В Москве отыграли “Весну священную” и “Благовещение”, и наконец выяснилось, что возбуждение представителей Русской православной церкви относительно осквернения библейских сюжетов посредством современного танца — не более чем суета святых отцов.
Но их вопли подействовали лучше любого пиара. Во всяком случае, перед Малым театром наблюдалось столпотворение, где каждый занимался своим делом. Бомонд (Роман Виктюк, Николай Цискаридзе, Алла Пугачева с дочерью Кристиной и др.) светился лицами, явно заинтересованными высоким искусством. Спекулянты задирали цены: партер улетал только так за 2000 рублей, балкончик — за 500. Представители некой “католической лиги” втюхивали прохожим мини-листовки с протестом против танца французской труппы знаменитого Анжелена Прельжокажа, однако с подробным изложением сюжета. На всю эту суету спокойно взирал только каменный драматург Островский.
В “Благовещении” на музыку Вивальди, сочетаемом с шумами, скрипами и прочими звуками Стефана Роя, Ангел в женском обличье является Пресвятой Деве Марии с “благой вестью” о незапланированной беременности. Передача информации, как и получение ее, оказались трогательными и невинными, как неискушенная пионерка. Публике оставалось только гадать: отчего так вознегодовали представители церкви — от имитации невинного поцелуя?.. А также восхититься синхронной работой двух танцовщиц (Наташи Гримо и Изабель Арно), особенно в полной тишине.
“Весна священная” длилась 45 минут и от святости была далека. Шесть разнокалиберных девушек на авансцене кокетливо спустили трусики, протанцевав стреноженно несколько минут, а шесть парней в расстегнутых рубашках подобрали их и нюхали. Впрочем, то, что некоторые приняли за вульгарность, на самом деле оказалось концепцией знаменитого хореографа. Прельжокаж, казалось, шел напролом в постижении языческой сущности Руси, гениально озвученной музыкой Стравинского.
Шесть пар на протяжении всего действа находились в конфликте, отчего драматургия их взаимоотношений скорее носила однообразный характер и явно уступала разнообразию хореографическому. Конфликт мужского и женского начал достиг апогея в третьей части музыки, когда в центре, на небольшом возвышении и в окружении танцоров, началось данс-соло абсолютно обнаженной девушки. Но и тут возбужденные представители Церкви явно промахнулись: как выяснилось, танцовщица была не обнаженной, а в пластиковых трусах.
Если предположить, что она-то и была Весной человечества, то такое человечество ничем хорошим кончить не может и обречено на самоистребление. Что, собственно, и подтвердили стихи маэстро Прельжокажа, замогильным голосом продекламированные перед спектаклем каким-то оперным певцом, выступившим в качестве ведущего вечера.
Если с философом Анжеленом Прельжокажем еще можно поспорить о судьбах человечества, то с хореографом — не стоит. Его мастерство потрясает умением выстраивать мизансцены даже из человеческого тела, далеко не идеального для балета, извлекать невероятные движения и тем самым конструировать целые миры.
