День рождения Галактики

Такое признание “МК” сделал Илья Сергеевич Глазунов накануне своего 75-летия.

О том, что человек, которого многие называют гением, вовсе не лукавит, мы убедились, проведя с Мастером целый день. День рождения Галактики, энергия, бьющая через край, — пожалуй, главное впечатление от общения с Глазуновым.

“Я хотел бы получить к юбилею лишь один подарок — возможность спокойно работать”.

Но Илья Сергеевич прекрасно знает, насколько призрачна эта мечта о спокойствии. Галактика по имени Глазунов развивается и ширится в пространстве благодаря великой энергии, которой дышит талант художника и которой он заряжает всех, кто находится на его орбите…

— Вы хотели посмотреть, как я работаю? Вам повезло — у нас сегодня насыщенный день, впрочем, как всегда.

Народный художник Илья Сергеевич Глазунов только что появился в стенах основанной им Академии живописи, ваяния и зодчества. Приветливо жмет руку и приглашает проследовать за собой.

Мы проходим в приемную маэстро, где его аудиенции уже дожидаются несколько человек. Известный миллионам художник и ректор в одном лице за несколько минут выслушивает вопросы каждого, отдавая рабочие распоряжения, шутя и даже размышляя о погоде. Для кого как, а для Глазунова 75 лет вовсе не повод отходить от дел.

— Я обычно начинаю свой день с поездки в академию. Это мой обязательный пункт, — рассказывает Илья Сергеевич, снимая на ходу плащ. В зале переговоров его уже ждут преподаватели. Сегодня — вручение дипломов. Не успевшему присесть на свое место великому художнику вываливают на стол бумаги об окончании академии, которые надо подписать.

— А вы не скучайте, посмотрите, как у нас красиво, какие цари, — указывает бессменный ректор на целую плеяду самодержцев, которые “смотрят” на всякого входящего, словно живые. — Такой академии нигде в мире нет. Когда я только выбил здание, а это было почти 20 лет назад, здесь была такая разруха! — качает головой Глазунов. — Но я решил, что храм искусства обязательно надо сделать в стиле, который бы напоминал стиль Баженова, когда здесь располагалось знаменитое училище живописи, ваяния и зодчества, связанное с именами Саврасова, Левитана и других корифеев русского искусства. Интерьеры создавали по моим эскизам. Кстати, а библиотеку нашу видели? Образец Петербургской академии художеств.

...Ну вот, кажется, все дипломы завизированы. Маэстро спешит в актовый зал, на ходу потушив сигарету. Появление главного человека в академии вызывает бурю эмоций присутствующих.

— В этом году, хотите или нет, вы будете отмечать большой юбилей... — заведующие кафедрами пытаются поздравить маэстро.

— Мне не так много, как вы думаете, — отшучивается Илья Сергеевич и переходит непосредственно к торжественному моменту.

Почти у каждого получающего документ он интересуется темой диплома и рекомендует преподавателям издать работы выпускников. На лицах бывших студентов явная радость. Преподаватели — все более задумчивы...

— Ой, а вот хорошая девочка, не хотите взять на кафедру? — продолжает устраивать на работу еще не вышедших из стен вуза выпускников.

— Ну и, конечно же, как можно не поцеловать ручку у девушки с декольте... А кто напишет работу о Колесникове, Горбатове или Жуковском — готов расцеловать ручки и ножки, — не унимается Илья Сергеевич.

На этой высокой ноте церемония заканчивается. Море улыбок, у кого-то слезы. Бывшие выпускники стоят в очередь, чтобы сфотографироваться на память со знаменитым художником.

— Я с большим удовольствием, но давайте побыстрей — сейчас строители приедут. Чувствую, будет жаркий разговор.

Время перевалило за обеденное, но маэстро Глазунов о еде как-то не думает. На повестке дня — совещание по строительству. Обсуждается проект реставрации выставочного зала для академии, в котором когда-то состоялась первая выставка передвижников. В зале переговоров — чиновники и руководители строительных служб. На столе, где недавно лежали дипломы, — чертежи архитектурных проектов и наброски. Секретарь приносит чай и печенье. Ректор начинает с вопросов “в лоб”.

— Это что?! Мне не нравится, я вам сам нарисую. Если я хочу улей — значит, надо улей. Все это должно соответствовать духу Баженова.

Вопрос о студенческом общежитии вызывает жаркие споры.

— Когда наконец приступите к ремонту? А то нам талантливых иногородних студентов некуда селить, — интересуется маэстро.

Сидящие за круглым столом ссылаются на чиновничью бюрократию и невозможность начать в ближайшие сроки.

— Если что-то вообще продвигается, то это только благодаря вашему имени, Илья Сергеевич, — разводит руками один из начальников.

— Мест хватает?

— Строим на сорок, а надо шестьдесят, — рисуют строители не очень радужную картину. — У нас есть предложение — давайте брать искусствоведов только из Москвы и области?

