Вслед за Гусинским и Березовским крупные неприятности, похоже, начались еще у одного “серого кардинала” Кремля ельцинской эры — Глеба Павловского. Как заявили “МК” сразу несколько информированных источников, знаменитый пиарщик столкнулся с большими финансовыми проблемами. Кроме того, теперь на пятки Глебу Олеговичу наступают конкуренты.
Путинская эпоха стала не лучшим временем для придворных пиарщиков. В условиях стабильно высокого рейтинга президента значение мастеров пропаганды резко упало. Отношение Путина и большой части его окружения к публикациям в СМИ совсем не то, что у Ельцина и К°. Положив на стол Борису Николаевичу правильно подобранную статью, его можно было “завести” и добиться нужной реакции. Нынешние главные кремлевцы либо полностью игнорируют прессу, либо сразу начинают просчитывать, кто что заказал. В результате общий объем околокремлевского пиаровского рынка, по оценкам спецов, упал чуть ли не в два раза. Но проблемы Павловского выбиваются из общего ряда.
Глеб Павловский по-прежнему сидит в одном из самых роскошных офисных зданий Москвы — “Александер-Хаусе” и несколько раз в неделю посещает совещания в Кремле. Но за этим пышным фасадом скрывается далеко не радостная картина. По утверждению источников “МК”, главные кремлевские деятели разочаровались в талантах Павловского. К питерскому крылу окружения ВВП Глеб Олегович никогда не был особенно близок. А теперь от него дистанцировались и члены другой внутривластной группировки — остатки старой ельцинской “семьи”.
Как говорят, прошлой осенью Глеб Олегович вольно или невольно сорвал крайне важную политкомбинацию московской политгруппировки. Якобы тогда президент согласился переместить главу “Газпрома”, питерца Алексея Миллера, на пост министра энергетики. А на место шефа газовой монополии должен был сесть ставленник “московских” — ставший в последнее время любимцем Путина президент крупной нефтяной компании. Но накануне обнародования указа один из интернет-сайтов Павловского вдруг выдал сообщение о скором увольнении Миллера. Вся хитроумная комбинация мгновенно полетела ко всем чертям...
Кроме того, против Павловского будто бы сработала его манера постоянно “засвечивать” своих клиентов. В нынешних условиях это практически убивает эффективность всех пиаровских операций... Не в пользу Глеба Олеговича сыграла и его публичная откровенность. Шеф ФЭПа оказался чуть ли не единственным придворным, который открыто говорил о борьбе двух группировок в президентском окружении. Наконец, прежних нанимателей отвратил от Павловского и общий стиль его поведения. Мол, раньше он давал советы, а сейчас выдает исключительно указания к действию.
Так или иначе, но место главы ФЭПа все больше занимают другие пиарщики. Много говорят, например, о росте внутрикремлевского влияния бывшего имиджмейкера питерского губернатора Яковлева Алексея Кошмарова и других, ранее совершенно неизвестных личностей, приехавших опять-таки из Питера. Г-н Кошмаров в некотором смысле круче Павловского — его считают “отцом-основателем” грязных предвыборных технологий, вроде изобретения кандидатов-“двойников”...
Как следствие политической опалы, финансовый поток, который до недавнего времени бурной рекой вливался в ФЭП, сократился до размеров ручья. Запущенные с большой помпой интернет-проекты Павловского типа “Страна.Ру” стоят перед реальной угрозой скорого банкротства. Глеб Олегович уже фактически бросил эти свои детища на произвол судьбы...
Да и общая ситуация в российских коридорах власти видится Павловскому далеко не радужной — об этом он сам поведал корреспонденту “МК”.
— В президентском окружении в последний месяц говорят о том, что Путин гораздо менее активен, чем раньше. Нет ли у вас впечатления, что президент столкнулся с некими трудностями, которые он не в силах разрешить?
— С первым утверждением я не согласен. Я бы сказал, что Путин даже вынужденно активен. Без него не двигается ни одно дело. Так что для страны было бы выгодно, если бы президентская активность разделялась и другими фигурами.
А вот трудности действительно есть. Связаны они с тем, что новой политический режим практически отстроен. Все унаследованные от ельцинской эпохи политические задачи решены. Никто не ждал, что это случится так быстро. В результате образовался своеобразный вакуум целей. Надо ставить новую систему задач. А оказалось, что к этому никто не готов.
— Одна из главных тем в СМИ — это война в президентском окружении. Мол, Волошин с остатками “семьи” воюет против питерцев. Вы согласны с этой формулировкой?
— Этот вопрос тесно связан с предыдущим. Мы все выучили, как плохи олигархи, как ужасно отсутствие дисциплины во власти. Но никто — ни во власти, ни вне ее — не смог сформулировать пять основных задач до конца президентства. Или хотя бы одну всеобъемлющую директиву.
