"Милиционер при исполнении — это злая собака закона, — любят говорить в приватных беседах оперативники. — Он просто обязан ею быть, иначе гнать его нужно из органов поганой метлой". Законопослушным гражданам при встрече с работником милиции следует вести себя как при виде хорошо натасканного пса: проходить медленно, не делать резких движений и источать только положительные флюиды. Но это в идеале. В жизни же наши дяди Степы получают смешную зарплату, ругаются с женами, подвержены стрессам и "ошибкам на производстве" точно так же, как и дяди Васи, стоящие у станка. Ну не тянет пока отечественный "пес закона" на Терминатора, жмущего на спусковой крючок без страха и упрека. Доверяй, но проверяй 27 марта 1999 года экипаж группы немедленного реагирования 3-го отдела военизированной охраны при УВД Юго-Западного округа под началом старшины Вячеслава Толстых патрулировал отведенный ему участок. По внутриведомственным инструкциям ГУВД, сотрудники различных подразделений, несущие службу в городе, занимаются не только выполнением своих прямых обязанностей — ко всему прочему, они должны задерживать подозрительных личностей, проверять соблюдение паспортного режима и даже ловить угнанные машины, если таковые промчатся по их участку. И вот экипаж заметил, что из гостиницы "Орленок" вышли две вполне подозрительные личности. Воровато оглядываясь, они двинулись по улице Косыгина. Причем один из типов поддерживал рукой отвисшую полу длинного пальто. Заметив милицию, парочка нырнула во двор дома №11. Выскочившие из машины Вячеслав Толстых и его напарник Сергей Вилков нагнали мужчин и решили проверить их документы. — Тот, что стоял напротив меня, был лет тридцати, — рассказывает Сергей Вилков. — Он протянул мне паспорт гражданина Украины. Парень, несмотря на явно прохладную мартовскую погоду, буквально весь блестел от пота. Правую руку из кармана он так и не вытащил... "Оружие есть?" — спросил Вилков украинца Андрея Ладченко. Тот усмехнулся, но улыбки уверенного в своей чистоте перед законом человека у него явно не получилось — вышла лишь жалкая гримаса. "Какое оружие? Я же не бандит..." — протянул он. "Доверяй, но проверяй, — заметил Вилков. — Вытащи-ка руку из кармана". — Руку он вытащил только наполовину, — продолжает Вилков. — И когда я хотел провести по его карману и узнать, что он там прячет, парень вдруг выхватил револьвер, упер его мне в живот и приказал не дергаться. Судя по всему, Ладченко не был прирожденным убийцей. Ему ужасно не хотелось стрелять в милиционера. Поэтому он начал медленно, держа наган 1943 года выпуска наизготовку, отступать в глубину двора. "Ты, парень, не нервничай, успокойся, — скорее автоматически твердил Сергей вслед преступнику. — Отдай ствол, тебе же лучше будет". — А что мне оставалось делать? — задает Вилков риторический вопрос. — Автомат у меня за плечами, пистолет в кобуре, а двор забит людьми. Ситуацию обострил второй мужчина, Сергей Васильев, тоже приезжий из украинского городка Жовтнев. Он прыгнул на старшину Вячеслава Толстых и вцепился в его автомат, видимо, решив вооружиться за счет противника. Старшина отшвырнул Васильева в сторону, и в этот момент прогремел первый выстрел из нагана Ладченко. Пуля угодила в лицо старшине, раздробила подбородок, застряла в кости. — Я понял, что в Славку попали, — вспоминает Вилков. — У него дернулась голова, слетела кепка. Я отпрыгнул в сторону, за дерево. Об автомате и не думал — была суббота, народу полно на улицах. Откроешь огонь из "калашникова" — на одних только рикошетах от пуль кучу людей положишь... Я — за пистолет. Как учили: выстрел в воздух и тут же на поражение. Только дурак в таких случаях ждать будет — убьют и фамилию не спросят. Сергей Вилков вытащил из кобуры "макаров" и бросился за убегающим бандитом. Всего тот выстрелил 5 раз. А Вилков в ответ — 13. Украинец оказался подкованным в военном деле. Двигаясь короткими перебежками, прячась за деревьями, Ладченко стрелял с коротких остановок. Но Вилков в конце концов загнал Ладченко в гору вырубленного кустарника, где тот и застрял. Прицелившийся в последний раз в подбегавшего