Ректор отвергает предложение, поясняя, что экономить на таланте — самое последнее дело. Совещание длится несколько часов — и уже часовая стрелка приближается к цифре шесть. Наконец все расходятся. Мы выходим из кабинета.

— Откуда берете средства на строительство? У чиновников?

— Мы — вуз федерального подчинения и живем согласно финансовой сетке, как все государственные институты. О меценатах можем только мечтать. Они редко встречаются...

На выходе из академии маэстро сталкивается со своим сыном Иваном, который преподает здесь же, заведует кафедрой композиции. На лице Ильи Сергеевича вновь улыбка, как будто и не занимался только что разносом нерадивых сотрудников.

— А это что? — Глазунов замечает в руках у сына икону. — Оч-чень хорошо, молодец.

— Да я еще не закончил, — смущается Иван. — Лики надо дописать, ну и остальное... Это будет целый иконостас в церкви на месте убийства царской семьи у Ганиной ямы, заказчики — состоятельные предприниматели с Урала, — поясняет нам Иван.

— Что папе подарите? — спрашиваю тихонько, чтоб именинник не слышал.

— Не знаю пока. Обычно дарю древние иконы или предметы старины. В общем, то, что он любит.

Отец с сыном перекидываются парой слов, и мы отправляемся дальше, в галерею Ильи Сергеевича.

Здание неподалеку от храма Христа Спасителя выделяется на фоне остальных не только своим величественным видом, но и изумрудным цветом.

— Я выдержал борьбу за цвет фасада. Мне сказали, что нужно выкрасить его в желтый, дабы вписывалось в стиль района. Но я посчитал, что галерея не может быть желтым домом! — пока подъезжаем ко входу, делится Илья Сергеевич. — А вообще, конечно, я очень благодарен Юрию Михайловичу Лужкову и мэрии за организацию галереи.

Проходим внутрь — все та же стать. Сразу ощущается дух усадебных построек Москвы XIX века. Разглядывая сводчатые потолки и мраморные лестницы, едва не поскользнулась на паркете, украшенном причудливыми узорами. Художник Глазунов словно читает мои мысли, продолжая разговор:

— А еще мне предлагали поставить стеклянные лестницы и сделать галерею с евроремонтом. Но разве можно такое создавать в исторической части Москвы?

Маэстро проходит вместе с нами по нескольким залам. В одном из них помимо картин — фотографии из жизни художника. На одной — Илья Сергеевич пишет Джину Лоллобриджиду. Не могу не спросить, каким образом получилось столь необычное знакомство.

— На открытие кинофестиваля в Москву приехали Лоллобриджида, Феллини, Висконти... Я написал их графические портреты. После этого они пожелали иметь портреты маслом. Тогда я пошутил: для этого есть два пути — либо вы приедете в Москву, либо я приеду в Рим. Но шутку восприняли всерьез — по их приглашению после долгой борьбы с Министерством культуры СССР я выехал в Италию. Это был 1964 год. А ведь я даже не был членом Союза художников и находился в опале! Это было первое мое восхождение на мировую ступень. А Джину Лоллобриджиду я до сих пор считаю одной из самых прекрасных женщин мира. Это мой тип женщины.

— Я смотрю, сегодня у вас довольно спокойно...

— Да, у нас столпотворение обычно по выходным. Милицию вызывали на каждое открытие моей выставки в Манеже. Правда, несмотря на это, в 2000-м в Манеже все-таки была сломана дверь… Туда за месяц пришли сотни тысяч людей. Я всем в жизни обязан моим зрителям, которые в шесть утра занимали очередь. Это давало и дает мне право на жизнь. Любовь народа — высшая оценка.

— Но вы ведь и с президентом часто общаетесь?

— Я был с ним знаком еще до того, как он стал президентом, — говорит маэстро. — Сейчас вот мы приглашаем Владимира Владимировича посетить галерею и академию. Но, очевидно, таким людям, как он, очень трудно найти в своем графике свободные минуты. Надеюсь, что когда-нибудь это произойдет.

...За полтора часа хождений по залам понимаю, что мои ноги отваливаются. Но еще меньше понимаю, как можно было создать все эти шедевры — от монументальных живописных полотен до образов Достоевского.

— Это далеко не все. 360 самых значительных моих картин я подарил Москве, — комментирует художник.

— Выходит, в вас просто неиссякающий источник вдохновения?

— Я всегда чувствовал в себе какую-то внутреннюю энергию. Я работаю день и ночь и могу пожаловаться не на отсутствие вдохновения, а лишь на ситуацию, которая не дает мне работать.

За разговорами проходим мимо ампирного стола, на котором лежит толстенная книга отзывов.

— Кстати, давно не заглядывал, — останавливается вдруг маэстро Глазунов. — Что пишут?

