Мы сидим в кабинете у замдиректора по науке Института географии Александра Беляева. Кабинет ужасный. На столе, стульях, на полу кучи бумаг. Дверцы в шкафах отсутствуют как класс. “Что вы хотите? У нас бюджетная организация”, — сетует Александр Вадимович. Но мы продолжаем ворковать о жизни, погоде, семье.
Вдруг робкий стук в дверь: “Кто там?!” — властно вопрошает Беляев. В кабинет робко, в почтительном “склонении”, заглядывает сотрудница. “Не удивляйтесь, — саморазоблачается наш герой, — здесь я всегда так кричу”. А где же эта беляевская мягкость, интеллигентность, доброта? Будем искать.
— Начнем с главного и больного: что вы нам тут с погодой сделали?
— Да ничего страшного не произошло. Январь был экстремально теплый, март — экстремально холодный. Апрель — самый капризный. Его может потянуть как обратно к зиме, так и наоборот. Так что ничего экстраординарного не произошло.
— Но все равно за все в ответе вы. Чувствуете свою вину?
— Чувствую, но ничего поделать не могу, руки коротки. Я вообще прогнозом погоды не занимаюсь, а только его артикулирую в той форме, в которой, как мне кажется, это надо делать. В отличие от настоящих метеорологов, которые действительно в ответе за все. Они, может, и надеются на лучшее, но всегда рассчитывают на худшее.
— А вы “психотерапэут” Кашпировский? Вы против правды жизни?
— Если хотите — да. Я и погоду приукрашиваю.
— Обманщик!
— Но ведь погода-то не главное. Мое хобби — хорошее настроение при любой погоде.
— Когда вы идете по улице, все вас наверняка про погоду спрашивают?
— Постоянно, даже когда и так все ясно. “А что у нас сегодня с погодой?” — самый распространенный вопрос. Но, слава тебе господи, все вопросы задаются с улыбкой.
— Это потому, что вы такой солнечный?
— Не уверен. Хотя, чего там говорить, после общения с народом я каждый раз испытываю глубокое удовлетворение.
— Так и “зазвездиться” можно.
— Я же ученый, поэтому сам себя изучаю, как подопытного кролика.
— И что видите?
— Вижу, как мне нравится, когда я всем нравлюсь. Но хочется верить, что я не “зазвездюсь”, как вы говорите. Понимаете, я до сих пор не чувствую себя в “Останкино” своим. И когда встречаю кого-нибудь из телеведущих, у меня просто дух захватывает.
—Если идет по коридору какой-нибудь Пельш, сразу бежите к нему за автографом?
— Нет, мы же коллеги. Поразительно то, что в “Останкино” люди все время улыбаются друг другу и здороваются, даже если они не знакомы.
— А где же террариум единомышленников?
— Я — человек со стороны, поэтому, к счастью, а может, и к горю, с этим не сталкивался. Да и что с меня взять?
— Опасно быть таким восторженным: в один миг можно так обломаться, что мало не покажется. Лучше быть реалистом.
— Черт его знает, кем лучше быть. В последнее время меня очень многое раздражает: люди, разговоры…
— Может, из-за погоды?
— Нет. На попытку скрыть такое свое состояние уходит слишком много сил. И все это из-за телевидения.
— Получается, вы раб своего имиджа. Но хотеть быть душкой и быть им — это разные вещи.
— Я совсем не душка.
— Тогда вам нужно во МХАТе играть.
— А разве невозможно быть, по крайней мере на экране, хорошим? Я не говорю за всю жизнь. Но вы же не знаете отношение ко мне сына, жены, близких. А они не могут видеть меня на экране.
— Наверное, потому, что они вас знают другим и их раздражает ваша слащавость?
— Совершенно верно. Я тоже не могу на себя смотреть по ТВ. Мне стыдно за этого, похожего на меня добренького субъекта, который хочет всем понравиться.
— А как насчет того, что нужно быть самим собой? Кто вы на самом деле?
— Не знаю. Может быть, я слишком глубоко вхожу в образ. В жизни я ведь очень горячий, вспыльчивый.
— Да ладно.
— В институте спросите — у меня даже хамоватая манера поведения. Я здесь работаю с 73-го года и уже могу не притворяться. А в магазин, к примеру, пойдешь и с продавщицами там: тю-тю-тю-тю. Когда в душе хочется просто рвать и метать.
— Наверное, коллеги-ученые вас презирают за такую дешевую ТВ-популярность. А при этом и завидуют.
— Наверняка. Есть такие ортодоксы, которые будут голодать, но все равно наукой заниматься. Я восхищаюсь ими. Ведь зарплата в Академии наук просто смешная. Есть люди, которые принципами не поступаются, и я могу себе представить, что они обо мне думают.
— Не хотите перед ними оправдаться?
— Я для себя понял, что на ТВ нельзя ни перед кем оправдываться. Я всегда буду не прав, а они правы. Если уж ты влез в этот “ящик” — терпи.
— В семье из-за вашего постоянного ТВ-мелькания отношения часто портятся?
— Как минимум не улучшаются. Я и раньше-то не уделял должного внимания семье. С сыном встречаемся только на работе, а жена вообще меня не видит. Я сейчас стал один жить, на даче, потому что, поймите, ну нельзя каждый раз приезжать домой в полтретьего ночи. Жена с сыном увлекаются литературой, книги обсуждают. А я ничего этого не успеваю — верчусь как белка в колесе. И поэтому, когда раз в сто лет мы встречаемся дома вместе, я понимаю, что нарушаю их идиллию.
— А может, вы уже не нужны своей семье и им достаточно смотреть на этого виртуального дядечку в телевизоре?
— Что же вас так тянет в крайность?! Теперь я лихорадочно начинаю думать: действительно, на фиг я им вообще нужен? Но мне хочется верить, что это не так... Вот выйти бы из этой круговерти, почитать чего-нибудь…
— Так в чем же дело?
— Ну я сам для себя это выбрал. Мне жена говорит: “Ты же не сможешь уйти на пенсию, тебе же обязательно надо на ТВ”. Я соглашаюсь. И опять бегу по кругу.
