Не зря женщины жалуются, что, истощив 8 Марта весь запас любезности, мужчины на следующий же день возвращаются в обычное состояние грубых монстров. Наши власти, во всяком случае, преподнесли 9 марта прекрасной половине россиян довольно своеобразный сюрприз. Впервые за долгие годы в нашем кабинете министров не оказалось ни одной женщины.
“Да я бы с удовольствием...” — Михаил Фрадков бросил на вопрошающую у него о причинах столь странного сюрприза испанскую журналистку Пилар Бонет долгий многозначительный взгляд, а затем лукаво улыбнулся. Окажись на месте г-жи Бонет какая-нибудь оторванная американская феминистка, она бы немедленно подала на нашего премьера в суд за сексуальные приставания. Но давно работающая в России Пилар в свое время успешно отбивалась от нежелательных авансов со стороны секретарей обкомов и демократических парламентариев. Поэтому она попыталась перевести разговор в практическую плоскость. А именно: выяснить у г-на премьер-министра, что же, собственно, мешало ему получить удовольствие. Но, увы, Фрадков ее так и не услышал.
Впрочем, мы можем помочь нашей испанской коллеге и обелить Михаила Ефимовича в ее глазах. Согласно Конституции именно премьер предлагает президенту кандидатов на министерские посты. Но большинство руководителей российского правительства этого удовольствия, как правило, лишают. Мол, вот вам кандидатуры людей, которых вы будете предлагать президенту. Именно такая судьба, судя по всем признакам, и постигла Михаила Фрадкова. Ему в нарушение традиции не дали даже назначить своего человека руководителем правительственного аппарата. Что же тут говорить о женщинах!
Так что скорее всего сквозившая во взоре Михаила Ефимовича печаль была абсолютно искренней. Почти каждый из предшественников Фрадкова мог наслаждаться видом приятного женского лица за столом заседаний кабинета министров. Советские историки в качестве одного из достижений большевистской власти обычно называли назначение первой в мире женщины-министра — Александры Коллонтай — наркомом госпризрения вскоре после Октябрьской революции. Но западные историки недавно раскопали в архивах, что российские достижения в этой сфере даже еще более значительны. Оказывается, еще председатель Временного правительства Керенский успел назначить некую мадам заместителем министра. (Вопрос о том, воспользовался ли он именно ее предметами туалета, когда убегал переодетым в женское платье из Зимнего дворца, пока так и остался непроясненным.) Взор председателя Совнаркома Сталина ласкала его заместительница по правительству, престарелая большевичка Розалия Землячка. При председателе Совмина Хрущеве на заседаниях правительства гордо участвовала министр здравоохранения Мария Ковригина. Времена министров Екатерины Фурцевой и Александры Бирюковой и поныне памятны старшему поколению. Даже в кабинете сухого финансиста Валентина Павлова и то была женщина. Идеологу обмена сторублевых купюр в качестве заместительницы по социальным вопросам подобрали знатную таджикскую комсомолку Иходжал Рахимову. Ну а при Викторе Степановиче Черномырдине в 1997 году в кабинете министров и вовсе заседали целых две дамы — министр культуры Дементьева и министр здравоохранения Дмитриева.
Конечно, причины, по которым в новом российском правительстве не нашлось мест для женщин, вполне объяснимы. В сокращенном Путиным кабинете министров мест не хватило даже для многих заслуженных мужчин. И вопрос о назначении женщин даже просто не вставал. Так что можно сказать, что прекрасный пол России в некотором смысле пал жертвой административной реформы.
Какие-нибудь заядлые критиканы российской действительности наверняка заявят, что на Западе отсутствие женщин в правительстве просто немыслимо и равнозначно грандиозному скандалу. И поэтому даже в самых компактных кабинетах министров для них обязательно находится несколько мест. Например, в очень небольшом кабинете президента США Джорджа Буша — три женщины. А в правительстве канцлера ФРГ Герхарда Шредера их целых пять. Ну а о скандинавских государствах, в правительствах которых женщин чаще больше половины, можно вообще не упоминать. Ну у россиян, как известно, собственная гордость. Прогнивший Запад нам не указ. Нам гораздо больше по душе традиционные ценности — например, изложенные в “Домострое”.
