Маски сброшены
Что касается грима, то начиная с семнадцатого века и далее, не боясь подорвать свое здоровье (ведь в состав некоторых красителей входил мышьяк), артисты гримировались с безудержной страстью. Один из современников отмечал: “Королевы и героини так намазаны, что их цвет лица кажется свежим и румяным, как у наших юных молочниц”.
Увидев артистов в гриме от Льва Бакста, зрители навсегда оставались потрясенными роскошным сценическим образом прославленных танцовщиков. Лицо и руки Иды Рубинштейн, исполняющей роль Клеопатры, Бакст покрыл бирюзово-зеленым гримом. От такого колора декоративная красота Иды Рубинштейн казалась еще более загадочной. Для Вацлава Нижинского, танцевавшего Нарцисса, Бакст придумал нечто фантастическое. Тон, нанесенный на все тело танцовщика, не имитировал ни загара, ни белизны мраморных статуй. Художник создал совершенно новый оттенок: к жидкому лимонно-желтому гриму он добавил чуть-чуть охры. Этот странный цвет делал фигуру Нарцисса несколько ирреальной. Лицо его покрывал ровный слой того же грима, а глаза и брови были слегка подрисованы карандашом, тонкая линия окаймляла и губы. Волосы светлого парика Нарцисса лежали плоско, голова была повязана узкой лентой. Бакст уложил короткие пряди на лбу, а более длинные, обрамлявшие лицо, — в непрерывную линию небольших локонов, напоминавшую орнамент, вырезанный в мраморе.
А в конце пятидесятых в Советский Союз приехал на гастроли балет парижской оперы, и все увидели не только технически смелый танец французов, разбивающий советские установки о том, как нужно танцевать, но и прически, грим, стилизованные под времена Тальони. Некоторые из советских артистов поняли, что в балетном гриме можно и без соцреализма. И скоро внешний облик советской балерины Натальи Бессмертновой, когда волосы разделены на прямой пробор и туго зачесаны назад, будут сравнивать с прической Анны Павловой. А артист Марис Лиепа, как гласит легенда, первый из советских танцовщиков отказался от обязательного для мужчин-танцовщиков залачивания волос. Когда прическа напоминала аккуратно пригнанный к голове артиста горшок или маленький паричок. “Отчего голова казалась неживой, — рассказывает сын Мариса Андрис Лиепа. — Отец танцевал со свободной головой, и это дает танцу дополнительную экспрессию, особую жизнь, делает исполнение более эффектным. Я тоже всегда выступал только со своими волосами, никаких париков и лака”.
— Это то, что называется театр в театре. Для поколения моего отца всякий приход в театр, в класс, на репетицию был событием, — говорит Илзе. — Мне рассказывала Наташа Большакова, балерина из Мариинского театра, а они были большие друзья с отцом, как она приехала однажды танцевать в Большой театр. Отец ее очень любил, танцевал с ней. Утром приходит Наташа в класс ненакрашенная. К ней подходит отец и говорит: “Что это такое? Иди надень глаза!” Она: “Марис!” Он опять: “Иди надень глаза!” — и выгнал ее из класса, назад она вернулась уже в макияже. Да, для того поколения все было важно: кто в каком халате, какая у кого сумка через плечо висит, и, конечно, должен был быть макияж. Для них было все важно, потому что это театр, даже если это просто репетиция или класс. Сейчас этого нет. А для меня этого нет вдвойне. Потому что главное для меня — не привлекать к себе внимание и чтобы ничто не отвлекало от танца. Поэтому я всегда одеваюсь в черное, и тогда есть возможность в этом многолюдье создать свою маленькую ауру и заниматься собой.
— А шея, руки гримируются?
— Да, у нас есть специальная телесная морилка. Хотя все зависит от типа кожи и от той партии, которую исполняешь. Некоторые балерины, танцуя Китри в “Дон Кихоте”, любят с помощью морилки придать телу испанский загар. Хорошо смотрится некоторая смуглость кожи в “Лебедином озере” по контрасту с белыми костюмами.
Есть свои гримировальные секреты и у мужчин, если они к тому же выступают в женских партиях, как это делают танцовщики “Мужского балета” Валерия Михайловского.
— У наших ребят все как у настоящих балерин — парики, ресницы, румяна, тон. Очень ярко подкрашиваем брови и глаза. Балет — это искусство яркое. Что касается самого грима, то, как правило, это отечественный грим, поскольку там меньше химических добавок. А вот подводки, карандаши — это уже импортные, я люблю фирму “Макс Фактор”.
— Насколько точно попадание в женский образ?
— Мне кажется, попадаем замечательно. Один раз в Перми ребята разогреваются перед вторым отделением за кулисами. В пачках, в париках, в гриме, с ресницами. А рядом уборщицы готовят сцену, и я слышу, как одна говорит другой: “Ты когда-нибудь видела таких здоровенных балерин?” На что ее напарница отвечает: “Никогда в жизни. А ты слышала, они ведь еще и басом разговаривают. Эх, все голоса прокурили!”
А что же маска? Неужели она навсегда ушла из балета? Нет, в двадцатом веке маска вновь ожила, ее вернул в балет Морис Бежар. Маска украшала лицо Петрушки в балете Бежара на музыку Стравинского; словно маски разукрашены лица танцовщиков в балете Бежара “Бхакти”. Ведь грим — это не только маленький трюк, с помощью которого на сцене можно выглядеть более привлекательно, чем в жизни. Грим — это ритуал, пришедший из тех давних яростных, диких времен, когда лица артистов украшались не краской, а пеплом и кровью жертвенных животных.
Матильда Кшесинская пользовалась большим успехом у тех, кто относил себя к избранному обществу. Ее публика находилась в партере, а среди интимных друзей были члены императорской фамилии. А вот с теми, кто заполнял верхние ярусы Мариинского театра — раек, у примадонны отношения не складывались. Как-то в сердцах Матильда Феликсовна воскликнула: “Плевала я на раек!” На что оскорбленные зрители тут же ответили коллективным письмом: “Нам отсюда, сверху, намного легче плевать на вас, чем вам на нас”.
Рядом с балериной Екатериной Гельцер всегда была ее камеристка Альма. Немка по национальности, она много лет жила в России, но, несмотря на это, плохо говорила по-русски. Когда Гельцер танцевала, Альма стояла и ждала балерину именно в той кулисе, куда Гельцер убегала после своего танца. Альма держала большую коробку, обтянутую голубым шелком, в которой лежали зеркало, пудра с лебяжьей пуховкой и заячья лапка с румянами. Во время коротких передышек между танцами Гельцер быстро подходила к Альме, смотрелась в зеркало, поправляла грим, прическу, пудрилась и снова выбегала на сцену. Вдогонку Екатерине Васильевне Альма всегда чуть слышно говорила: “Ни пухов ни пэришки вам”.