Еще несколько месяцев назад ситуация на Северном Кавказе была одной из главных тем в дискуссиях и спорах. Однако стремительное развитие украинского кризиса и изменение статуса Крыма вытеснили Северокавказский регион из фокуса информационного внимания. Сегодня о нем говорят либо в контексте возможного влияния «крымского прецедента» на этнополитическое самоопределение республик Северного Кавказа, либо при обсуждении новых кадровых пертурбаций, призванных сделать региональное управление более эффективным. Между тем от вытеснения северокавказских сюжетов на второй план они не стали менее актуальными и не утратили своего самостоятельного значения вне всякой привязки к Крыму.
Можно ли говорить о каком-то замирении Северного Кавказа, или он по-прежнему остается ахиллесовой пятой России, претендующей на особую роль в Евразии? Однозначного ответа на эти вопросы не существует.
Долгие годы российские и зарубежные аналитики, говоря «Северный Кавказ», подразумевали «Чечня». Сейчас положение дел в регионе отнюдь не зарифмовано с Чеченской Республикой. Более того, это образование в составе РФ предстает как уникальный феномен среди постсоветских окраин, переживших всплеск сепаратизма и опыт государственности де-факто. Республика под началом Рамзана Кадырова стала важнейшим символом для Владимира Путина, пришедшего к власти под лозунгами замирения Кавказа и борьбы с терроризмом.
Кадырову в первую очередь ставят в заслугу относительную стабилизацию в Чечне. Защитники «ичкерийского проекта» либо физически ликвидированы, либо находятся в эмиграции, либо перешли на службу к главе Чечни. Сам же президент Чеченской Республики позиционирует себя не просто как лояльного Кремлю лидера и как «пехотинца Путина», но и как последовательного защитника российских внешнеполитических интересов.
Вот и в контексте украинского кризиса Кадыров не раз позиционировал себя как потенциальный мощный игрок на стороне Кремля. Взять хотя бы его роль в недавней истории с журналистами Life News. Представить такое в абхазском или нагорно-карабахском контексте не могла бы и самая смелая футурологическая фантазия. При этом, как бы кто ни относился к личности Кадырова, стоит признать, что он не «кукла» Москвы. У него есть собственный ресурс популярности как внутри Чечни, так и за ее пределами. Да что там говорить — даже в среде русских этнических националистов, сетующих на отсутствие своего Рамзана среди единомышленников!
В то же время у этой медали есть обратная сторона. Фактически речь идет о том, что Москва делегировала значительную часть суверенитета в отдельно взятые руки. И эти руки заняты созданием государства в государстве, не слишком заботясь о соответствии применяемых им практик общенациональному законодательству. Не говоря уже о широкой интеграции Чечни в Россию, что, конечно же, не сводится исключительно к проявлениям внешней лояльности со стороны чиновничьего класса. Издержки от такого развития очевидны уже сейчас. Это — растущее в российском обществе недовольство по отношению к Чечне и другим северокавказским субъектам и нарастание напряженности между гражданами страны разных национальностей. Во многом именно здесь надо искать корни популярности пресловутой идеи «Хватит кормить Кавказ».
Однако, вне зависимости от положения дел в Чечне, сегодняшний разговор о перспективах Северокавказского региона невозможен без обсуждения религиозной проблематики.
В последние годы роль ислама в местных обществах неизмеримо выросла по сравнению с 1990 — началом 2000-х годов. Не везде этот процесс происходит одинаково. Можно говорить о более стремительном продвижении процесса исламского возрождения в восточной части Кавказа, особенно в Дагестане. Но, как бы то ни было, помимо объяснимого интереса к религии и традициям предков происходит очевидная политизация ислама. Ее не следует, конечно, сводить исключительно к появлению салафитских групп, именуемых в наших СМИ «ваххабитами». К авторитету религиозной нормы, а не светского права, апеллируют и представители дагестанского Духовного управления мусульман, считающегося главным противником «лесных», а также глава Чечни и его окружение. При этом наблюдается серьезный внутриисламский раскол (он в наибольшей степени силен именно в Дагестане) между суфиями — сторонниками неофициального ислама (теми, кто не принимает официального духовенства, но при этом воздерживается от участия в диверсионно-террористической борьбе) и джихадистами, готовыми поддерживать «Эмират Кавказ» или другие сети религиозных радикалов.
