В обличении Сталина нет ровным счетом ничего крамольного. Приукрашивание своей истории за счет соседей не исключение, а норма в любой стране мира. Но нынешняя идеологическая кампания — особенная. Ее цель не столько корректировка прошлого, сколько радикальная перекройка будущего. Если она увенчается успехом, Россия обречена на роль второразрядной державы.
Виновны все?
“Мы всегда должны помнить: героическая борьба русских против немцев, возможно, спасла союзников от договоренности о мире с Германией. Такой договор унизил бы союзников и сделал бы реальным риск новой тридцатилетней войны”, — когда в 1948 году многолетний государственный секретарь США при Рузвельте Кордэлл Хэлл написал эти строки, “холодная война” была уже в самом разгаре. Русские считались главными врагами Америки. Но Вторая мировая война тогда еще не выветрилась из памяти населения стран — бывших западных союзников СССР. Для приходящих сегодня на сцену новых поколений та война — такая же древняя история, что и вторжение Наполеона в Россию. Про события 65-летней давности можно рассказывать любые сказочки без риска быть пойманным за руку.
Чтобы в лучших традициях советской пропаганды дать отпор “клеветникам, провокаторам и фальсификаторам истории”, достаточно найти еще с десяток цитат, где авторитетные западные политики прошлого солидаризируются с мнением Хэлла. Но этого точно мало, чтобы обеспечить внутренний мир нам самим.
Так ли уж не правы наши западные критики? Любому трезвомыслящему россиянину не могла не закрадываться подобная страшная мысль. Как и Гитлер, Сталин был кровавым тираном, ответственным за чудовищные муки и смерть миллионов безвинных людей. Была ли для обычного человека той эпохи принципиальная разница — жертвой какой из двух “машин уничтожения” ему быть? Если и была, то она носила чисто академический характер.
Но в отличие от наших отцов и дедов мы, к счастью, уже не находимся в гуще событий тех лет. Поэтому мы можем позволить недоступную для наших предков роскошь: объективно-отстраненный взгляд на ситуацию. “При некотором сходстве двух режимов между ними были и существенные различия, — сказала мне крупный американский спец по России, профессор Джорджтаунского университета Анджела Стэнт. — В отличие от Сталина Гитлер базировал свою политику на расизме и теории о праве Германии завоевать все соседние народы”. Кто-то может возразить: и что это нам дает? Ничего! Однако лично мне кажется, что это дает нам очень многое.
“Человек — существо крайне сложное. Нет такого негодяя, который когда-либо не сделал бы чего-либо хорошего. Нет такого благороднейшего человека, который при известном стечении обстоятельств не сделал гадости”, — написал сто лет тому назад первый в истории председатель cовета министров России Сергей Витте.
То же самое относится и к государствам. Нет такой страны, чье правительство на том или ином отрезке истории не совершало бы злодеяний. Возьмем, например, Швецию. С 1814 года она не участвовала ни в одной войне. С 1913 года Швеция начала строить социальное государство современного типа. Казалось бы, что можно предъявить этому благородному королевству? Оказывается, много чего.
Земля уже многие десятилетия назад перестала носить на себе бесноватого фюрера. А глубокочеловеколюбивое социал-демократическое правительство Швеции продолжило на практике применять одну из любимых “научных” теорий Гитлера — евгенику. В рамках “прекращения воспроизводства неполноценных лиц” Швеция насильственно и “добровольно-принудительно” стерилизовала 62 тысячи человек — больше всех в Европе после нацистской Германии. Официальный Стокгольм прекратил подобную практику лишь в 1975 году.
Все это сказано не для того, чтобы преуменьшить значение сталинских преступлений. Заниматься чем-то подобным — плевать в самих себя. Но ситуацию все равно стоит рассматривать во всей ее полноте. В предвоенном мире было одно абсолютное зло — гитлеровская Германия. Но все прочие затянутые в конфликт страны очень сложно разделить на жертв и палачей.
На следующий же день после атаки Гитлера на СССР будущий президент США, сенатор Гарри Трумэн, заявил: “Если мы увидим, что Германия выигрывает, мы должны помочь России. Если мы увидим, что выигрывает Россия, мы должны помочь Германии. Таким образом, как можно больше из них будет убито”.
Не всегда тогдашние слуги народа открыто демонстрировали такой запредельный цинизм. Но политика Лондона, Москвы, Парижа и Варшавы была основана на очень похожей логике. Мир настолько купался в зле, что разглядеть зло абсолютное политикам того периода обычно было не под силу. В глазах сталинского политбюро разница между гитлеризмом и, допустим, “британским империализмом” заключалась лишь в нюансах. По мнению британской элиты, между “гидрой большевизма” и нацизмом можно было смело ставить знак равенства. Почти все страны Европы были большими и малыми хищниками, которые стремились натравить Гитлера друг на друга.