милиционера бандит получил две пули в сердце. Тем временем раненый Слава Толстых вместе с водителем Михаилом Прошкиным гонял по гаражам Васильева, напарника Ладченко. Когда Васильев перелез через забор, старшина понял, что с раздробленной челюстью ему такой подвиг не повторить, и прострелил убегающему ногу. Впрочем, и с простреленной ногой Васильев сумел удрать достаточно далеко, пока его не схватило подоспевшее милицейское подкрепление. А вскоре Сергей Васильев, 1969 года рождения, был отпущен Гагаринской межрайонной прокуратурой под подписку о невыезде. Поскольку официально его обвинили только в подделке украинского паспорта, с помощью которого он и въехал в Россию. А про сопротивление милиции даже и не вспомнили, как не стали выяснять, почему Васильев с подельником разгуливали по Москве с оружием. Васильев же, не будь дураком, спокойно уехал от суда и следствия к себе в Украину. "И тогда мне не будет прощения" — О чем я думал, когда его пристрелил? — размышляет вслух Сергей Вилков. — Боялся... Боялся, что вдруг куда-нибудь исчезнет потом его наган. И мне заявят, что я убил вовсе не стрелявшего по мне и ранившего Славку бандита, а хорошего парня. И что Славку мог подстрелить я... Прокуроры ведь тоже разные попадаются. А по поводу этого гада я не расстраивался. Наоборот, горд был, что за друга отомстил и дело сделал. Когда по сугробам за бандитом гонялся, я больше всего боялся, что упущу его. И вот тогда мне действительно не будет прощения: напарник ранен, преступник ушел безнаказанно. В следующий раз он бы стрелял в милиционера без размышлений. Да и не только в милиционера... Мне начальство десять суток отпуска дало, но я отказался. В таких случаях лучше среди людей быть, делом заниматься, а не сидеть в пустой квартире наедине со своими мыслями. И никакой психолог со мной не работал. Зачем? Не нужно мне это было. Я срочную прошел в "горячей точке". Служил во время грузино-абхазского конфликта в 1992—1993 годах в разведроте гудаутского парашютно-десантного полка. И стреляли тогда в нас, и под наведенными стволами постоять пришлось... Там проще. На войне ведь главное — выжить и задачу поставленную выполнить. Командование не интересует, каким образом ты врага завалил. Живой — и отлично. Потом, там обстановка совершенно другая: в состоянии постоянного напряжения и опасности огонь на поражение в порядке вещей. А здесь нужно постоянно переключаться от мирной жизни к боевой готовности и наоборот. Некоторые не выдерживают. У нас был один стажер — он во время вызова на Донскую улицу попал в заваруху. Причем всю стрельбу он в машине просидел, в деле не участвовал. А потом рапорт подал, сказал: "Не хочу у вас служить. У вас, оказывается, стреляют". Пули свистят — народ гуляет Патрульная "девятка" плавно скользит по вечерней Москве, тусклый свет фонарей и монотонно мигающие сигнальные огни соседних машин убаюкивают. Я пытаюсь поставить себя на место сидящих рядом парней из Бауманского отдела вневедомственной охраны: насколько быстро смогу перейти от этого дремотного состояния к боевой готовности, когда придется прыгать по темным лестницам и стрелять? — Наша ГНР (группа немедленного реагирования. — О.Т.) патрулировала район вокруг Басманного тупика. Поэтому мы оказались первыми, кто подскочил к тому дому по вызову через "02", — вспоминает водитель патрульной машины Николай Воробьев. — Милицию вызвала бдительная старушка, увидевшая, что глазки на двери ее соседа по площадке, ювелира, заклеены. А из квартиры доносились звуки борьбы. Работали грабители явно по наводке — ворвались вчетвером, продемонстрировали "ТТ" и принялись вязать хозяина. Когда преступники оказались заблокированы подъехавшей группой, один из них, вооруженный пистолетом, перелез на балкон квартиры соседнего подъезда. Тогда Воробьева послали в тот подъезд для перехвата. Он открыл дверь старого лифта, чтобы бандит наверху не смог им воспользоваться, и спрятался под лестницей. — Гляжу, крадется... Весь в побелке, глаза бегают, "тэтэха" за поясом. Ну я вышел, направил автомат, поставил на колени, забрал пистолет и надел наручники, — совсем