Если бы они могли говорить, они бы открыли всю подноготную спектаклей, рассказали бы о своих великих партнерах. И поведали, что именно им, а не своим коллегам, звезды с мировыми именами доверяли тайны. Эти Мурки, Васьки, Шарики с Барсиками бескорыстно и практически даром служили и служат театру. Почем нынче звериный труд на сцене, опасен ли он для окружающих и многие другие вопросы возникают, как только братья наши меньшие выходят на подмостки.
Первыми в животном деле на театре оказались, как и следует ожидать, новаторы — Станиславский с Немировичем-Данченко, в 1902 году поставившие спектакль “Власть тьмы” по Толстому. Слухи о крайнем натурализме постановки разлетелись по Москве еще задолго до премьеры. Зрители с нетерпением ожидали увидеть на сцене телят, коров, жеребят и много-много натуральной грязи. Но на деле за всю деревенскую скотину на сцене отдувалась лишь одна лошадь. Ее показывали два раза за спектакль: один раз проводили на втором плане, второй — стояла в стойле и жевала небольшую кучку сена.
Посмотрев на все это, критики понесли, но не лошадь, а артистов. “Наконец я нашел-таки одно вполне непосредственное существо, — сообщал рецензент “Новостей дня” Мунштейн. — Это была деревенская кляча, даже не обычный извозчичий одер, а довольно приличная лошадь темной масти, плохо загримированная деревенской клячей”. Рецензент даже взял интервью у кобылы, и та пафосно воскликнула:
— Неужели господин Станиславский думает, что я бы с меньшим реализмом ела овес или сено, чем он свой черный хлеб!
Короче говоря, лошадь была недовольна.
И при советской власти главный драматический театр страны никогда не пренебрегал в своих художествах братьями нашими меньшими.
Сегодня скотный двор российского театра весьма пестр и разнообразен. Среди артистов разных званий расхаживают собаки, кошки, кролики, куры, петухи, лошади, козы и даже черепахи. Вовсю летают голуби — большим и малым числом.
И все-таки самой распространенной живностью на сцене справедливо считаются кошечки и собачки — от дворовых до благородных, дорогих пород. Самый крупняк играет в “Ленкоме” — бобтейл с музыкальной кличкой Джаз в “Мистификации” и овчар Дарс Винтерборн в “Трех товарищах” в “Современнике”. Он продолжает дело своего отца Зенберга Винтерборна, первым дебютировавшего в “Трех товарищах”.
— Не опасно такую серьезную породу выставлять рядом с артистами? — спрашиваю кинолога Павла Власова.
— Не опасно, потому что все под контролем. Собака-то обучена.
Но, как выясняется, больше всего от прекрасного страдает овчарка. Перед выходом на сцену у нее буквально начинается истерика.
— Дарса трясет, бьет крупной дрожью, как только он слышит музыку, после которой нам надо идти на сцену, — продолжает инструктор. — По-хорошему, для психики собак их надо менять в спектакле каждые полгода.
Бобтейл Джаз, если верить хозяйке, особенно возбужден в день спектакля, а при виде артиста Певцова видно, что кобель заходится от удовольствия.
Но даже хорошо обученный пес может прихватить, как это было в “Трех товарищах” с артистом Александром Бердой. В сцене факельного шествия он вопреки предостережениям инструктора махал руками. Ну, собачка его и цапнула. С тех пор Берда встает с другой стороны.
“Вишневый сад” — очень собачий спектакль, хотя Антон Павлович Чехов не предусмотрел среди действующих лиц животных. Но многие мастера регулярно гувернантке Шарлотте присовокупляли собачку. Считалось, что без нее странности Шарлотты будут непонятны.
Ольга Аросева, исполнительница роли Шарлотты в спектакле Театра сатиры (режиссер Валентин Плучек):
— Спектакль должен был ехать на гастроли в Болгарию. Но за границу не всякого артиста берут, а собак тем более. Сказали, что пуделя мне найдут на месте. И действительно, в каждом городе, где мы выступали, все собачки работали хорошо. Но вот в одном собака улеглась на сцене и, как я ее ни тянула, не двигалась с места. Рычала зверски. В кулисах со смеху умирает Миронов: “С имением не хочет расставаться”, — говорит он. А мне не до шуток: я же не могу текст от себя нести — мол, пошла вон и прочее...
