Вечер. Склиф. Палата на пятом этаже в конце коридора. Входим.
— А где же больной? — спрашиваем.
— Там, — кивает жена в сторону улицы.
Естественно, на балконе. Естественно, курит. Увидел нас с Петей Спектором с цветами — улыбнулся. Можно сказать, обрадовался, но не так, как прежде. Его эмоциональные реакции теперь очень сильные.
Журналисты “МК” вновь посетили в больнице своего большого друга Николая Караченцова.
Он делает пару затяжек и отдает сигарету хорошенькой медсестре Ире в голубом костюме. Сигарета пополняет довольно большую кучку в пепельнице, что стоит на перилах балкона.
— Сейчас много курит, больше, чем прежде, хотя делает не больше трех затяжек — говорит Ира. — Все время просит меня прикурить. Больше пачки в день уходит.
— Нормально, — низким голосом подтверждает ее слова Николай Петрович.
За то время, что я у него не была, он заметно изменился. Во-первых, волосы отросли, явно прибавил в весе. “Даже животик появился”, — смеется жена Людмила. Медперсонал подтверждает, что ест он действительно отлично и очень любит йогурты, особенно почему-то шоколадные.
И сил заметно прибавилось. Если раньше Петровича буквально качало, как при сильном ветре, и он, преодолевая безумную слабость, с трудом двигался, то сейчас его перемещение в пространстве — как само собой разумеющееся. Вот он поднялся со стула на балконе, без помощи перешел в комнату. Сел, поднялся, опять вышел на балкон, что значит — разволновался. Медсестра подтверждает: иногда среди ночи Николай Петрович часами по палате ходит. Меряет ее шагами. Думает. О чем?
— Здорово, Петрович! — это в палату вваливается вся гримерка “Ленкома”, где сидит Караченцов, — актеры Стас Житарев, Николай Сушарин и Владимир Кузнецов. Это боевые офицеры с “Юноны” и “Авось”, что красивыми голосами много лет пели вместе с Караченцовым: “Ты меня на рассвете разбудишь, проводить необутая выйдешь...” Только сегодня без мундиров и погон.
Он резко поднимается.
— Пошли гулять.
Выходим во двор. Сейчас он такой зеленый, тихий, и трудно поверить, что буквально в двух шагах плавится от жары загазованное Садовое кольцо. Здесь поистине райский уголок.
— На лифте поедем или по лестнице?
— По лестнице.
Голос его еще глух, еще не вышел окончательно на “поверхность”, то есть не звучит ясно и отчетливо. Но динамика очевидна — говорит он значительно больше, чем месяц назад, стараясь выговаривать слова. Шутит. Смеется. Все-таки работа с логопедом — мучительнейшая процедура — медленно, но дает результаты.
Спускаемся на пять этажей вниз. Ни разу не остановился, чтобы передохнуть. Гуляем. Разговариваем. Мужчины все больше про футбол, судьбу тренера Романцева.
— Петрович, а ты игру ЦСКА с португальцами смотрел? — спрашивает Петя Спектор.
Петрович отвечает, что видел. Тут же переходят на теннис. Правда, никто не может вспомнить фамилию теннисистки, что общелкала Дементьеву на турнире “Ролан Гаррос”.
Навернули вокруг сквера четыре больших круга.
— Вы устали, Николай Петрович? — спрашиваю.
На указательном пальце большим показывает маленький участок и добавляет: “Немного”. А медсестра не дает ему расслабиться и настаивает, чтобы мы еще парочку дали. На самом деле все эти хождения — жизненная необходимость. Как потеплело, с ним выходят на улицу по четыре раза в день и гуляют, пока артист не начинает падать. Не в прямом смысле, конечно, — Караченцов очень крепко стоит на ногах, но все же устает.
Когда поднимаемся в палату на грузовом лифте, пожилой лифтер подмигивает Николаю Петровичу, присевшему на стул в уголке: “Я “Старшего сына” твоего помню, сынок. Давай, выздоравливай скорей”.
В палате ждут нас те, кто провожал, — жена Людмила и актриса “Ленкома” Нина Горшкова. На столе уже помыты фрукты. Петрович приземляется в кресло и требует: “Йогурт”. Два стаканчика шоколадного йогурта улетают только так.
Ну а теперь — культурная программа. Друзья из “Ленкома” написали специально для Петровича песню и теперь в три голоса на мелодию из “Юноны” энергично поют:
В театре боли, как в море соли,
Театру хватает слез,
Театру хватает слез.
Поскорей возвращайся, Коля.
Да поможет “Авось”,
Да поможет “Авось”.
Нас трое, нас адски мало,
И парус пробит насквозь.
Верим мы, что из всех кошмаров
Ты вернешься к нам на “Авось”.
За тебя мы поднимем флягу,
Чтобы сто лет жилось.
Чтобы сто лет жилось
Под российским небесным флагом
И девизом “Авось”,
И девизом “Авось”.
Караченцов резко встает. Выходит на балкон. Вытирает слезы. Потом просит прикурить.
Такая сильная эмоциональная реакция, как считают врачи, вполне нормальная для течения его болезни. Это свидетельствует о том, что идет поступательное развитие эмоций, утраченных или притупленных в результате страшной аварии. Он медленно, но с огромным желанием возвращается в жизнь. Он понял, что с ним произошло. Пытается проанализировать это, осознать и не всегда способен справиться с мыслями и чувствами. Но он сильный, очень сильный. Из тоннеля, в котором оказался, он рвется на свет изо всех сил.
