Известный рок-деятель Найк Борзов пару лет назад решил возродить деятельность панк-группы “Инфекция”, которой занимался еще в 80-е. В юности Найк бодро панковал, выкрикивая со сцены фразы непотребного содержания. Потом эта тема заглохла, потом появилась прославившая его трогательная наркоманская “Лошадка”, за которой пошли полюбившиеся людям “Верхом на звезде” и так далее. Что же случилось сейчас, зачем довольно успешному Найку Борзову понадобилось опять превращаться в махрового панка? Мы встретились с группой “Инфекция” перед началом их концерта в клубе “Вермель”.
— Найк, у вас вроде бы неплохо дела идут, народ вас любит за лиричные песни, они людям близки. “Инфекция” — это ваше альтер эго?
— Это моя защитная реакция на современную ситуацию. Я не хочу быть в том месте, которое называют “русский шоу-бизнес”. Поэтому я целенаправленно сделал так, чтобы от меня отстали.
— Но вы все равно продолжаете проект Найк Борзов, у вас есть клип на песню “Ветер”, он довольно популярен, его даже на премию RAMP выдвигают.
— Я просто не привлекаю к этому внимания, потому что настоящие вещи делаются без привлечения внимания. Как только начинаешь об этом трезвонить, все превращается в какой-то реальный шоу-бизнес. А я не ради этого начал заниматься музыкой. Сейчас в “Инфекции” мы с людьми, которые мне близки, с которыми мне очень уютно, с которыми хорошо общаться. Музыка у нас получается интересная и красивая, несмотря на то что мы хлещем фразами.
— Вы используете такие прекрасные слова, как “говно”, “сиськи”, “трахнуть”. Это способ сказать всем, насколько вам плевать на общепринятые правила, или это поэтический путь к прекрасному через низшее?
Найк: — Мы много тем вообще не затрагиваем, например, педиков и религию.
— Это принципиально?
— Руки не дошли пока. У нас принципов нет никаких вообще.
Барби: — Благодаря музыкальной инфекции у людей отваливаются предрассудки.
Найк: — Мы ломаем некие клише, потому что если посмотришь сейчас музыкальное телевидение, то, куда ни ткнешь, увидишь танцующих девушек, у которых отрезаны головы и ноги, а танцует эта средняя часть тела, которую нужно брать и, ну, вы понимаете… Мы не могли пройти мимо этой моды и гламура, не потоптавшись по ним своими большими грязными сапогами.
— Барби, ты же прямое воплощение этого гламура. Анимешная внешность: розовые волосы, большие глаза, длинные ноги. Символ поп-культуры, которая сейчас отовсюду лезет.
Барби: — Это шаг к огламуриванию панк-рока.
Найк: — С этим символом мы одновременно и коммерческие, и некоммерческие. Мы противоречим сами себе, и в том наша гениальность.
— Насколько я вижу, народ в клуб не ломится. Насколько это коммерческий проект?
Найк: — Пока это эксклюзивный проект для людей, которые реально врубаются в это. В “концепцию говна”, например, которую мы поддерживаем. Вот я сказал “концепция говна”, и ты улыбнулась.
— Я просто не понимаю, что это такое.
— Ты не понимаешь, потому что ты пока еще ездишь на машине с бензиновым топливом. Пользуешься электроэнергией, которую дают тебе всякие нефтеперерабатывающие и прочие комбинаты. А когда этого не станет на земле, все начнут продавать собственное говно. Сейчас уже в Америке освещают и отапливают крупные города за счет свиного помета, так сказать. На правительственном уровне замучиваются такие темы: создаются фабрики, где куча свиней, извиняюсь, какает. И потом за счет этого освещаются улицы. Через 20 лет ты не будешь воспринимать это как “концепцию говна”.
Потому что сейчас мы просто загаживаем землю. Приезжаем в лес и как хозяева вселенной начинаем гадить: оставлять там мусор, как будто это первый и последний раз. А следующее двадцатилетие мы будем все это в пакетики складывать, класть в багажники аккуратненько, привозить на пункт сдачи и продавать.
— Это попахивает гринписовщиной.
— Попахивает говнецом, — смеется. — Я согласен, зеленым.
