Вдоль Гоголевского бульвара течет под землей в трубе Черторый, приток близкой Москвы-реки. Один берег его низкий, другой метров на восемь поднимался над глубоким оврагом, который, как говорили, черт рыл. Между нижним и верхним проездом 22 ступени лестницы над крутым склоном забытого ручья.
Слово “бульвар” пришло в русский язык из французского языка, где оно писалось “boulevard”. А в речь французов перекочевало из немецкого, где “bolwerk” значило — “крепостная стена”. Очевидно, немцы первыми начали разбирать средневековые крепости, разравнивать фортификационные валы, засыпать рвы и сажать деревья, прокладывать аллеи на высвободившейся земле. По примеру немцев в Москве поступили так с крепостными стенами Белого города. Идея бульваров пришлась по душе Екатерине II.
Обрученная, ставшая православной, поменявшая имя и коронованная в Успенском соборе, императрица часто бывала в Москве, где приняла титул “Матери Отечества”. Почти весь 1775 год жила у древних стен Белого города в Пречистенском дворце. Эта временная резиденция образовалась из каменных домов князя Голицына и князя Долгорукова (Волхонка, владения 14 и 16) и пристроенного к ним деревянного дома, срочно сооруженного по проекту Матвея Казакова. Тогда царица праздновала победу над Турцией и завоевание Крыма. Летом купила подмосковное село Черная Грязь, переименовала его в Царицыно и велела проектировать загородный дворец, сравнимый масштабами с теми, что прославили Санкт-Петербург.
В наши дни в Царицыне достраивается с опозданием на двести лет Большой дворец, где Екатерина II хотела сладко пожить с Григорием Потемкиным. Но в Москве полюбила внезапно другого красавца, сохранив бывшего фаворита в качестве полководца и государственного мужа.
После отъезда двора в Санкт-Петербург деревянную часть резиденции разобрали за ненадобностью. Место сломанного Пречистенского дворца обозначает бензоколонка напротив храма Христа. А по справедливости ее давно пора снести и установить здесь вслед за монументами Петру I и Александру II памятник Екатерине II. Считается, что она, подобно Петру, не любила Москву. Ссылаются на ее “Записки”, где есть такое признание: “Я не люблю Москвы. Москва столица безделья. Никогда народ не имел перед глазами больше предметов фанатизма, как чудотворные иконы на каждом шагу. Попы, монастыри, богомольцы, нищие, воры, бесполезные слуги в домах, площади которых огромны, а дворы грязные болота. Обыкновенно, каждый дворянин имеет в городе не дом, а маленькое имение…”
Императрица видела у Пречистенских ворот храм, “что на Грязи”, и саму грязь, избавиться от которой не удавалось из-за разливов Черторыя и проливных дождей. Она понимала, как необходимы Москве преобразования, которые в ее царствование начались. Ей город обязан водопроводом из Мытищ, Водоотводным каналом, больницами, громадным Воспитательным домом для подкидышей, новым зданием Московского университета, Ваганьковским и другими городскими кладбищами, бульварами. Каменному приказу, предшественнику всех московских строительных управлений и компаний, предписывалось “место под тем бывшим городом разровнять и по украшению города обсадить деревьями, а излишний щебень и землю употребить на пользу обывателей”.
Озеленить Москву оказалось непросто. Прошло лет двадцать, прежде чем появились на месте стен и ворот Белого города деревья. Прошло сто лет, прежде чем город обуздал Черторый, загнав поток под землю в трубу. Аллеи на месте крепостных стен Екатерина II не успела увидеть. Реальное “зеленое строительство” началось после восхождения на престол Павла I. Этого императора в советской школе представляли не иначе как самодура, который отправил в Сибирь полк во главе с командиром. В наши дни сын Екатерины II вдруг ожил на киноэкране как “бедный Павел”, не понятый подданными. Читая его письма наместнику фельдмаршалу Салтыкову, видишь монарха, который вникал в непростые жалобы, поступавшие из Москвы на его имя. Он их читал и принимал решения, поражающие подлинным демократизмом.
Павел велел камергеру, князю и бригадиру вернуть долг купцу, который они замотали. Сына действительного тайного советника из знатного дворянского семейства Свиньиных, дважды лживо обещавшего жениться на “девице Алексеевой”, очевидно из московских купцов, приказал подвести под венец. Помещицу-садистку Анну Лопухину пожизненно приказал заключить в монастырь. Она била нещадно крепостного повара, колотила поленом его беременную жену, секла розгами четырехлетнего сына, поливая окровавленную спину водкой, запирала трехлетнюю истерзанную девочку в холодный сарай. В данном случае Павел поступил как мать с другой известной мучительницей крепостных, Салтычихой, заточенной в Ивановский монастырь. Будущий император жил в помянутый год в Москве рядом с матерью на Волхонке, 16, в доме, выкупленном Екатериной II и подаренном графу Румянцеву-Задунайскому за победу над турками.
