Это — Санька и Валерка, беспризорники с Казанского вокзала, им по 11 лет.
— Ну, убил и убил... Он сам был виноват...
Это — Денис, заключенный спецучреждения для малолетних преступников, ему 14.
— Скинхедами не рождаются, скинхедами умирают!
Это — Антон, активный член националистической группировки, ему 15.
Все они, согласно конвенции ООН, — дети. Все они, как любят говорить с высоких трибун, — “наше будущее”. И все они, с точки зрения психологов, — дети с деформированной личностью.
По оценкам специалистов, с каждым годом таких детей в Москве становится все больше и больше.
Прошло полгода. В центр психолого-медико-социального сопровождения (ЦПМСС) “Малыш”, что в Замоскворечье, его привела мама. По ее словам, ребенок стал агрессивен, обижает годовалую сестренку, пытается убежать из дома.
— Ничего удивительного в этом нет, — говорит директор центра Марина Зиновьева. — У малыша сформировалась так называемая деятельность выживания. Он привык бороться за жизнь, и в любых условиях, даже благоприятных, пытается реализовать именно такой тип поведения. Ему легче отказаться от обустроенного быта, чем от той модели жизни, с которой он свыкся.
Тяга детей к “вокзальной романтике”, постоянные побеги маленьких бомжей из больниц и приютов связаны с теми же психическими механизмами. Проблема безнадзорности, считают профессионалы, появляется задолго до того, как ребенок оказался на улице. Часто родители просто не замечают первых проявлений агрессии, тревожности и страха у ребенка. Все это загоняется глубоко внутрь. И непременно проявится, только позже, в подростковом возрасте.
Специалисты психологических детских центров Москвы в один голос говорят о том, что слишком часто к ним приходят с тяжелыми и запущенными случаями отклонений в развитии. На вопрос, почему не пришли раньше, следует традиционное: “В поликлинике сказали — пройдет само”.
— Самое важное — вовремя выявить задержку или отклонение в развитии ребенка, — говорит Зиновьева. — Ведь 3/4 коры головного мозга формируется до 7 лет, и лишь 1/4 — всю оставшуюся жизнь. “Ловить” пациента надо в раннем возрасте, а не в подростковом, когда поезд уже ушел. Работа вообще должна начинаться с беременных.
Вот данные только по одной женской консультации Замоскворечья: в 1998 году здесь было зарегистрировано 589 беременностей. Из них родами закончилось только 190. В 2000 году соответственно 533 и 175. В центр “Малыш” обращаются беременные женщины, рассказывают, что в поликлинике за психотерапевтическую помощь просят 200 у.е. А специалисты центра разработали специальную программу “Мать и дитя”, предполагающую социальную, психологическую и медицинскую помощь беременным из “группы риска” — несовершеннолетним и малообеспеченным. С просьбой о финансировании программы центр обратился в управу Замоскворечья, но ответа пока не получил.
— Когда мы только начинали, здесь, кроме крыс, ничего не было. — говорит Марина Зиновьева. — Зато теперь наши специалисты ведут занятия в вузах, к нам приходят студенты на практику, психологи на стажировку. При этом, если в частных центрах стоимость одного часа работы со специалистом — 50 долларов, то у нас все — бесплатно.
...С тем самым семилетним малышом, пережившим смерть отца, работали целый год. В итоге “деятельность выживания” у ребенка была перестроена в игровую, более характерную для его возраста.
— А что, по-твоему, значит “жестокость”?
— Это когда родители все время оставляют тебя одного и очень страшно...
— Это когда приходится кормить маленькую сестренку, потому что мама все время пьяная и не может варить ей кашу...
Так на “взрослый” вопрос специалиста отвечают 6-летний мальчик и 5-летняя девочка — пациенты центра психолого-медико-социального сопровождения “ОЗОН” для детей, подвергшихся жестокому обращению и насилию.
— Наш центр, к сожалению, пока единственный, — говорит Тамара Сафонова, директор “ОЗОНа”. — Поэтому велики ответственность и нагрузка. Практически мы работаем на всю Россию.
Точных данных о том, сколько детей подвергаются жестокому обращению, нет ни в Москве, ни в России. Есть лишь ведомственная статистика — данные МВД и прокуратур. Вот они: 100 тысяч детей ежегодно становятся жертвами преступления. Из них 10 тысяч получают тяжелые увечья или умирают.
Но в официальных отчетах нет тех малышей, которых “всего лишь” бьют родители, тех, кого постоянно унижают и оскорбляют взрослые, нет тех, кто, живя в семье, в 9, а то и 11 лет не умеет читать. Все эти проявления характеризуются как жестокое обращение с ребенком. Все они, по словам специалистов, ведут к тяжелым психологическим последствиям. Американская статистика гораздо ближе к действительности, чем наша: там жестокому обращению в год подвергаются 2 миллиона детей.
А вот данные по сексуальному насилию в России просто смешные. По официальной информации, чуть больше тысячи детей за год подвергаются сексуальному насилию. На самом же деле эти цифры в десятки раз больше. Только в “ОЗОН”, который обслуживает Центральный округ Москвы, ежегодно обращаются 100—150 детей с подобной проблемой. И из года в год таких пациентов становится все больше. Специалисты говорят, что пик изнасилований детей приходится на осень. Причем в половине случаев речь идет о внутрисемейном насилии.