— Ермолай Алексеевич (Миронов играл Лопахина— М.Р.), идите сюда, — зову я его. Выходит и шепчет мне: “Эта сука больше переживает, чем хозяйка”. В общем, общими усилиями увели собаку.
Режиссер Леонид Трушкин не только завел собачку в своем “Вишневом саду”, но и укокошил ее руками злобного лакея. Но та, не будь дурой, через какое-то время после “смерти” опять вышла на сцену. Каково было артистам, увидевшим “покойницу” в полном здравии и делающей стойку с высунутым языком, можно только догадываться.
Самое интересное, что в чеховском рассказе “Дама с собачкой” собачка имеется только в одноименных кино и балете и совершенно отсутствует в единственной сценической версии — в ТЮЗе, в спектакле Камы Гинкаса.
Зато целую стаю вывел на сцену Михаил Левитин — в его “Ким-танго” по сцене носятся двенадцать (!!!) такс. Причем раньше они делали это самостоятельно, но с некоторых пор с ними пробегает специальный человек.
— Дело в том, что среди “артисток” завелась одна, которая всех ссорила, и могло произойти все что угодно, — говорит режиссер.
А все интриги, интриги, интриги — они дошли даже до собак.
Теперь кошки. Они чрезвычайно талантливы, но очень несчастны. Вот во МХАТе, в Камергерском переулке, жила кошка Машка, которую обожал весь театр, ее без боязни занимали в спектаклях. Так, в “Женитьбе” Машка четко проходила по прямой из кулисы в кулису и ни разу не отклонилась от курса. Разумеется, в конечном пункте ее ждало законное блюдце с вкусной едой, но никакие наглые происки зрителей вроде “кис-кис” не могли заставить Машку испортить режиссерскую концепцию. Правда, жизнь у Машки сложилась плохо. Очевидно, за свой артистический талант и хорошенькую наружность она пользовалась у местных котов зверским успехом. И вот по весне, в самый разгар кошачьих свадеб, Машку возлюбленные просто растерзали. Так бывает всегда, когда из стаи самцов самка отдает предпочтение кому-то одному.
— Легендарный кот жил в Казанском драмтеатре, — рассказывает художник Мария Рыбасова. — Как только давали третий звонок, он шел в реквизиторскую и забирался в клетку, которую потом выносили на сцену. На кота не могли нарадоваться, но, как это часто случается, в один прекрасный день он исчез, и реквизиторы, утирая слезы, заменили его на блатную кошечку, которая пристроилась жить в кабинете главного режиссера. Но блат таланта ей не прибавил, и все, включая главрежа, почувствовали разницу.
Но в кошках есть одно коварство: они гуляют сами по себе. В том числе и на сцене. Так, во время спектакля “Кабала святош” во МХАТе, где никакие кошки не предусмотрены, случилась сцена, срежиссированная как по нотам. В то время, когда Олег Ефремов и Иннокентий Смоктуновский вели диалог, с двух сторон одновременно навстречу друг другу вышли две кошки. Они шли, ступая синхронно, вальяжно и не обращая никакого внимания на великих мастеров сцены. Те очнулись, когда в зале начался гомерический хохот. Зрители следили только за кошачьими движениями, и мэтры вынуждены были взять паузу, еще раз убедившись в старой театральной истине: переиграть животных и детей на сцене — это утопия. Зрители, как видят животных, сразу забывают все на свете. Именно по этой причине Анатолий Эфрос отказался от щенка в спектакле “Эшелон”. Как только тот возникал в руках инвалида, по залу ползло умильное: “Ой, щеночек, ой, маленький”. О какой игре, режиссерских замыслах могла идти речь?..
Но находятся люди, кто готов эту истину оспорить.
Это главный режиссер театра “Эрмитаж” Михаил Левитин, который в театральной Москве давно мог быть удостоен звания “Почетный животновод” или “Главный зоотехник” отечественной сцены.
— Артист ошибается, если считает, что животное его переиграет. Нет, оно не играет, а что-то собой являет. Есть режиссеры, которые хотят удивить животными, а есть — которые мыслят ими.
