В четверг вечером в столице состоялась премьера “Бала монстров” /Monster’s Ball (США, 2001), за который афроамериканка Холли Берри получила “Оскара” за главную женскую роль. После чего окончательно стало ясно, что американскую душу нам не понять никогда: эту агитку, пусть и за правое черное дело (да простят меня афроамериканцы, африканцы и все другие небелые всего мира), назвать шедевром киноискусства нельзя, даже закрыв глаза. Ибо закрыв глаза, вы уже точно их не откроете до конца сеанса: так даже лучше, чем понапрасну мучиться — зевать все 111 минут политкорректности.
В общем, если у вас есть враги, можете смело им рекомендовать. Забавно, что сами американцы к тому же называют такое кино независимым. Видимо, от хорошего вкуса и, главное, профессионализма. Ни одной эмоции она не вызывает — даже ругать ее не хочется. Поскольку все одинаково плохо и бездарно: скажем, операторские “находки” не вызывают даже иронии, поскольку и они подчинены одной главной задаче — политкорректности. Например, эротическая сцена совокупления главных героев снята не красиво, не вульгарно, а так, чтобы ножка стола ровно-ровно закрывала то, что неполиткорректно показывать. И свет в ней поставлен так, что все кажутся одного цвета: и он (на самом деле белый), и она (на самом деле черная) — тут они оба шоколадные.
Шоколадное и политкорректное здесь все, даже мороженое, которое постоянно ест главный белый герой. Все, кроме одного черного полного мальчика: ему не дают шоколада и относятся к нему неполиткорректно — черная стройная мама постоянно бьет его за то, что он толстый, и даже называет его жирной свиньей. Нет, я решительно не понимаю политкорректную Америку: как они могли дать Холли Берри, поднявшей руку на крупного черного ребенка, унижающей его достоинство и даже не пришедшей на его похороны (этой сцены нет в фильме), дать “Оскар”!..
Судьбы главных героев пересекаются в исправительной тюрьме, но они сами этого пока не знают. У нее (Холли Берри) там 11 лет сидит муж, которого завтра должны казнить. Он (Билли Боб Торнтон — и хороший актер, оказывается, может разучиться играть в руках “умелого” режиссера) — тюремный надзиратель, который ее мужа должен казнить. Сажать на электрический стул — это у них наследственное: его отец (Питер Бойл) сажал, он сажает, вот и сын (Хит Леджер) должен сажать. Весь ритуал: последний ужин, обрить, надеть подгузник, отрезать штанину у джинсов, приладить ремешки, чтоб не соскочили — показывается во всех деталях, прямо как пособие для начинающих палачей. Последний из династии не выдерживает миссии — его в прямом смысле тошнит. Невозмутимый отец взрывается: “Ты все испортил!” — и колошматит сына прямо при исполнении. Дома он хочет продолжить, но сынок вытаскивает из-под подушки пистолет и приставляет папе к шее, потом неожиданно стреляется сам на глазах у всей семьи — деда и отца (бабушка и мать еще до начала фильма покончили с собой). Парня хоронят, как обычно, у порога дома. А наш главный герой подает в отставку и покупает бензоколонку.
В это время у главной героини (второй день как вдовы) ломается машина, и она идет на работу (она — официантка в придорожном кафе) вместе со своим ребенком пешком. Возвращаются они, конечно, ночью и в дождь. Он едет мимо — она рядом с телом сына, мальчика сбила машина. Он, который ненавидит черных и даже стреляет в воздух, когда они подходят к его дому, почему-то останавливается и везет их в больницу. Мальчик умирает, а он подвозит ее домой. Утром она опять идет на работу, он едет мимо и подвозит (на ней игривая кофточка без всякого намека на траур). Вечером он “случайно” заезжает в ее кафе поесть шоколадного мороженого и подвозит ее домой, они выпивают, ну и дальше все ясно. Короче, он отправляет умирающего отца-расиста в дом престарелых, ее перевозит к себе, и ночью на пороге дома они едят шоколадное мороженое.