К слову сказать, в программных установках и заявлениях последних, как и в их виртуальном мире, дискурс светского национал-сепаратизма почти полностью вытеснен идеями борьбы за «чистоту веры» и солидарности с братьями на Ближнем Востоке, в Северной Африке и Афганистане. Хотя далеко не факт, что представители этих исламистских течений доподлинно осведомлены о северокавказской «братской поддержке». Но сама эволюция в этом направлении крайне важна.
Не учитывать ее при формировании адекватной стратегии регионального развития России невозможно. Спору нет, без жестких методов в борьбе с радикалами обойтись невозможно. Было бы наивно предполагать, что одними разговорами и диалогами можно распутать имеющиеся узлы. Но в то же самое время опасно сводить всю политику на данном направлении к одним лишь спецоперациям и рейдам.
Во-первых, рост популярности политического ислама, включая и его радикальные версии, зачастую происходит не из-за какой-то изощренности заезжих или местных проповедников, а из-за системных провалов светской власти на Северном Кавказе: неработающие суды, коррупция среди правоохранителей, некачественное образование на уровне школы и университета. В правовом и управленческом вакууме поборники шариата (даже без должных знаний данного предмета) пытаются заполнить нишу.
Во-вторых, любая религиозная идея может быть блокирована другой религиозной идеей. И в этом плане нужны альтернативы радикализму. Не просто на уровне повторения общеизвестных истин, но и качественной проповеди. И в этом плане не обойтись без более широких программ и проектов, связанных с «мягкой силой», ориентированной как на светские ценности, так и на умеренные формы религиозного возрождения.
Впрочем, было бы неверно рассматривать положение дел в отдельно взятом регионе как некую занятную этнографическую особенность вне всякой связи с общероссийским контекстом. Если раньше происходящее на российском Кавказе рассматривалось прежде всего в контексте межэтнических отношений и региональной политики, то сегодня данная тема превратилась в сюжет общенационального масштаба. Не Чечня, Ингушетия, Дагестан сами по себе, а их восприятие «ядром России» выходит на первый план.
Какова цена Северного Кавказа для РФ? Не только и не столько материальная, но и политическая. Усиливает или ослабляет страну нахождение проблемного региона в ее составе? Прибавляет ли Северный Кавказ новые возможности России в ее международной политике? Готовы ли москвичи и питерцы рассматривать чеченцев и дагестанцев как своих соотечественников?
Увы, но многие социологические опросы, приводить которые не позволяет формат авторской колонки, свидетельствуют о существовании определенной «кавказской стены» между отдельным регионом и «большой Россией».
Добавим к этому критический уровень снижения северокавказского участия во многих принципиально важных процессах. Прежде всего это призыв в армию, что, по идее, должно скреплять единство страны, и поощрение центром управленческой обособленности кавказских республик, а также нежелание вмешиваться в происходящие в них события. Но, не преодолев ее, не наполнишь реальным содержанием формулу «многонациональный народ РФ».
Таким образом, главнейшей задачей сегодняшнего дня остается реальный приход Российского государства на Северный Кавказ.
Не в виде «доверенных агентов» и административных бизнесменов, а в виде интегрирующей силы, справедливого арбитра и гаранта безопасности граждан. Более чем назрел отказ от существующей по отношению к региону дискретности, при которой социально-экономическое развитие рассматривается в отрыве от вызовов безопасности, и наоборот. Но разве можно эффективно противостоять терроризму, не пытаясь исправлять социальные предпосылки для укоренения радикальных идей, будь то решение проблем безработицы на Кавказе и внутрироссийской миграции?
Северному Кавказу чрезвычайно нужны акценты на долговременные государственные начинания и целостные межотраслевые стратегии. Важно осознать, что помимо сбивания высокой температуры нужно качественное лечение и восстановление. Важно осознать это именно сейчас, чтобы в один «прекрасный» момент не было поздно.
