20 лет назад миллионы людей стали называть себя жертвами “коммунистического режима”. Но сегодня им не выплачивают компенсаций и не дают никаких льгот. Все, что им осталось, — это воспоминания. Перед вами мемуары человека, чью жизнь перепахал Он — горбачевский антиалкогольный указ. Главный художник “МК” — Алексей Меринов.
Антиалкогольный указ не застал меня врасплох. Во-первых, работал я в те огненные годы в цыганском театре “Ромэн”. И был в нем гримерный девичий цех. Я и раньше-то к ним относился исключительно со светлыми чувствами, а тогда и вовсе полюбил. Поскольку кроме одеколона выдавали моим подружкам и спирт. То есть хоть какой-то тыл на первых порах был обеспечен.
Во-вторых — и в своем бутафорском отделении тут же отыскался гений-самоучка, который моментально смастерил самогонный аппарат. Напиток прозвали “самострелом”, поскольку после первых трехсот граммов, выпитых, допустим, в среду, моментально наступала суббота. А на вопросы, куда, гады, подевали два дня, прямого ответа никто не находил, поскольку все вокруг тоже не чаем себя травили.
Так и ездили на гастроли. У самого сердца, в заднем кармане джинсов, лежало удостоверение члена Общества трезвости (весь театр туда приняли за семь минут), а под койкой — пара канистр с божественным напитком. Главное — по приезде срочно перелить жидкость в любые стеклянные сосуды, поскольку пластмассовые стенки канистр попросту разъедало. Хотя такие мелочи мало волновали молодых работников закулисья.
Но больше всего повезло с местом жительства. Квартира располагалась на первом этаже, строго напротив “Винного”. В первые дни всенародного ликования мы, конечно, немножко насторожились. Из-за круглосуточного бурления толпы у входа в магазин. Создавалось впечатление, что под окнами идет нескончаемый митинг революционно настроенных матросов. На повестке дня: что брать штурмом — Смольный или Зимний? В каком из “штабов” засела эта гнида, издавшая самый бесчеловечный указ в истории страны?
Но затем мало того что попривыкли, так и очередь стали занимать прямо из кухоньки. Высунешься приветливо из форточки и в обмен на пустой стакан (пейзане предпочитали распивать трофеи прямо под окнами) займешь себе местечко. Или же за рубль, даденный дяденьке милиционеру у входа, проникнешь в святая святых. Правда, с арендой стаканов вскоре решили прекратить. Ну не являлся я хозяином стеклодувной мастерской. А те редкие стаканы, которые общественность все же возвращала, в большинстве своем подозрительно благоухали одеколоном. Сердобольность уступила место суровой необходимости спасти хоть что-то из “богатого” сервиза. Однажды в ночи, под матерные призывы соблюдать очередность в толпе, выполнил я высокохудожественный плакат с яркой, но краткой надписью: “СТАКАНОВ НЕ БЫВАЕТ!”... и вывесил его. Утром в окошко постучали. Через стекло на меня с укоризной смотрело мужественное лицо работника внутренних органов. После взаимного представления лицо потребовало немедленно убрать эту позорящую наше общество бумажку. Поскольку из очереди я вернулся недавно и, совершенно не выспавшись, был смел как никогда, ответил дерзко и нелицеприятно, мол, вы, товарищ сержант, сначала уберите не менее позорящую наше общество очередь, хорошо бы по всей стране, и тут же я покаянно сожгу свою антисоветскую пачкотню. К моему изумлению, милиционер не застрелил меня, а лишь, крякнув не по уставу и натянув на голову поглубже фуражку, ушел в толпу. Больше я его не видел. Плакат же умер естественной смертью, обесцветившись на солнце.
Но главные события разворачивались в темное время суток. Боже мой, как все было романтично! Вот принес ты водки от таксистов домой — и всё! Бог, царь и герой в одном флаконе! Гости слагали о твоем подвиге саги и легенды, ведро с мусором ты мог не выносить аж дня три, потому что — КОРМИЛЕЦ!
Был у меня мундир адмиральский, с эполетами, весь расшит золотыми нитями. В нем отчего-то быстрее вызывал я доверие. Позже я понял почему. Один водитель немерено удивился, молвив:
— Ого! Даже швейцарам не хватает?!
— Да какой же я швейцар-то? Из адмиралов мы!!!