Именно эта охватившая Cтарый Cвет моральная слепота и позволила Гитлеру превратиться из забавного политического карлика в анаконду мирового масштаба. А пытаться взвесить на аптекарских весах степень вины того или иного политика из стран будущей антигитлеровской коалиции — занятие бесконечное и поэтому довольно бессмысленное. Сейчас в государствах НАТО с полным на то основанием любят лишний раз попенять нам пактом Молотова — Риббентропа. В ответ мы с не меньшим на то основанием напоминаем западникам о мюнхенском сговоре, когда Лондон и Париж отдали на растерзание Гитлеру страну с одним из самых развитых ВПК в Европе — Чехословакию.
Но ведь в качестве эпизода, который спустил Гитлера с цепи, можно рассматривать и события в Рейнской области Германии в марте 1936 года. Согласно условиям Версальского мира 1918 года, Берлин не имел права держать в Рейнской области войска. Той весной Гитлер решил попробовать Лондон и Париж на прочность и ввести на берега реки Рейн воинские подразделения. Услышав о планах фюрера, генералы в Берлине пришли в ужас. “Мы не готовы к войне”, — категорично заявил главком сухопутных войск генерал фон Фрич. Чтобы в случае мощного франко-британского ответа иметь возможность быстро сдать назад, в операции участвовало минимальное количество немецких солдат на велосипедах. Но предосторожности оказались излишними. Англичане и французы безропотно проглотили пилюлю. Естественно, бонзы в Берлине почувствовали, что теперь им море по колено.
А можно “отмотать пленку” еще дальше назад. Отказ Лондона и Парижа как-то реагировать на вторжение итальянского дуче Муссолини в Эфиопию в 1935 году — тоже вполне тянет на переломный момент в истории Европы. Французский политик Жозеф Поль-Бонкур, во всяком случае, именно тогда заявил: “Это начало предоставления агрессору свободы действий. Господа, теперь у Гитлера руки свободны!”
Впрочем, довольно копаться в “архивных древностях”. Нынешний всплеск интереса к той эпохе основан вовсе не на стремлении докопаться наконец до исторической правды. “Мы имеем дело с двойным процессом: политизации истории и историзации политики, — сказал мне известный британский политолог, профессор университета Кента Ричард Саква. — Резолюция ОБСЕ — провокация”.
Анджела Стэнт в вопросе фальсификации истории занимает скорее антикремлевскую позицию. “Идея, что на историю должна существовать только одна точка зрения, нас нервирует. Мне не очень понятно, почему это так сложно для России — иметь более открытые дебаты по поводу своего прошлого”.
Но даже г-жа Стэнт в ответ на мой прямой вопрос, идет ли речь о борьбе не только за прошлое, но и за будущее, ответила: “Да, в решении ОБСЕ есть безусловная политическая составляющая”.
Войны за разум
“Формула — кто контролирует прошлое, контролирует и будущее — безнадежно устарела, — сказал мне диссидентствующий крупный российский чиновник. — Это раньше отсутствие коммуникаций не позволяло услышать другие мнения. Сегодня думающий человек вполне способен сам сформулировать свою позицию, манипулировать им уже невозможно”.
В мире спецов по воздействию на массовое сознание мой собеседник — человек очень авторитетный. Но я все же рискну с ним поспорить. Представим себе украинского школьника, впервые в своей жизни пришедшего на урок истории. В течение последующих лет в его голову могут вложить одну из двух альтернативных версий нашего общего прошлого.
Версия первая. Свыше трех последних столетий украинцы и русские всегда жили вместе. Мы вместе переживали радости и горести. Вместе корчились в муках во время бесчеловечных сталинских политических экспериментов. Вместе победили Гитлера во время Второй мировой войны. Вместе запустили Гагарина в космос. В 1991 году Советский Союз перестал существовать. Но Россия и Украина — по-прежнему самые близкие родственники.
Версия вторая. До самого 1991 года Украина изнемогала под москальским игом. Чего только не делали чужеземцы, чтобы сломать хребет украинцам: специально морили их голодом, преследовали лучших сынов народа вроде гетмана Мазепы и Бандеры. Но теперь мы скинули вековое ярмо и никогда больше не пустим поганых захватчиков на нашу землю.
Почувствовали разницу? От того, какую версию истории примут новые поколения постсоветских государств, зависит будущая расстановка сил в Евразии. И сейчас в Восточной Европе есть как минимум три влиятельные группы, кровно заинтересованные в триумфе второй версии.
Акушеры государственности. Чтобы стать самостоятельной личностью, подросток в той или иной форме должен дистанцироваться от своих родителей, самоутвердиться. То же самое относится и к государствам. “Когда новая нация рождается, она обязательно должна создать свое понимание истории, — объяснил мне суть процесса Ричард Саква. — Противоречия с тем, как историю понимают в других государствах, при этом практически неизбежны. Другое дело, что в странах — соседях России все это выражено особенно остро”.
Если рассматривать через такую призму поведение, например, Виктора Ющенко, оно перестает быть загадочным. Третий президент Украины видит свою историческую миссию в создании единой, независимой от России нации. А как это можно сделать, если часть украинцев по-прежнему ностальгирует по общему советскому прошлому? Только через отрицание этого прошлого. Ющенко искренне убежден: возводя бандитов в ранг героев и очерняя все, связанное с Москвой, он делает благородное дело.