Так много лжи на сцене, так много притворства, что возникает необходимость, чтобы на сцене было нечто абсолютно реальное. Считать реальным существование артистов, даже самых блестящих, очень сложно. А животные несут некую тайну, которую мы в жизни стремимся разгадать, а на сцене сам Бог велел это делать. Животных в моем театре было много: одно время жил индюк, но с ним не справились. Были кролики, черепахи, курицы, петухи, собаки разных пород. А вот кошек — не было.
— Почему?
— Я их боюсь и считаю большой случайностью: любая кошка может появиться в любой момент, когда ей заблагорассудится (о чем и говорилось выше. — М.Р.). Она есть только в одном спектакле — “Хармс”. Понимаете, когда поется песня: “А люди машут кошками”, я должен не словами потрясать, а кошками. Иногда такая иллюстрация животными, если текст требует того, дает невероятную силу.
У меня в “Изверге” есть император с голубем, который гадит ему на лицо. Голубь этот ненастоящий, естественно. И как он “гадит” — дело техники. Но когда губернатор уходит, вдруг из-за дверей вылетает голубь настоящий. И у зрителя твердое убеждение, что именно он сидел на голове у императора.
— И какал.
— Фактически это шутка. У меня вообще была идея, чтобы по театру, по фойе, ходили животные: свиньи, собаки... Если бы не нужно было держать много прислуги, то ходили бы. Вонища меня не пугает. Я воспринимаю театр как Ноев ковчег. Наше совместное проживание на сцене — свидетельство фантастичности мира. Для меня отдельно стоящие коровы, лошади — неубедительно.
Однажды у нас начался сезон с “Хармса”. И курица снесла яйцо на сцене, и это было грандиозно обыграно Карцевым.
— Чем животные отличаются от артистов? Тем, что прибавки к жалованью не просят?
— Они просто хорошие. Животные вообще удивительно хорошо себя чувствуют в художественных обстоятельствах.
Самая крупная особь на сцене на сегодняшний день — это лошадь. Олег Ефремов ввел лошадь в “Чайку” (1980 г.). Причем явление непарнокопытного невольно носило комический характер. Вспоминает Вячеслав Ефимов, работавший директором театра с Ефремовым.
— Я слышу ее легкие шаги, — говорил Треплев, а в это время стук по сцене: бум-бум. Это приезжала Нина. Шла впереди, а конюх из кулисы в кулису вел под уздцы белую лошадь.
Надо сказать, что эта коняга совмещала драму с балетом и часто, отработав во МХАТе, бежала в Большой, где выходила в “Дон Кихоте”. Может, из-за того, что лошадь не успевала с халтурами, а может, по какой другой причине, но “артистку” однажды не привезли во МХАТ, и Ефремов как-то легко отказался от ее услуг.
Знаменитый Барсик из “Ленкома” на сторону не ходил, а жил на довольствии театра и работал только в “Поминальной молитве” с Евгением Леоновым.
— Когда на первом прогоне раздались аплодисменты, Барсик начал кланяться и тем самым обнаружил себя как старого циркового артиста, — рассказывает Марк Захаров. — А он действительно был артистом деликатного характера, и у него были свои особые, доверительные отношения с Евгением Павловичем.
Да, все хорошо в лошадях: и порода, и стать, но... Привезли во МХАТ “Гамлета” Патриса Шеро, а вместе с ним и красавца коня, на котором несколько раз за спектакль выезжал принц Датский. Так вот, то ли наша еда ему не подошла, то ли обстановка была неподходящей, но конь этот уделал всю сцену. А сцена была массовая, и все занятые в ней артисты вынуждены были в этом дерьме играть.
Технари не любят таких лошадиных проявлений, так как знают: все протечет под сцену, и электрического замыкания не избежать. Хотя опытные люди, работающие с лошадьми в театре, готовят их к выходу, стараются, чтобы те испражнились до спектакля. Но волшебная сила искусства дает почему-то неизменно один и тот же результат.
А голуби? Эти посланцы мира много работают на сцене, и трудностей с ними в определенном смысле не меньше, чем с лошадьми. Птица гадит, артисты страдают. Но и птицам достается искусство ценой собственной жизни. Так, в спектакле “Недоросль” (театр им. Моссовета) неуч Митрофанушка гонял голубей. Голуби взлетали под колосники и... разбивались.
