Джером Сэлинджер: “Холдена Колфилда, по моему сверхпредвзятому мнению, сыграть невозможно в принципе”

А начиналось все с города Нью-Йорка. Сэлинджер был сыном обеспеченных родителей — его отец занимался оптовыми поставками копченостей. Учился в военной школе, слушал лекции в нескольких университетах, ни одного из них так и не закончил. Работал на развлекательной радиостанции, воевал, получил 5 боевых наград.

 Почти все ранние рассказы вышли на страницах “Ньюйоркера” — это глянцевый журнал, где в те годы на развороте было пять шестых рекламы и только одна шестая — собственно текст. Однажды, ведя мастер-классы по технике рассказа в женском колледже, Сэлинджер сказал:  

— Писатель, когда его спрашивают о его ремесле, должен встать и громко назвать имена писателей, которых он любит.  

Кого назвал Сэлинджер? Кафку, потом Флобера, а потом — Толстого, Чехова и Достоевского.  

Среди любимых авторов, конечно, оказался и Роберт Бернс. “Если кто-то звал кого-то вечером во ржи…” — эту перевранную строчку из великого английского поэта напевает Холден Колфилд в романе “Над пропастью во ржи”. Хотя называется весьма сухо, в дословном переводе — “Ловец во ржи”. Это переводчица Рита Райт-Ковалева внесла свою романтическую нотку. К переводам Райт в разные годы было отношение разное. Ведь роман написан на лихом подростковом сленге, а Рита Райт тогда была почтенной, солидной дамой. Споры шли долгие годы: Рита Райт стала соавтором Сэлинджера или — учитывая цензуру 60-х — сделала все, что смогла, когда заменяла “fuck you” на “какая-то похабщина”?   

Владимир Войнович:

— Между прочим, я был одним из первых читателей “Над пропастью во ржи” в Советском Союзе. В 60-м году я жил в доме творчества “Голицыно”. Там же жила переводчица Рита Райт-Ковалева. Она мне сказала, что вышел роман в ее переводе в журнале “Иностранная литература”, попросила заехать в редакцию и привезти ей несколько экземпляров. Я прочитал роман, он мне очень понравился. Сразу появилось у нас много подражателей, начиная с Аксенова… Но я не пошел по этому пути…

А затворничество  — ведь этот роман принес ему большую популярность и большие деньги, он мог себе это позволить. А человек, которому приходится работать и выходить в мир, не может себе позволить такого затворничества.  

Затворничество началось с 65-го года — вышел последний его опубликованный текст. Он не давал интервью, запрещал переиздания ранних рассказов и бывал в ярости, когда запрет нарушали. Отказывался от экранизаций. Вот цитата: “…материала вполне хватит на так называемый Интересный (а может, просто Занятный) Вечер в Киношке. Вот только мне эта идея кажется едва ли не гнусностью (…). Размышления и поступки, которые кажутся абсолютно естественными в уединенности романа, на сцене в лучшем случае обернутся псевдосимуляцией, если такое слово вообще существует (надеюсь, что нет).Вы когда-нибудь видели девочку-актрису, которая сидела бы, закинув ногу на ногу, на постели и выглядела при этом непринужденно? Уверен, что нет. А Холдена Колфилда, по моему сверхпредвзятому мнению, сыграть невозможно в принципе”.  

Даже в этом письме Сэлинджер восстает против того, что на сленге называется липой. Холден прячется от нее, надевая свою красную охотничью шапку. Сэлинджер — закрыв за собой ворота своего забора, который окружает дом на горе в Корнише. Кажется, самое непереносимое для него в жизни — общение с людьми. Сэлинджер судился с авторами его биографий, с издателями, которые пытались опубликовать его переписку, с писателем, который хотел издать продолжение “Над пропастью во ржи”. Простил он только две книги о себе — авторства когда-то близкой ему дамы Джойс Мэйнард и своей дочери Маргарет. “Над пропастью мечты” — так назвала Маргарет свою книгу. “Мои родители жили в придуманном ими мире прекрасных мечтаний, но при этом не умели и не хотели хоть как-то ладить с реальностью. Мой отец был из тех людей, кто не умеет завязывать даже шнурки собственных ботинок”. Маргарет Сэлинджер развеяла красивый миф о своем отце, называя его ограниченным и жалким человеком.  

Сэлинджер останется персоной необъяснимой. Как заканчивается повесть “Выше стропила, плотники!”: “можно бы еще приложить чистый листок бумаги вместо объяснения”.


В мае 2009 года писатель сломал себе бедро. Однако здоровье его оставалось отменным практически до самого конца. Лишь после Нового года у него начался внезапный упадок. Из жизни Сэлинджер ушел без всякой боли.

Осенью 1953 г. Сэлинджер сдружился с несколькими подростками. Одному из них он разрешил взять интервью, полагая, что оно будет опубликовано на школьной страничке местной газеты The Claremont Daily Eagle. Но статья появилась на редакторской странице. Сэлинджер почувствовал себя преданным. После этого он порвал отношения с этими подростками и построил вокруг своего участка забор высотой в шесть с половиной футов.

“Не публиковаться — это чудесный мир. Мирный мир. Спокойный. Издательское дело — это страшное вторжение в мою личную жизнь. Мне нравится писать. Я люблю писать. Но я пишу только для себя и для моего собственного удовольствия”, — так в одном из своих редких интервью в 1974 году Сэлинджер объяснял свое нежелание публиковать написанное им.

Примерно десятилетие назад приватность Сэлинджера была дважды нарушена. Сначала появились воспоминания Джойс Мейнард, с которой у него в начале 70-х был роман, а потом мемуары его дочери Маргарет. По словам Мейнард, писатель был одержим гомеопатией и диетой (замороженный горошек на завтрак, бургер из недоваренной баранины на обед). А писательская дочь утверждала, что отец был патологически эгоцентричным, а также увлекался дзен-буддизмом, сайентологией и акупунктурой, и даже пил собственную мочу.

Влиянием сэлинджеровской книги “Над пропастью во ржи” объяснял свое преступление убийца Джона Леннона Марк Дэвид Чэпмен, который решил строить свою жизнь по образцу главного героя книги. В день убийства “битла” Чэпмен приобрел экземпляр романа и написал на нем “Это мое заявление”. Застрелив Леннона, убийца уселся на асфальт и стал читать “Над пропастью во ржи”.