтобы раскрыться, и чтобы разрядиться, посмеяться.
— А кто сейчас стал режиссером спектакля? К примеру, в 87-м вашу пьесу “В пустом доме люди” поставил Сергей Арцибашев, и “Дом на Фрунзенской”, и “Анахореты, или Угол для сирот” — все это тоже он.
— Это будет Александр Блинов из Ижевска — по приглашению Арцибашева. Они связаны Свердловским театральным училищем. А Блинов уже делал несколько постановок по моим пьесам, у нас много общего. В спектакле участвуют молодые артисты Театра Маяковского. Знаете… Я читал в архивных документах, как снайперы тут же, рядом с этими женщинами, просили у руководства 300 банок варенья или сгущенки… Это не очернительство. Не частный случай, а миллионное население. Их сейчас осталось больше, чем настоящих участников фронта, — тех совсем мало уже, им теперь квартиры дают… Но вклад этих женщин был невероятно велик. Это женская окопная правда, победа холодной ковки — они ковали на холоде свою победу. И выковали.