— Никакой критики нет, Илья Сергеевич, один восторг и благодарность. Вот, например: “Мы гордимся, что ЮНЕСКО наградила вас “золотым глазом” Пикассо за вклад в мировую культуру и цивилизацию. Вы такой в России только один”, — не без удовольствия сообщает работница галереи.

— А вот и критика, — художник натыкается на надпись: “Беспрецедентная наглость с претензией на искусство”.

— Да, но тут люди устроили чат в книге, — указываю на стрелочку, что ведет к надписи: “Чтобы высказывать такие вещи — научитесь сначала грамотно писать”. Илья Сергеевич смеется:

— Это интересная критика. А вот к клевете злопыхателей, их официальной критике я отношусь с юмором. Раньше, например, писали всякую чушь, что Глазунов рисует одинаковые глаза. Надо же! Одинаковые глаза! Когда об этом услышал Сергей Владимирович Михалков, человек, которому я многим обязан, он сказал: “Попробуйте вставить глаза князя Мышкина в глаза вьетнамского ополченца! Если совпадут — значит, вы правы...”

До дома-мастерской народного художника пять минут езды на машине. Картины старых мастеров, портреты русских царей, огромный резной стол ручной работы, царские стулья, камин.

— Вот здесь я принимаю гостей и учеников. Здесь же и работаю, — маэстро Илья Сергеевич открывает зеркальные двери, и мы попадаем в его мастерскую. Начатые работы, холсты, мольберты. На противоположной стороне во всю стену огромный холст — четыре на восемь метров.

— Я принялся за новую работу. Картина будет называться “Раскулачивание”. Это страшный отрезок истории России, уничтожение русского крестьянства. А вот это — мои наброски, — указывает гений на небольшое метровое полотно, на котором линии карандаша переплетаются причудливыми узорами. — Тут, конечно, ничего не понятно, мне и самому не понятно, хотя все мысленно давно написано, — улыбается художник. — Не менее ста фигур должно быть в картине. Написать картину — это как создать роман или симфонию, очень трудная работа. Буду искать живые типажи, самую соль русского крестьянства. Ну давайте сделаем передышку. Инна, принеси гостям чай, — говорит Илья Сергеевич. Пока готовятся чай и бутерброды, решаюсь задать юбиляру несколько вопросов.

— Ну и как — уже подготовились к празднованию?

— Да какое там празднование? Я вообще об этом не думаю. Мы, например, долго не знали, где отмечать. Решили все-таки в галерее. Нужно понять, кто придет из мэрии, какие друзья сейчас в Москве. Как бы кого не забыть...

— Какой подарок хотели бы получить?

— Больше всего на свете я не люблю получать подарки. Например, ко мне приходят студенты с цветами, я смотрю и думаю: “Бедные ребята — потратились, лучше бы краски себе купили, мне было бы приятнее. Ведь эти розы сейчас стоят 100 рублей за штуку, а у них стипендия 500 рублей!” Хотя их забота так трогательна.

А в целом я бы хотел получить всего лишь один подарок, который я никогда не получу: возможность спокойно работать. Всецело отдавать время своему творчеству. Хотя долг гражданского служения обязывает меня трудиться в академии, а также дописывать книгу “Россия распятая” — исповедь художника и гражданина, которая недавно вышла в издательстве “Олимп”.

Илья Сергеевич тушит очередную сигарету в расписной фарфоровой пепельнице.

— У великого художника Глазунова много вредных привычек?

— Вредные привычки? Прежде всего это курение, как видите. Пытался бросить — не получается. Но зато я не пью, об этом все знают.

— А что насчет характера?

— Я о себе очень скромного мнения. У меня нет переоценки себя как художника, но при этом я очень хорошо знаю себе цену. Мои особенности — робость в личных делах и бешеная неукротимость в пробивании общественных дел. Например, в создании академии и галереи. А в личной жизни я очень часто себя недооценивал, и это мне мешало.

— Но хотя бы звездой себя ощущаете? Не зря теперь целая галактика может гордиться тем, что в ней есть планета имени великого Ильи Глазунова...

— Нет, — Илья Сергеевич смеется. — Я себя ощущаю вечным солдатом великой России, которого обуревает множество идей. Звезд не существует, потому что искусство — это дар божий, который либо есть, либо его нет.

...Старинные настенные часы пробили одиннадцать вечера. Илья Сергеевич начинает рисунок-этюд к новой картине. Мы прощаемся с маэстро. Напоследок решаю задать традиционный вопрос о творческих планах.

— Вы знаете, у меня еще столько идей! Ведь я сделал одну сотую часть того, что бы хотел, потому что всю жизнь прожил не благодаря, а вопреки. Но, если бы мне предложили прожить ее снова — я прожил бы ее точно так же. Сейчас начнется ночь, все утихнет, и я буду, как всегда, работать допоздна...