В четверг вечером в Доме кино состоялась премьера фильма, которому заранее предсказывали зрительский успех: все говорило о том, что народной любовью он обижен не будет. Потому что кино про больное, почти что документальное — про мать, которая поехала за сыном, взятым в плен в Чечне. И шансов у нее забрать своего ребенка живым, как в “Кавказской рулетке” (в отличие от русской здесь все наоборот: барабан револьвера полон, только одно гнездо пустое). Причем и сам фильм так и называется — “Кавказская рулетка”. Ну а если солдатскую мать к тому же играет Нина Усатова, ясно — плохо она сыграть не может.
Да и тот репортаж со съемочной площадки “Кавказской рулетки”, который был опубликован в “МК” в начале января прошлого года, говорил о том, что напряжение на экране будет, как в жизни, репортажи из которой нам каждый день показывают в теленовостях — с плачущими солдатскими матерями, с нашими мальчишками, которым перед камерой перерезают горло... Нет, последнего в кадре художественного фильма нет, об этом только говорится. Но все остальное — есть. Героиня Нины Усатовой, достигнув своей цели — она искала и нашла снайпершу, боевую подругу командира Аслана, которая родила ему сына и от него вместе с ребенком сбежала, — плачет. Плачет почти беспрерывно, потому что понимает: не выполнить ей приказ Аслана: сына в обмен на сына. Не сможет она отобрать ребенка у матери — и даже тогда, когда та сама ей его отдает.
Совершенно ясно, что режиссер картины Федор Попов хотел художественно осмыслить происходящую на юге России трагедию — возвысить ее до уровня вечной категории. Но вот случилось так, что сначала был “Норд-Ост”, а потом “Кавказская рулетка”. И мы уже не можем даже представить, как бы смотрели кино, если б его премьера состоялась до теракта в центре России.
Сейчас кажется, что “Кавказская рулетка” — кино из прошлого. То ли встряхнуть зрителя бесконечными крупными планами актрис с обнаженными нервами после телерепортажей с Дубровки уже невозможно. То ли просто театральная манера игры Татьяны Мещеркиной, сыгравшей снайпершу, слишком режет глаз после “театра жизни”. То ли жизнь так быстро меняет нас, то ли дело в том, что сценарии о вечном не могут покрыться пылью, и, значит, просто сценарий (Виктор Мережко) не получился. И если снова вспомнить о жизни, то характер и поступки боевой подруги чеченского командира абсолютно далеки от нее. Проконсультировавшись специально у коллег, которые встречались с настоящими снайпершами, я поняла, что не ошиблась. Истеричек, которые к тому же, чуя опасность, будут пить водку, тем более с теми, от кого эта опасность исходит, среди них просто быть не может — у них профессия другая.
Нина Усатова вышла из зала в слезах.
— Я смотрела фильм первый раз.
— Вы расстроились?
— Нет, я снова переживала это эмоционально, и у меня голова заболела. Первый раз всегда очень трудно смотреть. Вот сейчас я смотрю “Холодное лето пятьдесят третьего...”, или “Окно в Париж”, или более трогательное “Мусульманин” — эмоционально они все равно отзываются в сердце, но когда смотришь первый раз — это всегда головная боль.
— Нина Николаевна, а вы были в Чечне?
— Нет. Съемки проходили в Минводах — под Кисловодском. Как-то, знаете, сейчас туда и не хочется ехать — даже и на съемки страшно. Страшно даже рядом быть — вот до чего дошло.
— А с солдатскими матерями вы не встречались?
— У меня была одна поездка — на Урал с фильмом “Мусульманин”. И нам сказали, что в ДК сидит очень много солдатских матерей, чьи сыновья погибли в Афганистане. И попросили, чтобы я специально для них что-то сказала. И вы знаете, одно дело сыграть — и то переживаешь сердцем и душой, другое дело — потерять сына навсегда и жить с этим всю жизнь. И я не могла даже взглянуть на них — просто вышла и поклонилась им. Тяжело смотреть даже хронику...
— Вы смотрите новости?
— Конечно. И когда показывают такие слишком натуралистические кадры, я не могу — у меня сердце не выдерживает. И так все это затянулось... И я даже не знаю — мы живем в мире?.. Нет, у нас война. А ведь мы живем, ходим, смеемся, работаем, а рядом идет война и чьи-то дети воюют и чьи-то матери ждут... И не дай бог быть никому на месте этой матери и этой снайперши.
— Ни одна сцена почти не заканчивается без слез...
— Вам тоже показалось, что много?.. Да, надо было, значит, сдерживаться.