— Адмиралы, они завсегда без одного глаза, — резонно заметил таксист, но бутылку продал. Славная, доложу я вам, была тогда охота! Однажды с другом, пребывая в полном отчаянии (два часа на холоде, хоть бы кто притормозил), мы остановили трамвай, сонно ползущий в парк. Вагоновожатый минут десять не мог поверить, что нас никуда подвозить не надо, а нужен нам лишь русский народный пшеничный сок.
— Вот, ребят, не поверите, для себя ведь вез, честно! У нас в парке сегодня заказ был! Но по такому случаю — продам вам за червонец! У меня стаж — двадцать лет! И впервые в жизни — просят водку!!! Завтра все мужикам расскажу!
И хотя цена была завышена на два рубля, не хотелось драйверу портить праздник.
А на какие самопожертвования шли тогда люди, чтоб сохранить внутренние комфорт и гармонию! Вот, к примеру.
...Полулежим в гостях у очень хорошего театрального художника... день этак четвертый—седьмой нашей “экспедиции”. Денег не то что нет — как выглядят, не помним, но настроение — хоть женись... Хозяин гостеприимного дома обводит нас грустно-ласковым взглядом и, вздыхая, молвит:
— Эх, голуби мои. Не хотел я, конечно. Но так и быть — в предпоследний раз.
...Куда-то уходит, через некоторое время возвращается с несколькими гегемонами, и те аккуратненько снимают с петель... входную дверь. А у нас на столе появляется портвейновое вино. Только в тот миг до меня дошло, почему на кухне нет газовой плиты (от трубы тянется резиновый шланг, на конце — школьная горелка), а в коридоре — паркета.
Спешу заметить, что именно в годы антиалкогольного террора весьма обогатились у меня и знания о своем родном городе. Идешь к ближайшему винному, а по дороге тебе уже сподвижники говорят с горечью, мол, не-а, опоздал, друг, ничего нет, езжай на “Баррикадную”, там обещали после 16 “вино” выкинуть! И ты туда, а потом и на Смоленку, в угловой, который до 21 работает. И так за неделю по всем улочкам-переулкам походишь, всю Москву познаешь.
Кстати, тогда был свой, принятый в этой среде язык. Например, говоришь ты продавщице:
— Мне два вина!
...И получаешь в руки строго портвейна, потому что, если хочешь другого чего, так и надо добавлять: “сухенького”. Сам же портвейн делился на: “красненькое” и остальное. Но это эстеты так развлекались. Мы же, простые ребята с рабочих окраин, были рады любому напитку, слава КПСС.
Ну и не могу обойти стороной такое мощное течение в те годы, как распитие отечественных парфюмерных изделий. Это сейчас всякая недоросль ругает нашу промышленность, гадит на себя всякими “Кензо” и прочей забугорной пакостью. А вот в то время по отношению к парфюму все население испытывало мощный прилив патриотических чувств. А и то верно: вот попробуйте для сравнения наш изысканный, родной “Русский лес” и какую-нибудь их отраву, типа “Хьюго Босс”. Только умоляю, ни в коем случае не разбавляйте водою! Во-первых — это жуткий моветон. Во-вторых, теряется оригинальный вкус напитка. А в-третьих — необратимо падает градусность! И вместо крепкого ароматного дижестива вы получаете какой-то мутный привокзальный коктейль. Берегите здоровье, друзья! Возвращаясь же к ассортименту, не могу ностальгически нарадоваться на его богатство. Например: “Розовая вода” прекрасно выполняла роль аперитива, “Майский ландыш” многим заменял легкое игривое сухое вино. Где там Западу угнаться, о чем вы.
Наиболее же продвинутая часть народа ушла и вовсе далеко вперед. Знает ли нынешняя молодежь такую таинственную, с оттенком романтизма жидкость, как денатурат? А употребление средства для чистки окон “Блоо” приравнивалось тогда к выполнению сложнейшей фигуры “Штопор”. Причем, заметьте, без летательного аппарата.
В финальных же строках моего далеко не полного обзора (были ведь люди, хвалившиеся умением приготовить крепкий напиток из болгарской томатной пасты, жили мастера, умевшие одухотвориться путем процеживания зубной пасты “Поморин” и гуталина) хочу предупредить не в меру разбаловавшихся прибалтийских фашистов и прочую грузинскую мелочь у власти: народ, прошедший через годы антиалкогольных лишений, но проявивший редчайшую за всю историю человечества смекалку и мужество, народ, выживший после этого всего, — непобедим!
