Оба этажа галереи заполнены картинами — занят буквально каждый уголок. На холстах босоногие мальчишки гоняют в футбол, крестьянки тащат хворост и воду, пасут скотину, над приземистыми домишками нависают купола храмов. Этот мир, такой далекий от городской суеты с ее скоростями и потоками людей, кажется иным измерением, где время и жизнь идут совсем по другим законам. Он похож на сон еще и потому, что герои кружат в пространстве в отрыве от земли. Беззаботно и свободно. Этот мир написал Алексей Новиков.
Аккуратная борода. Круглая матросская серьга в ухе. Острый взгляд. И не скажешь, что художнику за 80, что он прошел войну и много путешествовал по стране. Видимо, флот — а Алексей Иванович шесть лет служил на Северном полюсе — закаляет на всю жизнь.
— Знаете, я ведь в войну был юнгой на флоте, — беседа с Алексеем Ивановичем, как ни странно, начинается именно с флота, хотя в экспозиции нет ни одной морской картины. — Когда демобилизовался, приехал к деду в деревню, в Орловскую область. Ходил в школу, работал в колхозе. Когда исполнилось 19 лет, меня по возрасту забрали на службу, и снова попадаю на флот. На Северный полюс. Сейчас я при штабе флота в совете ветеранов. Есть у меня много работ, посвященных флоту и морякам-подводникам. Но они все в музейных или частных собраниях. Когда было 75 лет Вооруженным силам, маршал Ахромеев, который потом застрелился, командировал на меня на Северный полюс, чтобы я подготовил работы для выставки к этому юбилею. Я работал на разных лодках, в том числе на «Курске». Флот всегда останется в моем сердце.
Когда Новиков демобилизовался с флота, уехал к брату в Молдавию. Там поступил в художественное училище, а потом в Рижскую академию художеств.
— Вы были уже взрослым человеком, когда решили стать художником. Почему выбрали именно это дело?
— Знаете, в детстве кроме книжек я ничего не видел. В музеях не бывал. Но у меня были карты. Чем-то эти поясные изображения напомнили иконы. Они-то меня и перевернули. Сам не понимаю до конца, почему, но перевернули. Я даже написал собственные карты, несколько холстов.
— Но на этой выставке вы показываете работы, которые не были угодны советской власти. Вас часто выставляли в том время?
— Нет. В большом групповом проекте только один раз — на 80-летие МОСХ, на Крымской набережной. Зато сейчас у меня нет отбоя от предложений. Постоянно зовут в Швейцарию, Финляндию, Турцию, в разные страны.
— Большинство ваших работ посвящены деревне — местам, где вы выросли, селу Ивашково, где у вас есть дом. И все же с 1980-х вы живете в столице. Однако город не появляется на ваших холстах…
— Да, квартира у меня на Чистых прудах, недалеко от этой галереи. Но больше времени я провожу в Ивашкове. Город давит на меня. Мне больно от того, что деревня гибнет. Сейчас все уткнулись в свои гаджеты и телефоны, ничего не видят за ними. По мне — так телефон, конечно, нужен, чтобы держать связь с близкими, но не нужно в него погружаться полностью. Нужно видеть окружающую тебя красоту — природную, естественную. У меня есть иллюстрация к этой мысли. Вот она.
Художник указывает на картину «Митино». На первом плане он написал уютные сельские домики, за ними — ряды высоток, громадами нависающие над деревенским укладом жизни, потихоньку, но неумолимо вытесняя его.
— Когда мне было 60 лет, я приехал на родину, в деревню. Никого. Пустота, — вспоминает Алексей Иванович, подводя уже к следующей работе, на которой изображен мужской силуэт на фоне пустующего села. — Эта картина называется «Кого я встретил?». Раньше в деревне был детский крик. Все катались на санках. Я теперь там — тишина. Вот я и написал это запустение. Та боль, которую я испытал от этой перемены моего родного места, она осталась навсегда.
Рядом с этой печальной работой другая — веселая и фантастическая. Улыбчивый гармонист парит над деревней и самозабвенно играет. В полете он как будто даже приплясывает.
— Это гармонист Жора — он родственник по линии жены. Нет его уже. Славный был парень, а как играл! — комментирует автор. И ведет к другой работе, написанной на фанере. На ней две дивчины с овальными лицами в платках. Написаны авангардно — фигуры пестрые, лица разноцветные, кажется, все краски мира уместились в них.
— Сначала я использовал эту доску как палитру, а потом написал работу. Шагал ведь тоже на фанере писал — иногда с двух сторон. Я считаю, для художника это нормально. Художник должен писать всегда и везде, — комментирует Новиков, уже стремясь к другому холсту, совсем не похожему на предыдущий. На белом фоне белые церкви, белые силуэты и белые домики.
— Был у меня такой белый период, — поясняет Новиков. — Знаете, иной раз надоедают краски, как девушкам надоедают наряды. Поменять музыку цвета — это очень сложно. Но мне это легко дается.
Действительно так. В своем живописном, то красочном, то обесцвеченном мире, постепенно стираемом прогрессом и урбанизацией, Новиков плавает, как когда-то по Северному полюсу, увлекая зрителя за собой. Ему удается перенести нас в другую реальность.