— Птицы гибнут, — как-то сказал Сергей Юрский, и администрация во избежание падения птичьих трупиков в зал отменила их. В последней премьере “Современника”, “Грозе”, сорок голубей поместили в четырех клетках, подвешенных под колосники. В одну из них регулярно заходит Тихон, муж Катерины, который в современной трактовке является голубятником.
— Ну и как тебе? Не боишься перепачкаться голубиным пометом?
Максим Разуваев, исполнитель роли Тихона:
— У меня только одна проблема: я не люблю голубей. Поэтому психологически мне трудно. Надо быть в своей любви убедительным, как будто я сроднился с ними, а у меня, ну можно сказать, чувство брезгливости. Но повторяю, это моя проблема.
Чтобы голуби не уделали сцену, дно клеток заложили прозрачным стеклом. Но если абстрагироваться от физических неприятностей, голуби на сцене смотрятся чрезвычайно красиво, эффектно и дают любому спектаклю ту лирико-романтическую атмосферу, которую, может быть, и не предусматривали авторы спектакля.
Но самое экзотическое животное сегодня на сцене — это коза в спектакле “Учитель танцев” Театра им. Моссовета. Коза по имени Катя, безусловно, артистка, судя по тому, что приезжает в театр на машине. За рулем, естественно, шофер, а выходит коза как королева. Она, пока зритель усаживается, неподвижно стоит на сцене. Но стоит ей пошевелиться, зритель, принимавший ее за муляж, восторженно аплодирует: чистота и наивность приема гарантируют в данном случае благожелательное отношение к спектаклю. Мне удалось у нее взять перед спектаклем интервью.
— Скажите, Катя, как вам работается в человеческом коллективе?
— Очень хорошо. Особенно нравятся некоторые мужчины. Вот артист Бобровский, посмотрите, как он хорошо рядом со мной смотрится. А как говорит... Наши козлы так не умеют. Мне объяснили, что это стихи, я даже о еде забываю, когда он читает. Всегда хочется к нему прижаться. А режиссер — это очень крупный мужчина (режиссер спектакля Юрий Еремин. — М.Р.) — пошел мне навстречу. “Ты прижимайся к нему, Катенька, так лучше будет”, — объяснял на репетиции. Я не могу себе отказать в таком удовольствии.
— А кому вы доверяете за кулисами?
— Только одному — Ленькову. Александр — это моя слабость.
— А как вы относитесь к артисткам?
— Вы лучше спросите, как они относятся ко мне. Одна — она ничего, душевная, сразу видно, животных любит. А другая, что с ней в очередь играет, равнодушна. Ну вы же понимаете, что я не могу это так оставить. На эту фифу я поднимаю хвост, ну и представляете, что бывает... — сказала Катя и гордо отправилась на сцену. Настоящая артистка.
Как ценится животный труд в театре? Технология проста: с владельцами животных заключается договор, и те исправно получают деньги.
— При советской власти мы платили одну двадцатую часть минимальной актерской зарплаты, — рассказывает экс-директор МХАТа им. Чехова Вячеслав Ефимов. — Это примерно 6 рублей за спектакль. Сейчас, конечно, цены возросли. Но животные по оплате приравнены к детям.
Дарс Винтерборн из “Трех товарищей” грязными за каждый спектакль сегодня получает тысячу рублей. Плюс “игровая” сосиска, которую ему вручают артисты неизменно после каждого представления. Бобтейл Джаз в “Ленкоме” имеет 500 рэ только на транспортные расходы, а на сцену выходит из любви к искусству. И никаких званий, льгот за выслугу лет для животных в театре не предусмотрено.
Ну и напоследок — одна история, которая в реальном театре невозможна. Она возможна только в кино, где снимают слонов, крокодилов и на компьютере делают животных юрского периода. Для фильма Алексея Германа “Трудно быть Богом” потребовались мухи. И не простые навозные, а отборные, породистые. Требуемый экземпляр нашли в Лондоне, где за тысячу фунтов прикупили необходимое количество — такой маленький рой для “Бога”. Но вот незадача: реквизитор, приняв после тяжелого дня на грудь, не разобравшись, открыл емкость и выпустил драгоценных мух на волю. Что было потом — представить страшно. Но мухи так и не влетели в историю кино.