— Это еще у Аксенова было описано! — раздался голос из-за соседнего стола.
— Мы не первопроходцы в этом смысле, — соглашается Найк. — Мы уже 25 лет практически вот эту вот концепцию толкаем. Но только сейчас к этому интерес появляется. Раньше это был удел неформалов и мазохистов от музыки, а сейчас это становится поп-культурой. Взять хоть тот же “Ленинград” со Шнуром, который пробил эту тему. Или группу “ХЗ”, ведь она сейчас собирает нормальные клубы. И “Инфекция” скоро будет, потому что мы записали новый альбом, который будет реально революционным в русской музыке.
— В чем его революция?
— А в том, что он крутой. Такой музыки в этой стране нет вообще, и вряд ли скоро будет. Это настоящий рок-н-ролл, каким он должен быть. Мы никого не хотим укусить, мы никого не хотим обидеть. В своих песнях мы понятным людям языком говорим о тех вещах, которые реально существуют. И доводим это до совершенного абсурда. И это превращается в некий гвоздь в крышку гроба ущербности и твердолобости человека. Мы хороним человеческие комплексы.
— Абсурд с трагизмом?
— Мы написали гимн порно таким вот образом: стриптиз — это прекрасно, ходить по улицам обнаженным телкам — это хорошо, это круто, несмотря на спермотоксикоз у таксистов. И элемент трагедии в этом тексте в том, что этот спермотоксикозный таксист может в любой момент изнасиловать тебя и убить. Девушкам нравится наша песня со словами “трахнуть тебя нет никакой проблемы”, потому что сейчас девушки стремятся уехать в Турцию, чтобы почувствовать рядом мужчину. Мужчины у нас превратились в пидорасов и гламурных метросексуалов. Вот девушки и бегут от этой непонятной субстанции туда, где их носят на руках. И за это мы переживаем, а не за Грузию с Осетией — там разберутся и без нас.
— Этот альбом будет называться “Ужаснись и преклонись”. Чему нужно ужаснуться и перед чем преклониться?
Найк: — Это просто концептуальное название, выражает отношение к группе. Это как Адольф Гитлер или Мао Цзэдун.
Барби: — Преклониться перед музыкой, потому что такой музыки ни у кого нет. А ужаснуться от реальности суровой.
Найк: — Мы не забываем о музыкальной красоте: у нас все очень грамотно соединяется. Мне в этой группе это всегда нравилось: прекрасная музыка и абсолютно непотребные тексты. Причем раньше, в детстве, я эту непотребность целенаправленно усугублял, чтобы тексты были как можно более отталкивающими. В этом альбоме содержится не вся злость наша, но очень большая ее часть по отношению к современности.
— Сейчас Шевчук с “ДДТ” против войны всех агитируют, какие-то музыканты за власть агитируют, какие-то против, вы же вообще не касаетесь политических вопросов…
Найк: — Но мы это не трогаем, потому что по большому счету большему количеству участников группы насрать на всю эту политику. Мы считаем, что все это суета, и о войне в Осетии, например, все забудут через 15 дней после того, как о ней перестанут говорить по телевидению. Когда история перестает в людях жить, она становится легендой. Мы не трогаем какие-то конкретные темы, мы это все обобщаем в своих песнях. Например, у нас есть песня “Гопак-гопняк”, в которой говорится, что “каждому жлобу место в аду и каждому гопнику там же, в первом ряду”. А кто у нас политики? Жлобы и гопники. Мы обобщаем эту тему и в самый корень глядим своими текстами.
— Говорят, сейчас наше государство переходит из бандитского в полицейское. Насколько возможно существование вашей группы в полицейском государстве?
Архип: — Нам не страшно подполье, мы и так в нем находимся. И обязательно когда-нибудь напишем песню про милицию.
Найк: — У нас на самом деле была такая песня, но мы поменяли в ней слова по тем же самым соображениям, по каким не трогаем и другие темы. Потому что в принципе это все вытекает из того, каким человек воспитан, кто он. Изначально он не политик и не милиционер. Он хороший или плохой, быдло или интеллигентный человек. От этих вещей зависит то, что ты делаешь. А меняться никогда не поздно. Это точно.