Сейчас страна консолидировалась. Но она не может находиться в этом состоянии вечно. Все хотят знать, что система будет делать. Нельзя все время рычать, урчать, пугать кого-то... Самолет построили. Надо взлетать. Так называемая борьба в Кремле — это аппаратные судороги. Путину навязываются две упрощенные философии дальнейших действий. Первая — продолжать “мочить” олигархов дальше, до победного конца. Мол, Березовского, Гусинского мало. Давайте расширим круг. “Силовики” в принципе это умеют, но дальше ничего не могут предложить. Вторая философия еще проще: давайте этого не допустим. Мол, все понимают, что такое наши силовые структуры. О них даже собственные руководители говорят достаточно критически. А если им дать еще больше воли...
Настоящая проблема в другом. Ни одно из предложений не является нормальной программой. Поэтому у Путина нарастает раздражение. Вместо проектов решений ему на стол кладут объяснения — кто виноват, что этих решений нет. Между тем терпение президента не беспредельно. Именно поэтому с начала года у нас началось выкликивание тех или иных глобальных идей. Давайте справимся с проблемой бездомных! Нет, давайте решим проблему здоровья населения! Или давайте губернаторов выбирать по новой системе — это уж совсем круто... Создается впечатление, что во власть не загружена программа. Железо есть, а софта нет. А компьютер без софта, как известно, никому не нужен.
— А вам не кажется, что все происходящее сводится не к идейной борьбе, а к банальной драке за собственность и близости к президенту?
— Как правило, люди во власти отнюдь не банальные. Даже те из них, что борются за собственность, делают это разными способами. Березовский, например, выбрал не самый оптимальный способ борьбы за собственность. Он мог бы тихо ее увести, отдавая при этом честь президенту. Крупные собственники — они люди слегка сумасшедшие. Им чего-то еще надо. В частности, у них есть идеалы. Они хотят видеть Россию в определенном состоянии и ссорятся между собой по этому поводу.
— Простите, а все эти уголовные дела против чиновников, отставка Аксененко, арест Аминова, разборка с таможней — это тоже часть виртуальной войны?
— У меня абсолютно такое же ощущение. Это попытка виртуальными операциями заменить реальные. Что, для победы над коррупцией в государственном аппарате достаточно пяти — десяти процессов? Этого мало. И эти процессы не должны быть избирательными. Принимаемые сейчас меры — какие-то странные и скомканные. В принципе все понимают: делать что-то надо. Но что? На самом деле движения нет. Вместо этого — какие-то намеки. А вот намеки в виде арестов, это совсем никуда не годится...
Ни по одному вопросу нельзя сказать, кто виноват. У нас парадоксальная ситуация. Ни гражданскими, ни военными, ни силовыми структурами не формулируются задачи. Все ждут, когда за них это сделает Путин.
— Принято считать, что Путин устраняется от разрешения конфликта в своем окружении. Так ли это? И если да, то почему?
— Будет ужасно, если президент начнет раздавать политические оценки группам в своем окружении. Тогда оно перестанет работать и будет лишь бороться за чистоту линии. Одна из черт путинского стиля — ставить всех в режим ожидания. Это своеобразный способ укрепления дисциплины. А дисциплина сейчас очень нужна. Одна из проблем Путина сейчас заключается в том, что президентский аппарат воспринимает уровень массового доверия к президенту как основание для того, чтобы расслабиться.
— А зачем, на ваш взгляд, Путину понадобилось вызывать из Питера личного прокурора, чтобы разобраться в таможенной проблеме? Он что, не доверяет официальным силовым структурам?
— Я думаю, что полностью он не доверяет никому. И в этом, наверное, он прав. Профессиональная болезнь всех президентов в мире — это информационная зависимость от своего окружения. Путин не хочет стать еще одной жертвой этой болезни. Тем более что в нынешних условиях своеобразной политической паузы эта опасность весьма велика.
— Как вам кажется, кто победит в конфликте двух группировок?
— Ответить на этот вопрос достаточно просто. В любом случае победит президент. Путин — Верховный главнокомандующий. Но по стилю мышления он абсолютно штатский человек. Я не думаю, что в Кремле кто-то считает, что “боевые операции” могут заменить программу действий. Но даже если это так, Путин этого не допустит. Но президент не допустит и погрома в силовых структурах. Страшные сцены из прошлого — когда приходили профессора и объясняли “силовикам”, как управлять прокуратурой и армией, — не повторятся.
— Вы говорите, что президентское окружение пока не способно сформулировать новый план действий. А может ли это сделать сам президент?
