“Который час, Владимир Абрамович?” — “Без пятнадцати сто”. 85 — полет нормальный! “Это просто праздник какой-то!” — сказал бы его Карабас-Барабас. Этушу эта цифра, безусловно, идет, как шло ему все, что он делал в любом своем возрасте. В кино он часто играл жуликов, а мы почему-то все равно в них влюблялись. Товарищ Саахов, Антон Семенович Шпак, стоматолог, даже тот же Карабас получались у него почему-то милыми и симпатичными. Хорошо ли это для артиста? Для Этуша — великолепно!
— Владимир Абрамович, я вижу, вы здесь, в своем театре, просто купаетесь в любви. Как вы думаете, за что же вас так любят?
— За возраст.
— Вы хотите сказать, что вас жалеют?
— С какого-то времени я начал путать это ощущение. Может быть, эта любовь частично относится к моим человеческим и актерским достоинствам, но что-то и к тому, что я давно живу.
— Ну а вы все-таки стар или суперстар?
— Я себя супером нигде не ощущаю. Я понимаю, что играю в театре и кино уже очень много лет. Конечно, это не значит, что я должен уходить на пенсию. Но тем не менее я прожил жизнь, и за то, сколько мне еще отпущено, я буду благодарен окружающим меня людям и Господу Богу, в которого я не верю. У нас же так и говорят: а он еще жив?!
— Так говорят обычно про тех, кого долгое время не видно по телевизору.
— Да, а про меня сейчас этого сказать нельзя. Но бывали разные периоды в моей жизни.
“Комсомолка, спортсменка и просто красавица!”
— Владимир Абрамович, вы один из уже немногих оставшихся в живых людей, кто прошел войну. Как вы сейчас смотрите на этот мир, на тех, кто вам лично обязан своей жизнью? Извините за пафос.
— Этот ракурс мне незнаком, непонятен. Что значит, они мне обязаны? А может, в чем-то я им обязан. Во всяком случае, у меня нет никакого ощущения собственного превосходства.
— Вы получили ранение в 43-м. Простите, куда вас ранило?
— Давайте назовем это бедром. Это очень интимное ранение. Был задет кишечник, разорвалась пуля. Так случилось. Я испытывал нечеловеческие боли.
— Теперь рана уже не беспокоит?
— Все прошло.
— Ну, а вообще физически вас что-то беспокоит?
— У меня диабет.
— Вы диету соблюдаете?
— Жена соблюдает. Иначе я не выживу.
— То есть вам приходится во многом себя ограничивать. Но вы же не аскет?
— Конечно. Я и выпить могу, и съесть что-нибудь. Но всё под контролем.
— Слава богу, что есть такая хорошая жена.
— Она замечательная.
— А сколько лет вы уже с Леной вместе живете?
— Трудно подсчитать. Моя предыдущая жена умерла в 80-м. А через некоторое время мы поженились с Леной.
— Она была вашей студенткой?
— Нет, она преподаватель английского. Ходила на мои спектакли. В конце концов подошла ко мне. Так мы познакомились.
— Простите, сколько ей сейчас лет?
— 42.
— А ссоры у вас бывают?
— Бывают, конечно. Но все равно я к ней отношусь очень хорошо. Она мне надоедает иногда, я ей надоедаю, но это обычная семейная жизнь. Где-то она на меня прикрикивает, где-то я на нее. Но до драк не доходим.
— Когда Эльдар Рязанов остался один, ему казалось, что жизнь кончена. Но он нашел свою Эмму Валерьяновну и возродился вновь. Сергей Михалков, тоже оставшись в одиночестве, никого не хотел видеть. Когда ему сыновья говорили: давай мы хоть пыль протрем — даже на это не соглашался. Но вот он тоже женился и воспрял…
— Я до такого состояния не доходил никогда. Пыль я мог вытирать, мог не вытирать, но где носки лежат, я знал всегда. Вообще я недолго прожил один, женился достаточно быстро.
— Ваша дочь Раиса старше вашей жены?
— Да. Она уехала в Америку и живет там. Но вот недавно мне позвонил внук, ему 12. Сказал, что хочет ко мне приехать. Я ему прислал свою карточку, а он мне свою. Замечательный парень, красивый, здоровый. Вот такое у нас общение началось.
— Любящая жена дает лишние годы жизни мужчине или все от Бога, в которого вы не верите?
— То, что Лена помогает мне выжить, это безусловно. Она следит за домом, за тем, чтобы у меня всегда была чистая рубашка. Что съесть, что купить, это тоже она.
— Но вот после спектакля, после преподавания в Щукинском училище вы приходите домой и тихо-тихо сидите? Вам же нужна тишина?
— Нет, когда я прихожу, Лена сразу наваливается на меня с какими-то проблемами, подробно начинает обо всем рассказывать.
— А вам это надо?
— Нет, но она этого не понимает. Я даю ей высказаться, потом говорю: ты знаешь, я сейчас устал. Она на 10—15 минут замолкает, а потом снова начинает говорить. Но она мне делает столько хорошего, что на это можно закрыть глаза.
— Лена по-прежнему любит театр?
— Она очень любит музыку, обожает Софию Ротару.
— А вы советуете своей молодой жене, что ей одевать, носить?
— Конечно. Она хочет, чтобы я ей советовал.
— Она не говорит вам: вы старомодны, что вы мне такое советуете?
— А я не старомоден. Я понимаю, как должна быть одета женщина.
“Либо я ее веду в загс, либо она меня ведет к прокурору”