буднично продолжает Николай. — А если бы тот за пистолет схватился? — пытаюсь я вывести Николая из его флегматичного состояния. — Застрелил бы, — невозмутимо пожимает он широкими плечами. Но в его голосе на миг появляется и тут же пропадает нотка такой отвязной решительности, что сразу веришь: застрелил бы. — Все эти заморочки психологов о готовности-неготовности применения оружия — полная ерунда, — считает командир взвода Олег Ткачук. — Все зависит от конкретного человека. Если у милиционера нормальная, крепкая психика и он уверен, что действует правильно, — выстрелит без всяких сомнений. И ничего ему за это не будет. Хорошо натасканная собака живет в постоянном режиме ожидания боя. "Вешать лапшу на уши" девушкам, ласкать ребенка и через мгновение начать стрельбу — может только профессионал. — Когда я по двору за бандитом гонялся, люди вокруг, наверное, думали, что кино снимают, — смеется Сергей Вилков. — Пули вокруг свистят, а народу хоть бы хны! Несусь по сугробам, а мне путь пересекает молодая мама с колясочкой. Бредет себе по тропинке... Я едва успел через эту коляску перепрыгнуть. А женщина мне вдогонку еще кричит: "Нахал!" Заворачиваю к гаражам — там мужики бутылку распивают. Бандит лупит по мне, я по нему — гильзы летят в разные стороны. А мужики лениво эдак: "Плохо мент стреляет, не попадет!" Я бы на их месте давно в какую-нибудь канаву упал и затаился, а эти... На подсознательном уровне Еще в конце 80-х (не говоря уж о более ранних временах) квартирные воры и даже грабители крайне редко пускали в ход оружие. Сейчас же, по словам сотрудника пресс-центра Управления охраны Александра Муромского, к вооруженному отпору нужно быть готовым во время любого вызова. В столице оседает огромное количество гастролеров из ближнего зарубежья со "стволами", готовых пустить их в ход при первом же удобном случае. Во всех отделах Управления охраны недавно введены в штатные расписания должности психологов. А 1 декабря 1999 года во многие подразделения ГУВД пришла официальная телеграмма от руководства, предписавшая провести тестирование личного состава на предмет готовности к применению оружия. Кстати, в столичном ОМОНе психологическая служба существует уже несколько лет и считается одной из лучших не только в ГУВД, но и во всей России. — Нашим ребятам мы даем установку, чтобы они помнили даже на подсознательном уровне: применение оружия для бойца ОМОНа так же естественно, как дыхание, — говорит основательница и начальник психологической службы отряда Валентина Савельева. — Боец в экстремальной обстановке должен чувствовать себя как рыба в воде. Иначе как он сможет защитить себя и выполнить задачу? Собственно говоря, у нас вообще нет такой проблемы, как страх перед оружием. Психологические тесты "выбраковывают" неустойчивые личности еще до приема в отряд. Только после этого мы направляем кандидатов на врачебную комиссию. ...Главный корпус базы московского ОМОНа внутри сильно напоминает армейскую казарму. Узкие коридоры, двери с решетками, стенды с изображением суровых будней отряда. И классический армейский лозунг "Служи по уставу — завоюешь честь и славу" смотрится вполне гармонично. На этом мрачноватом фоне кабинет психолога отряда Валентины Савельевой кажется просто райским уголком. Там все функционально. Задача желтых портьер — создавать "солнечное" настроение зашедшему сюда бойцу. Огромное, во всю стену, панно фотообоев с горным пейзажем должно успокаивать мятущиеся души. Валентина Савельева и ее помощник с дипломом психиатра Наталья Сидорова хоть и являются офицерами, формы не носят. Чтобы отвлечь омоновца от подсознательного подчинения чужим погонам, на которых звезд больше. Валентина Леонидовна прямо на моих глазах проводит тестирование бойцов и офицеров, только что вернувшихся из Чечни. — А будете от тестов отлынивать, не подпишу рапорт на отпуск, — грозит она пальцем очередному бойцу. Боец вздыхает, берет лист с вопросами и бредет к столику, за которым уже сидят девушки — практикантки с психфака. Обязательный тест — не пустая прихоть исследователей. По его результатам будут судить, не подцепил ли