Ненавидя мать за убийство отца Петра III, Павел не захотел достроить Большой дворец в Царицыне, который вот-вот откроет двери в качестве музея. Екатерининский дворец отдал военным. Завел в Москве практику строительства казарм и таким образом освободил тяготившихся повинностью от постоя солдат домовладельцев. Основал Главный госпиталь в Лефортове.
Что меня поражает, в Москве ничтожно мало мемориальных досок в честь тех, кто прославил Россию в век Елизаветы, Екатерины и Павла. Памятники Александру II и его сыну, Александру III, в 1918 году дружно снесли. Монументы с тех пор устанавливали Ленину, Марксу, Энгельсу, другим “вождям пролетариата”, нашим и иностранным. Никто не думает исправлять положение, рассуждая о грядущем наплыве иностранцев на улицы Москвы. Кто остановится у бывших владений Голицыных и Долгоруковых, где нет памятных досок в честь Екатерины II и Павла I, Румянцева-Задунайского, Григория Потемкина, основавшего Херсон, Николаев, Одессу?
Впервые натурального князя Голицына я увидел давно во Флоренции, в музее Уффици. Там аристократ вынужденно жил после 1917 года, подрабатывая, водил по залам редкие группы советских туристов. Почти каждый в безденежной группе брал в Италию бутылку водки в качестве презента водителям, гидам и переводчикам. В Уффици благодарить настала моя очередь, и я, смущаясь, протянул в большую ладонь широкоплечего князя пол-литра “Столичной”. Одним движением он засунул ее в оттопыренный карман куртки и, махнув всем рукой, ушел, горлышком бутылки целясь в развешанные по стенам картины эпохи Возрождения.
С другим Голицыным, могучего телосложения, похожим на флорентийского, встречался последние годы на вернисажах Зураба Церетели в разных городах России. Голицын считал его “потрясающим живописцем”. Я обрадовался знакомству, думал, именно этот Голицын оформил хранимую мной книгу о Москве не за текст, а за иллюстрации. Оказалось, академик, народный художник России Илларион Голицын — его родственник. Он — живописец, график, скульптор, писатель. Пригласил в мастерскую. Из нее в марте вышел и погиб под колесами. Говорил о себе: “Я большой, виден издалека”. Но лихач не заметил.
При Павле I засадили березами нынешний Тверской бульвар, расчищенный полностью от камней и кирпичей Белого города. Их вторично пустили в дело при сооружении Воспитательного дома, резиденции генерал-губернатора на Тверской улице. Очевидно, начали здесь, потому что бульвар примыкал к Тверской улице, где жил и служил наместник императора, генерал-губернатор. Но мы двинемся не отсюда, потому что линия бульваров начинается от берега Москвы-реки, где на месте древнего Алексеевского монастыря возник храм Христа. Отсюда деревья зашагали к устью Яузы, стянув полукольцом центр. Пречистенский бульвар появился после 1812 года. Его переименовали волею советского правительства в Гоголевский.
Проезды бульвара, нижний и верхний, — две разные улицы. На нижнем проезде, с четными номерами, тянется вереница двухэтажных особняков. Два торца многоэтажных зданий времен Сталина втиснуты между ними. На верхнем проезде картина иная. Там сохранилось несколько особняков, все остальные — многоэтажные — появились на месте сломанных усадеб с садами на стыке ХIХ и ХХ веков, перед 1917 годом. Квартиры сдавались внаем состоятельным людям, отсюда и закрепилось за ними не самое лучшее название — доходные дома.
Идешь поверху Гоголевского бульвара и не видишь ни машин, ни людей под склоном, где деревья растут в четыре ряда. Пятый ряд посадили у ограды на вершине холма. Не будет преувеличением сказать: фактически бульвары — парк в центре города с аллеями, скамейками, детскими площадками и памятниками.
Высаженные первоначально березы не прижились. Ошибку учли. Нужно знать лес, чтобы разобраться в разнообразии флоры современного Гоголевского бульвара. Справка энциклопедии гласит: “Преобладают липы, тополь, клен ясенелистный. Присутствуют ясень, вяз, клен, остролистный каштан, рябина, черемуха”. Когда распускаются листья, они образуют зеленый шатер над головой.
