В свое время Алексея Шелыгина не хотели принимать на композиторское отделение Московской консерватории. Профессура считала его сочинения слишком далекими от консерваторского стиля. Тогда он создал специальный эпохальный опус, который должен был открыть ему путь в композиторский Эдем. Опус он назвал "Композитор в сортире". Разумеется, мысленно. Теперь Алексей Шелыгин, можно сказать, музыкальное лицо нашего телевидения. Его музыка к фильму Василия Пичула "Небо в алмазах" удостоена премии "Золотой Овен" за 1999 год. Но даже те, кто этого фильма не видел, хорошо знают шелыгинскую музыку по его работе на канале НТВ: от ироничного музыкального оформления программы "Куклы" до оригинальных лирических тем в полнометражных фильмах Киселева, Парфенова, Сорокиной. — Присуждение "Золотого Овна" было для тебя неожиданностью? — Не то слово! У меня в этот день была очередная запись "Кукол". Идти на церемонию я не хотел, потому что ничего от нее не ждал. Я понимал, что победить не могу никоим образом, потому что вместе со мной номинированы такие маститые композиторы — Гладков, Артемьев, Петров... И когда Владимир Дашкевич прочел мою фамилию, я просто был в шоке. Даже не помню, как до сцены дошел. Так что я теперь весь в "Овне"... — К какому композиторскому направлению можно тебя отнести? — Я сам недавно с интересом обнаружил, что являюсь членом некой корпорации, которая называется light classic. Мое имя помещено в раздел light classic, то есть "легкая классика", в британской энциклопедии "Who is Who in Music". В компании со мной такие люди, как Майкл Найман, Филипп Гласс, Брегович. — Тебя этому обучали в Московской консерватории? — Я учился на теоретико-композиторском факультете на отделении теории музыки. Когда я принес свои сочинения зав. кафедрой композиции профессору Леману, он очень возмутился и сказал: "Это у вас какой-то "джяз". Чтобы претендовать на статус серьезного композитора, нужно было писать жуткую смурь. Тогда я накропал три прелюдии, которые мысленно назвал циклом "Композитор в сортире", и... был принят на отделение композиции. Перебрал разных педагогов, но вовремя понял, что просто не смогу там учиться. Я считаю, что навыками в композиторской технике я обязан Эдисону Денисову. Формально он преподавал мне инструментовку: класс композиции ему тогдашнее руководство Московской консерватории категорически не доверяло. Так я и закончил теоретическое отделение, написав диплом на тему "Выразительные средства рок-музыки". Это был 1984 год. На защиту пришли лохматые люди в рваных джинсах. Профессура была в шоке, но пять баллов мне поставили. — А после консерватории... — Я лихо влетел в ряды Советской Армии. Закавказский военный округ, разгар афганской войны, и я — такой интеллигент, выпускник консерватории, — оказываюсь рядовым артиллерийского полка. Все по полной программе: дедовщина, голод, пьянство среди офицеров... Спасла меня музыка. Самые страшные "деды" меня не только не трогали, но и оберегали, потому что я играл для них на пианино любимые песни. "Номэр четырэ", — заказывал некто Зорик. Это означало "Woman in love" Барбры Стрейзанд. "Номэр тры", — и я играл токкату Поля Мориа... Где я только не работал после армии! Был концертмейстером в хореографическом ансамбле, играл в аккомпанирующей группе в Москонцерте. В один период я был научным сотрудником НИИ искусствознания, а по вечерам играл, точнее, выражаясь на консерваторском жаргоне, "лабал" на свадьбах. — А как же высокое искусство?! — Оно всегда было со мной. Моя первая теща повторяла: сочиняй, пусть даже "в стол". И я все время работал. Как оказалось — не зря. В моей жизни появился Театр Маяковского с режиссером Татьяной Ахрамковой. В 1988 году вышел спектакль "Круг" с моей музыкой и со мной в роли тапера на сцене. С тех пор сделано девять спектаклей на сцене Маяковки. Кроме того, я постоянно работаю с Владимиром Мирзоевым, у которого совершенно другой режиссерский почерк и для которого я пишу в иной музыкальной стилистике. Было несколько проектов за границей: опера "Полин, Полин" во Франции, мюзикл "Каштанка" в Германии. У нас этого практически никто не видел. — Что привело тебя на телевидение и почему работаешь именно на НТВ? — Я начинал с эротико-порнографической программы "Спид-инфо-видео". Это была возможность подзаработать денег, да и поначалу было интересно писать музыку по картинке и по тайм-кодам. Я тогда еще не имел возможности работать с большим кино, о чем всегда мечтал. Тем более на экране такая эротика была — просто загляденье. Меня заметил режиссер Василий Пичул, работавший на программе "Куклы", и предложил поработать с ним. А в дальнейшем я стал писать музыку для других программ и фильмов НТВ. Работаю с замечательными режиссерами — Пичулом, Урсуляком, Раздорским, Левиным; с прекрасными ведущими — Киселевым, Сорокиной, Парфеновым. Парфенов меня называет "Моцартом нашего телевидения". А я его называю "Луначарским нашего телевидения". — Что больше всего запомнилось в работе над "Небом в алмазах"? — В фильме по сюжету разыгрывалась оперная сцена. Она снималась на ВВЦ, у фонтана "Дружба народов", ночью. Я приезжаю на съемку и вижу: фонтаны бьют, все ярко освещено, и на весь ВВЦ через динамики звучит моя музыка. Просто Дунаевским себя почувствовал каким-то... — Кстати, почему ты не пишешь песни? — На самом деле у меня, как выяснилось, немало песен и романсов. Скоро будет вечер моей музыки в Доме актера — там их будут петь актеры: Светлана Тома, Сергей Никоненко, Евгения Симонова, Наталья Крачковская... Но это все песни, связанные с театральной музыкой. Что касается песни как жанра поп-музыки, то там нужно работать по определенным клише. Мне это не интересно. Да и вообще меня сейчас интересуют жанры более глобальные. — Не опера ли?.. — Она самая. Это будет "Федра" по пьесе Марины Цветаевой — международный проект с премьерой в Бельгии и Франции. — В богемной среде у тебя репутация бабника: женат был неоднократно... — Я отношусь к женщинам очень романтично. Я не бабник — я идеал ищу. Мой романтический идеализм, конечно, источник вдохновения, но он и портит мне жизнь. Я люблю влюбляться. Музыка — это ведь тоже любовь. И есть в моей жизни женщина, которая всегда будет со мной. Это моя дочка Юля, на которую я возлагаю большие надежды. Ей 14 лет, но она уже связана с музыкой, с театром — со всем тем, что составляет мою жизнь.
