Костя посмотрел на меня почти по-детски, а я подумала: “Боже, и как этот человек мог разбойничать и колоться? С такими-то глазами...” Мы встретились в одном из реабилитационных центров Москвы. Там, на фоне других наркоманов, он казался здоровым. Приветливый осмысленный взгляд, обаятельная улыбка. Но стоило ему заговорить, как стало ясно: душа его по-прежнему больна.
“Этот урод отпустил меня...” — это Костя о героине. Вот уж точно: от любви до ненависти один шаг. Но столько же и обратно. Потому что героин умеет ждать, и мой собеседник, еще недавно употреблявший и промышлявший наркотой, со страхом ждет выписки из центра. И вспоминает, как все было...
“...На перемене мы с другом очень сильно обкурились анашой, я встал посреди урока и ляпнул: “Смотрите, Палыч (наш почтенный учитель) прыгает как кролик”, — и все ржали. Подумаешь, глюк, а Палыч не стерпел, да и вид у меня был помятый, сразу видно, что под кайфом, — вызвал ментов. Наркотиков они у нас с Олегом не нашли, но из школы поперли.
Еще полгода я каждое утро уходил из дома и шлялся по городу или отсиживался у друзей, а вечером врал родителям, что был в школе. Впрочем, в школу мы с Олегом все равно наведывались... Однажды мы узнали, что для малоимущих завезли обувь и свалили в подвале. Вооружившись фомкой, мы сбили с двери замок и забрали все, что годилось на продажу.
Воровство стало моей первой работой. Мы угоняли машины, мотоциклы и сбывали их по дешевке всяким бандитам. В этой же тусовке нам предложили попробовать героин. И я подсел. Теперь деньги были нужны постоянно. Однажды мы с Олегом украли у женщины сумочку, я свалил тетку с ног, а она стала кричать: “Забирайте, что хотите, только не бейте!” Я пришел в бешенство и лупил ее прямо ногами по лицу — меня уже кумарило.
Потом мы связались с местной группировкой, которая заправляла всем в нашем районе. Первый раз на хату, снятую “начальством”, нас привели уже после предварительного собеседования. Там было собрание, где объясняли, что все мы единая семья и ради ее блага не должны ни перед чем останавливаться.
В тот день приставленный к нам “старший брат” по кличке Моченый обучал нас наперсточному делу и картам. Мы занимались рэкетом, иногда били кого надо было, воровали, а с наперстками сидели при вокзалах. Сколько же я видел азартных людей, готовых последние трусы с себя снять, только бы угадать шарик. Ужас! Однажды мужик проигрался вплоть до часов, упал наземь и горько заплакал.
Родители давно что-то подозревали. Как-то я ездил с папой на дачу, он вел машину туда, а я обратно. Укололся с утра, а когда сел за руль, меня уже ломало. Я выжимал педаль газа на нет, чтобы успеть вечером к барыге. И тут на шоссе под колеса неожиданно ломанулся пьяница. Я как взбесился, схватил монтировку, отец еле со мной справился. После того как я начал принимать, такие приступы ярости были не редкость.
Все выяснилось, когда мамаша наткнулась у меня в рюкзаке на “чек”. Сама, правда, не поняла, что такое, но очень перепугалась. Зато папа сразу все понял. “Это героин! — закричал он, схватил меня за шиворот и ткнул носом в зеркало. — Посмотри, на кого ты стал похож!..” С отражения на меня уставились два глаза с лопнувшими сосудиками.
Сначала меня просто заперли в комнате, и, когда началась ломка, я пытался снести дверь с петель. Потом она распахнулась сама: на пороге стоял отец. “Наркоманству — бой!” — он где-то добыл наручники и бодро поволок меня к кровати.
Я лишь матерился. В первые дни все внутренности выворачивало наизнанку, я ревел, как девчонка, и просил дать мне дозу или съездить на Лубянку за трамалом. Мама сидела со мной в комнате и тоже лила слезы, но я тогда очень на нее разозлился: как она может допустить, чтобы мне было так плохо. Через пару недель я сделал вид, будто раскаиваюсь, наручники сняли. И я втихаря смылся, твердо решив никогда не возвращаться к этим кровопийцам.