От Волхонки Гоголевский бульвар начинается малыми окнами домика, ничем не примечательного. Вход в него с улицы, где зеленеет старинное трехэтажное здание, некогда всем известное. В нем открылась Первая гимназия, которой город гордился, как Московским университетом. В актовом зале гимназии устраивались концерты, выставки, впервые здесь Москва увидела картину Александра Иванова “Явление Христа народу”.
Гимназию в 1829 году показывали великому естествоиспытателю и путешественнику барону Александру фон Гумбольдту во время его пребывания в России. В смертельно опасных экспедициях в непроходимых джунглях этот герой ночевал в лесах, окруженный крокодилами и тиграми, жил на подножном корме, ел муравьев и обезьян. По приглашению Николая I, инженера по образованию, чтившего неистового охотника за тайнами природы, Гумбольдт семь месяцев путешествовал по российской Азии. Его экспедиция открыла высокого качества бриллианты на Урале, которые добываются до сих пор. Он основал физическую географию, метеорологию, сделал массу научных открытий, издал труд долгой 90-летней жизни “Космос”, оставленный человечеству. И, пережив всех родных и друзей, умер, завещав свое состояние верному слуге.
Первую гимназию основали при Александре I в 1804 году. Она занимала три дома на углу Гоголевского бульвара, 2, и Волхонки, 18 и 16. Закрыли в 1918 году при Ленине, сыне учителя, выпускнике классической гимназии, удостоенном золотой медали.
Блестяще учился в этой гимназии сын московского учителя Николай Бухарин, на руках у которого умер Ленин. Самый молодой член Политбюро погиб от рук “великого продолжателя дела Ленина”. Выпускники классических гимназий, захватив власть в России, в числе первых революционных преобразований уничтожили замечательный институт народного образования.
Из Первой гимназии прямая дорога вела в Московский университет и на баррикады. Отпрыску древнего княжеского рода камер-пажу Александра II Петру Кропоткину прочили славу в науке. В Петропавловской крепости он написал монографию о ледниковом периоде. Из тюрьмы сбежал, пошел против самодержавия под черным знаменем анархии. Поднял красное знамя Николай Бухарин, автор “Азбуки коммунизма”, вскруживший головы миллионам борцов, отдавших жизнь за будущее, где каждый работает по способностям, а живет по потребностям. Гимназист Павел Милюков вошел в историю создателем партии конституционных демократов, кадетов, вождем Февральской революции, министром иностранных дел Временного правительства. В год первой русской революции выдвинул идею Учредительного собрания, разогнанного в 1918 году большевиками, такими как Бухарин.
За сто с лишним лет в Первой гимназии получили аттестаты зрелости около 3000 воспитанников. Многих не забудет Россия. “Древлехранилище” великого коллекционера, историка Михаила Погодина пополнило Эрмитаж, Оружейную палату и Публичную библиотеку. Сергей Соловьев издал 29 томов “Истории России с древнейших времен”, доведенной до 1775 года. Из гимназии поступил на юридический факультет Александр Островский, но прославился не адвокатом, а драматургом, чьим домом считается Малый театр. Учебник математики Малинина и Буренина запомнили поколения школьников. Успел поучиться в Первой гимназии Илья Эренбург, непревзойденный трибун времен Отечественной войны.
Одного выпускника Первой московской гимназии мне повезло увидеть в Московском университете. Лекции профессора Сергея Ивановича Радцига я слушал, затаив дыхание, на Моховой, в заполненной головами Ленинской аудитории нового здания. Пожилой Радциг не заглядывал в записки, не делал пауз, как другие профессора. Не владея стенографией, его невозможно было конспектировать. Заведующий кафедрой античной литературы выступал как артист, читал наизусть нерифмованные стихи из “Одиссеи” и “Илиады”. Мог цитировать на языке оригинала, мог на русском. Героев и богов Греции и Рима любил, восхищался ими, воспевал и плакал, рассказывая о постигших их несчастьях.
Все лучезарно, как на небе светлое солнце или месяц,
Было в палатах любезного Зевсу царя Алкиноя;
Медные стены во внутренность шли от порога и были
Сверху увенчаны светлым карнизом лазоревой стали…
Никто не смеялся над пафосом и слезами. Лекции проходили при всеобщем внимании студенческой вольницы, непременно заканчивались аплодисментами, как после занавеса на сцене. В сущности, то был театр одного актера. Профессор чудом сохранился при власти, расколовшей вдребезги кафедры истории и литературы, воссозданные с невосполнимыми потерями. Что я испытал на своей шкуре, соприкасаясь с косноязычными отставными редакторами партийной и советской печати, наставниками будущих “слуг партии”, журналистов.
(Продолжение следует.)