— Заявления, в которых субъектом сексуальной агрессии является родственник ребенка, очень не любят принимать в московской милиции, — говорит Тамара Сафонова. — Потому что эти факты трудно доказать, да и явных следов — разрывов, ушибов, спермы — может просто не быть. При этом именно развратные действия со стороны близких людей вызывают наиболее тяжелые психические отклонения.
В центре проводится комплексное обследование ребенка. Здесь есть и детский гинеколог, и дерматовенеролог. Насколько они необходимы, можно судить хотя бы по одному факту: у 70% обследованных детей выявляются заболевания, передающиеся половым путем.
Ребенка обследует психолог. Чтобы понять, что случилось, в “ОЗОНе” используют так называемые интервью-расследования, когда беседа психолога с ребенком снимается на видеокамеру. Для расследований используют анатомически правильных кукол: на ней ребенок может показать, что именно с ним делали. Иногда ребенку стыдно рассказывать, что случилось, и он берет специально приспособленную мягкую игрушку — черепаху.
На втором этапе начинается собственно терапия. В “ОЗОНе” есть кабинет сенсорной терапии, где снимают стресс цветом, запахом, музыкой. Есть комнаты телесно-ориентированной терапии: большие шары, на которых можно покататься, полежать, помогают малышу научиться снова доверять взрослым. Недавно появилось еще одно направление — арт-терапия. Если нужна срочная помощь, психологи применяют нейролингвистическое программирование. У подростков результативной оказывается групповая терапия — именно потому, что своему ближайшему окружению и родителям они уже не доверяют.
Кроме того, специалисты “ОЗОНа” готовят заключения по запросам органов опеки и попечительства, суда, следователей, присутствуют на допросах, следят за тем, чтобы не нарушались права детей-свидетелей. В ряде случаев центр предоставляет адвоката.
Не надо быть специалистом в области психологии, чтобы понять: большинство малолетних преступников и бомжей — это как раз те, с кем жестоко обращались в детстве. Боязнь родителей, отсутствие навыков общения, крайности в поведении трехлетнего ребенка в 7 лет преобразуются в негативизм и агрессию, а в подростковом возрасте — в криминальное или антиобщественное поведение, пристрастие к наркотикам и суицид.
Чаще всего в центры приходят с проблемами в общении, поведении, неуспеваемостью в школе, задержкой психического развития. Каждый 20-й ребенок приходит в центр сам.
Если есть необходимость в дополнительной помощи, детей направляют в медицинские учреждения, а иногда — в органы социальной защиты или ОВД. При этом средняя зарплата специалиста подобного центра — от 1500 до 3000 рублей в месяц. В частных клиниках столько стоит одна консультация. А в центрах Департамента образования все услуги бесплатны. Но там не хватает техники, молодых специалистов (кто пойдет на такую смешную зарплату?), наконец, нет четкой правовой базы.
— Одна из самых острых проблем сегодня — социальная незащищенность работников наших центров, — говорит Екатерина Бурмистрова, руководитель отдела экстренной психологической помощи Московского городского психолого-педагогического университета. — К примеру, врачам, работающим при Комитете образования, работа вообще не засчитывается в профессиональный стаж.
Кстати, качество работы центров отслеживают два старейших психологических вуза Москвы: МГППУ и Психологический институт Российской академии образования. Два дня назад в МГППУ прошел первый всероссийский семинар “Информационные технологии в практической психологии”. Результатом его, вполне возможно, станет единая компьютерная база московских центров. Но этого явно недостаточно. Специалисты в один голос говорят о том, что таких центров должно быть гораздо больше. Пока лишь 7025 пациентов в год регулярно получают помощь. Для миллионного города это просто слезы.
В Европе и Америке работа психологов с детьми систематизирована и четко отлажена. Там количество детей с нарушениями развития из года в год уменьшается, и западные психологи считают, что это в первую очередь заслуга таких центров. В Москве 7 из 10 детей имеют отклонения в развитии, и с каждым годом эти цифры растут. Если сегодня не затормозить этот процесс, строить планы на завтра просто бессмысленно.
...Трое детей играют под наблюдением психолога. В нескольких метрах от этой группы по стойке “смирно” стоит шестилетний малыш. Он молчит и внимательно смотрит на других детей. Но не двигается с места. Элементарная, казалось бы, проблема — трудность в общении — разрослась до невероятных размеров.
Так, в молчании и не двигаясь, он проводит 40 минут. Но вот психолог Денис Андрющенко начинает работать с мальчиком. Из груды игрушек Денис выбирает резиновую мышь и с соответствующим “мышиным” писком ползет на четвереньках к ребенку. Мышь подбирается все ближе, начинает “бегать” по ногам, малыш тихо смеется, хватает игрушку и... бросает на пол. Денис берет следующего “гада” — на этот раз крокодила. История повторяется, правда, в этот раз мальчику приходится приложить определенное усилие, чтобы забрать игрушку у взрослого. Но крокодила он тоже роняет — похоже, ребенок совсем не настроен на контакт. Лишь третья попытка дает результат: вот Денис с резиновой змеей подползает к малышу, тот смеется громче и вдруг поднимает того самого крокодила, которого минуту назад бросил, и начинает играть с психологом.
Почему-то незначительная сценка, стандартная для центра психологической помощи, кажется чудом. Но дети вообще легко верят в чудеса.
Получить экстренную психологическую помощь и подробную информацию о центрах психолого-медико-социального сопровождения Москвы можно в Центре экстренной психологической помощи МГППУ по телефону 924-60-01.
Телефон доверия для подростков 917-37-32.
Детский телефон доверия 953-98-30.