Первым делом побежал к Олегу — за чеком, он поделился. Но из банды нас вскоре турнули, они не уважали работу под кайфом: “Кайф должен быть от работы”. Предлагали лечение, но нам это было лень, да и не надо. И мы задумали новый бизнес. Покупали у Допа, нашего сбытчика, траву и героин, и сами перепродавали. Барыжить дело стремное, но прибыльное — нет проблем со своей дозой. Мы промышляли этим в одном из московских университетов, вскоре нас там уже все знали: притусовывались в курилках к студентам, предлагали “чего покрепче”, а кто и так травкой балуется — “белого”. Как-то подходит дяденька с лысиной и в пиджаке: “Шмали бы мне”. Я: “Что вы, дяденька, откуда ж у меня?” — “Да не гони мне тут... Я свой”. В общем, говорил он, конечно, странно, но оказался вправду своим: курил и преподавал античную литературу. Признавался, что “под этим делом” видит мифы Древней Эллады вживую, но к героину относился с опаской.
Однажды мы были у друга, толкнули герыч, а когда вышли, нас повязали менты. Я чудом успел достать из кармана чек и бросить в сточную решетку посреди улицы.
Другой опасный раз был, когда настучала соседка. Мы ширялись в подъезде у подружки, и вдруг откуда ни возьмись — стражи. А мы уже все вкололи, они обыскивать квартиру. Родители девчонки в шоке, она — бегом в туалет. Только и успела чеки в унитаз смыть. Но без доказательств забирали часто, да так же и отпускали. Иногда менты буйствовали, поняв, что ни денег, ни наркотиков у нас с собой нет, и сильно нас били: “Вот вы тоже попробуйте доказать, что это мы вам фонари поставили!”
Иногда к нам с Олегом приходили знакомые наркоманы и очень просили поделиться задаром, обещая за добро отплатить тем же. Но мы к тому времени уже порядком зачерствели. “Не дайте помереть, — ныла моя бывшая девчонка Катька, — я заплачу... Потом”. И кому она это говорила! Мы, как никто, знали, что обещаниям на кумаре, да и вообще торчкам верить не стоит. И тогда мы с Олегом попросили заплатить сейчас. Натурой. Катя сразу согласилась.
А потом мы сдали Допа. Нас взяли, нашли героин и отвезли к следователю. “Вы мелкая сошка, — обрадовался он, — и нам не нужны. Помогите взять того, кто над вами, и снова окажетесь на свободе”. Кто над Допом, мы не знали, но менты, ловя одного за другим, действительно думали, что смогут добраться до самой верхушки айсберга наркоторговцев.
Доп откуда-то прознал, что нас завербовали, и подозрительно уставился на меня и Олега: “Все залегли на дно, говорят, кого-то в ментуру забрали и выпустили”, — и ничего не продал. Недели три все было тихо, но следователь не унимался и требовал: скорей ему Допа. Мы были расстроены, герыч доставали с трудом через друзей. Олег вообще нервный человек, и я за ним не уследил. Обычно он все-таки грамотно ширялся... А может, это был “золотой укол” — специальный передоз... Он дышал, наверное, раз в три минуты, с пеной у рта. Я вызвал “скорую”, но он все равно умер прямо у меня на руках.
Потом я пошел к Допу, и он мне посочувствовал и продал героин. И Допа забрали. В нашей торгующей пирамиде после этого мне было делать нечего, и я решил тоже умереть от передоза. Но чтобы потом не гнить в пустой квартире одному, я отправился в подъезд. Там на лестничной площадке меня спас проходящий мимо врач. Это был знак судьбы... Я решил, что это шанс.
...За дверью молчали. “Мам, это правда я”, — мне было страшно, что она просто пошлет меня, мы не виделись три года. К тому же я, как дурак, держал все это время обиду на родителей за то, что они тогда переламывали меня взаперти. Когда дверь открылась, я увидел, что мама стала вся седая, и тут же подумал: “Какой я был идиот”...
Та жизнь как в тумане — жуткая черная грязь. Но стоит ее вспомнить, и снова начинает тянуть... Тогда я выпиваю много водки. Иногда мои мозги дают сбои, и я становлюсь будто под кайфом: поднимаю руку, а от нее тянется шлейф. Или мир вокруг неожиданно меняет краски на неестественные. И все еще снятся наркоманские сны. Как где-нибудь в подвале предлагают вделаться, а я их отталкиваю: “Я давно бросил”, — а сам прячусь в самый дальний угол и достаю порошок...”
Костя уже целый год не гулял по московской улице — ровно с тех пор, как бросил наркотики. Он уверен, что там ему сразу предложат героин и он сорвется. Но всю жизнь тоже не просидишь взаперти...