боец в Чечне "посттравматического стрессового расстройства" (на языке психологов — ПТСР). Этот диагноз включает в себя бессонницу, потерю интереса к жизни, обиду на непонимание окружающих, ощущение постоянной угрозы. В отличие от "посттравматического синдрома", именуемого еще "афганским" или "чеченским" и проявляющегося через 3—5 лет, ПТСР заявляет о себе уже через 2—3 дня после возвращения с войны. — Сразу после командировки я вместе с командованием отряда встречаю ребят, чтобы заглянуть в их глаза, — говорит Савельева. — Специалисту ведь сразу видно, кто в порядке, а кто нет. Начинаю выяснять у командиров, что и как там было, чтобы разбить назревающую проблему на части и помочь парню ее решить. А после внеочередных отпусков, положенных нашим по возвращении с Кавказа, мы повторяем тесты, чтобы проверить: есть изменения в лучшую сторону или нет. К сожалению, омоновские психологи вынуждены пользоваться методиками Академии управления МВД, которые создавались для мирного времени. Поэтому приходится делать поправки с учетом собственного богатого опыта службы в "горячих точках". — Несколько лет мы пользуемся одними и теми же тестами, — вздыхает Савельева. — Ребята их уже раскусили и пытаются менять результаты, как им хочется. Но можно ли дать стопроцентную гарантию, что настроенный психологами на жесткое силовое воздействие на противника "пес закона" не начнет играть по собственным правилам? Применять насилие ему может просто понравиться... — Мы обучаем ребят методике ведения переговоров с разными категориями граждан, — уверяет психолог. — Не секрет, что практически любого можно убедить сдаться без боя — нужно только знать как. А если на это нет времени, то начинают действовать другие "установки": приоритет личной безопасности и те пункты из "Закона о милиции", которые объясняют, при каких условиях можно применять оружие. — Если во время операции началась стрельба, то это автоматически означает "грязную работу", чуть ли не провал, — говорит заместитель командира отряда полковник Иван Столяров. — Нужно уметь все делать чисто, чтобы преступник о нашем присутствии вообще не догадался до поры до времени. В столичном ОМОНе не любят вспоминать историю с подполковником Кийко. Боевой офицер, ветеран первой чеченской кампании, избил рукояткой пистолета сына министра правительства Москвы, когда тот не разрешил досматривать свой джип. Памятуя заслуги подполковника, его осудили условно и уволили из органов. Обратная сторона медали Однокомнатная квартира в одном из домов подмосковного Наро-Фоминска. В комнате — стол, стул, железная кровать и этажерка с книгами, из которых большинство детские: "Волшебник Изумрудного города", "Алиса в Стране чудес", "Карлсон, который живет на крыше"... Хозяин квартиры перехватывает мой взгляд и объясняет: — Я считаю, что книга должна или учить жизни, или отвлекать от нее. Отвлекают больше всего эти книжки. А жизни меня научила сама жизнь... Денис (назовем его так) согласился на встречу со мной только при условии полной анонимности. — Нет, я не боюсь — отбоялся, — говорит он. — Просто хочу покоя и тишины. А они поклялись напоминать о себе до конца моих дней. И я им верю... Мой собеседник несколько лет назад продал трехкомнатную квартиру в другом городе, доставшуюся ему от родителей, и купил "однушку" в Подмосковье. Не смог больше жить на прежнем месте — так боялся мести своих бывших товарищей. — Срочную я служил во внутренних войсках, — рассказывает Денис, — на режимном объекте в одном из "закрытых" городов Сибири. В 1988 году нас начали периодически кидать в Закавказье. Причем боевых патронов сначала не давали, и мы изворачивались как могли. Брали автоматный шомпол, засовывали в ствол и стреляли холостым. Пока противник прочухает, что к чему, он уже на вертел насажен, как индейка. А что было делать: не мы их, так они нас... Про саперные лопатки слышал? Это было наше основное оружие. После таких командировок долго не могли кровь из-под ногтей вымыть... Когда вернулся, пошел в батальон патрульно-постовой службы. Форма, оружие — в общем, все привычное. Только вот через пару лет началась