— Путин мог бы сымпровизировать. Не исключено даже, что он бы попал в цель. Но теперь это опасно. Летчики не станут сажать самолет, не рассчитав полосу. Россия — это очень большая инерционная система с очень ограниченными ресурсами. Их надо потратить на то, чтобы действительно восстановить нашу страну как великое европейское государство. Это очень тонкая задача. Импровизировать здесь нельзя. И Путин, по-моему, не склонен так поступать. Я думаю, что он будет тщательно вырабатывать план действий на длительный период. Не только на остаток своего президентского срока — Россия не может строиться от выборов до выборов, а потом перестраиваться. Причем Путин будет вырабатывать этот план вместе со всеми в Кремле, как бы эти люди друг к другу ни относились. А когда план разработают, тут-то и выяснится, кто адекватен, а кто нет. Тогда и встанет вопрос о системном обновлении. Я очень удивлюсь, если кадровые потрясения произойдут до этого момента.
— В экономике складывается довольно тревожная ситуация. Если спроецировать январские темпы инфляции, то получается, что в год будет не 14%, как заложено в бюджете, а 44%. Возможен ли некий экономический исход, который существенно пошатнет позиции Путина?
— Надежных цифр, честно говоря, пока нет ни у кого. Аналитики постоянно корректируют свои собственные данные. Ясность появится лишь к марту. Но я согласен, что у нас очень короткая передышка для принятия экономических решений. Если их не примут, то мы через два года будем сидеть на горе пустых консервных банок, съев все то, что можно было съесть. Я надеюсь, что отмобилизованная система куда-то двинется. Куда? Мне трудно сказать, какая экономическая стратегия является правильной.
— На международной арене у нас вроде бы тоже неприятности. Можно ли сказать, что внешняя политика Кремля — тоже одно поражение за другим?
— Наоборот, на международной арене наши дела блестящи как никогда. Год назад Россия стремительно теряла контроль над ситуацией в Центральной Азии. Наши действия против талибов блокировались еще на стадии их разработки. Они не были бы поддержаны ни международным сообществом, ни внутри страны. Вспомните, что было, когда один из наших министров только высказал идею о бомбежках талибов... Нынешняя ситуация для нас очень выгодна. Американцы сделали всю эту работу за нас. Мы при этом не понесли внешнеполитических издержек — ответственности за способ, с помощью которого была сделана эта работа. Американцы действуют в своих интересах. Мы поступаем точно так же.
— Извините, но теперь наша традиционная сфера влияния все более американизируется...
— Это чушь, которая сейчас бесконечно повторяется. Нельзя потерять того, чего не было уже очень давно. В течение всего прошедшего десятилетия наша политика в Средней Азии была исключительно декоративной. Единственным исключением был Таджикистан. Там мы заплатили очень дорогую цену и не допустили падения этого окопа. Еще раз повторяю: сегодня наши интересы в Средней Азии совпадают с американскими. Все остальное — пропаганда и неумение действовать так же эффективно, как американцы.
— Как вы оцениваете обмен ударами между Березовским и нашими спецслужбами? Могут ли у БАБа действительно быть материалы о взрывах домов в Москве? И возможно ли, что его в конце концов посадят?
— Вопрос о взрывах домов — это история из эпохи информационных войн 99-го года. Вся нынешняя шумиха по этому поводу — наглядная демонстрация непрофессионализма нашей журналистики. Средней тяжести журналистское расследование, если бы кто-то им занялся, быстро доказало бы полную непричастность к этому российских спецслужб. Но дело в том, что у нас под расследованием понимается “заказуха”. А “заказуха” в 99-м году носила избирательный характер. И именно в штабе противостоявших тогда группе Путина блоков были сформированы эти тексты.
А посадка Березовского вполне возможна. Он ведет себя по московской логике, а не по западной. Мол, главное — это создать максимально большой шумовой ком и в нем спрятаться. Но на Западе это, конечно, тоже важно. Но если существуют убедительные, укладывающееся в международное право доказательства преступлений, никакой шумовой ком ему уже не поможет. Если действительно подтвердится то, что мы подозревали в 90-е годы — финансово-коммерческие связи Березовского с чеченскими террористами, — его не спасет никто. Даже не так: его просто никто не будет спасать.
— Сейчас очень много говорят о том, что вы попали в немилость к Кремлю и у вас огромные финансовые проблемы...
— Лично я бы этого хотел. Мне будет гораздо легче, потому что я смогу в этом случае вернуться к свойственному мне уединенному образу жизни. Дело в том, что со мной та же проблема, что и со всей переходной эпохой первых двух лет президентства. Наши задачи в отношении СМИ и развития общественных связей Путина выполнены. Все остальное он делает сам, и значительно лучше. Он не нуждается сейчас в тех видах поддержки, в которых нуждался в прошлом. Мы поставили огромную систему информационного обеспечения на конвейер. Она работает. Этой системе я уже не нужен. Что до финансовых проблем... Мой фонд — это огромная система, у которой всегда, сколько я помню, были финансовые трудности. Наше нынешнее состояние не отличается, скажем, от прошлогоднего.