со мной какая-то ерунда. Спать стал плохо, какое-то безразличие накатило — на все наплевать... Иногда казалось, что вокруг меня одни враги. Говорят, от этого лечат, но это в столице, а у нас, в областном центре, помощи ждать было не от кого. Я начал бояться самого себя. Боялся, что во время задержания какого-нибудь пьяного хама "слечу с катушек" и попросту его пристрелю. От греха подальше даже не вставлял в свой "макаров" обойму. А в автоматный магазин, перед тем как присоединить его к АКМ, засовывал кусок картона — чтобы при передергивании патрон не оказался в ствольной коробке и я не смог бы выстрелить. Все эти попытки Дениса обмануть себя самого и товарищей закончились плохо. Погиб его напарник. Группа выехала на вызов по поводу пьяного дебоша и напоролась на упившегося до белой горячки мужика с двухстволкой в руках. И пока Денис ковырялся со своими закладками из картона, выскочивший вперед напарник получил в грудь заряд картечи. А мужика, попытавшегося удрать через окно, "завалил" перекрывавший задворки частного дома водитель патрульной машины. Служебное расследование оценило медлительность Дениса как "уклонение сотрудника от выполнения им служебного долга, приведшего к сознательному нарушению правил обращения с оружием". Формулировочка... Из милиции его с позором уволили, и бывшие сослуживцы простить ему гибель товарища не захотели — пообещали устроить "сладкую жизнь", если не уберется из города сам. Сейчас Денис торгует на книжной ярмарке в "Олимпийском" и почитывает детские книжки. Нажал курок — получи срок — По нашим традициям, командир никогда не "сдаст" своего подчиненного, если уверен, что тот, выстрелив, поступил правильно, — уверяют омоновские психологи. Тем не менее любое применение оружия, приведшее к гибели человека, обязательно расследуется прокуратурой. Насколько тщательно — особый вопрос. Как считает бывший сотрудник Генпрокуратуры, много лет занимавшийся как раз надзором за милицией, к реальной ответственности за незаконное применение оружия милиционеров и в советское время практически не привлекали. В год осуждалось всего несколько десятков человек — это капля в море огромной страны. И хоть до сих пор ходят легенды об участковых, набивавших свои кобуры спичками от греха подальше, боялись тогда скорее долгой бумажной волокиты, чем суда. Доказать умысел в подобных случаях всегда сложно, поскольку свидетелями обычно бывают либо коллеги стрелявшего милиционера, либо бандиты, то есть и те, и другие — стороны заинтересованные. Мало что изменилось и теперь. Кроме... квалификации следователей прокуратуры. В Мещанском межмуниципальном суде слушается сейчас дело старшего инспектора ГАИ Сергея Бухлина. Он обвиняется в том, что 29 марта 1996 года застрелил при задержании некоего Бориса Зайцева, по информации РУБОПа, принадлежавшего к гольяновской преступной группировке. Услышав по рации призывы коллег о помощи, Бухлин догнал и остановил машину Зайцева, в которой тот находился вместе с приятелем-рецидивистом. По словам инспектора, Зайцев выхватил нож с недвусмысленным намерением пустить его в дело. И Бухлину ничего не оставалось, как выстрелить в воздух, а потом на поражение — наша газета уже рассказывала об этом подробно ("Основной инстинкт", "МК" от 9.06.99 г.). Оправдаться после того злосчастного выстрела Сергей Бухлин не может уже больше трех лет. Хотя прибывший первым на место происшествия следователь прокуратуры счел применение оружия правомерным, Бухлин 13 месяцев провел в Бутырке, уже был осужден тем же Мещанским судом к 4 годам лишения свободы, а потом его дело вернулось на доследование. И чем закончится новый суд, пока неясно: из дела исчез ряд документов, вещдоки давно уничтожены... "Гольяновцы заплатили за меня 200 тысяч долларов", — убежден Бухлин. "Слишком многие заинтересованы в этом деле" — так загадочно прокомментировали ситуацию в Мосгорпрокуратуре. Как бы то ни было, история Сергея Бухлина преподнесла хороший урок его коллегам. Теперь каждый из них, прежде чем расстегнуть кобуру, невольно думает: "А может, лучше дать уйти этому бандиту, чем потом сидеть из-за него?"