Партия реванша. “Мой отец едва не умер в Катыни. Но меня шокирует, как себя сейчас ведут поляки в политической сфере”, — сказал мне Ричард Саква. Однако если отрешиться от эмоций, то курс большой части Восточной Европы может огорчать, но не должен удивлять.
“Что касается России, то я не нахожу достаточно эпитетов, чтобы охарактеризовать ненависть, какую у нас питают к ней”, — заявил в 1934 году польский министр иностранных дел полковник Юзеф Бек своему изумленному коллеге из Франции Луи Барту.
Умершего 65 лет тому назад полковника Бека можно обозвать маньяком-русофобом и тут же забыть. Но нам полезно понять: на протяжении последних столетий и десятилетий многие в Восточной Европе ощущали себя “мышками”, с которыми, как хочет, играет “кошка-Россия”.
Такая историческая травма не могла не привести к завихрениям в современном политическом сознании восточных европейцев. 20 лет назад Москва выступила в роли локомотива процесса самороспуска социалистического лагеря и Советского Союза. Но среди наших бывших сателлитов это воспринимается исключительно как признак слабости. В кулуарах недавней международной конференции в Кембридже, посвященной юбилею падения Берлинской стены, бывший президент Польши Лех Валенса так прямо и заявил: “Нам повезло, что СССР возглавлял такой слабый политик, как Горбачев!”
На уровне инстинктов Москва в Европе по-прежнему вызывает страх. “Да, нас все еще боятся. В Швеции есть даже специальный неологизм, обозначающий страх перед русскими, — сказал мне председатель Международного комитета Госдумы Константин Косачев. — Почему так происходит? По той же самой причине, по которой кое-кто в России боится китайцев: их больше, и они непрозрачны”.
На уровне логического мышления в новых государствах ЕС понимают: эра, когда российская военная машина могла взять Европу за горло, безвозвратно ушла. Но, когда спадает страх, на смену ему приходит гремучий коктейль новых эмоций. Это и свойственное человеческой натуре стремление к историческому реваншу. Это и попытка через агрессию избавиться от подспудного комплекса неполноценности.
“В странах Центральной и Восточной Европы сложился комплекс невостребованности, — объяснил мне ситуацию бывший министр иностранных дел России Игорь Иванов. — Выйдя из восточного блока, они рассчитывали стать равноправными членами западных структур. Но они видят: решения по-прежнему принимают за их спинами. А между тем, например, Польша считает себя державой, сопоставимой по политическому весу как минимум с Францией. “Новая Европа” считает себя ущемленной и ищет способ максимально громко заявить о себе”.
Защитники грешных отцов. “Называть нас сторонниками нацизма абсурдно, — написал недавно в британской “Гардиан” депутат Европарламента и председатель латвийской партии “За свободу и отечество” Роберт Зиле. — Это инсинуация — заявлять, что, отдавая почести латышам, которые боролись с советским игом, моя партия поддерживает отвратительную немецкую идеологию. Как значится в официальном заявлении правительства США 1950 года, “подразделения Ваффен-СС балтийских государств должны рассматриваться отдельно от германского СС”. Латвийские солдаты не принимали участия в резне гражданских лиц. Они сражались против военной мощи Советского Союза”.
Делить головорезов СС на “плохих” и “хороших” — уже само по себе кощунство. Не менее скандально и делать эмблемой своей партии стилизованную под снежинку свастику. Но главное в том, что бывший министр финансов Латвии Роберт Зиле прячется за юридическими тонкостями и элегантно передергивает факты. К моменту образования латвийского легиона СС в 1943 году все 70 тысяч местных евреев уже были истреблены другими прогерманскими латышскими структурами типа вспомогательной полиции. Но многие латвийские обер-палачи в тот год “сменили место работы” и стали гордыми членами легиона СС.
Уж совсем демонизировать людей, подобных Зиле, наверное, не стоит. Кому приятно осознавать, что твоего дедушку считают приспешником самого страшного злодея в истории человечества? Тем более если он в определенной степени был жертвой обстоятельств или в глубине души жаждал использовать Гитлера и немцев в своих интересах?
Но в реальной жизни значение имеют не намерения, а действия. Поэтому лучше всего ситуацию в статье в той же “Гардиан” суммировал главный охотник за нацистскими преступниками центра Симона Визенталя в Вене Эфраим Зурофф: “Масштаб и глубина коллаборационизма восточных европейцев были гораздо более смертельными и всесторонними, чем у других европейцев. Несмотря на наличие многочисленных нацистских военных преступников, которых можно было бы привлечь к суду, ни один из них не был наказан в странах Балтии и только два — в демократической Восточной Европе. Фальшивая версия истории (бытующая в Восточной Европе. — “МК”) имеет своей целью отбелить военные преступления”.
Как нам снова победить
“Мы не должны давать повод для утверждений, что в России в отношении истории идет регресс. А сейчас такой повод, к сожалению, есть. Ленин по-прежнему в Мавзолее. Сталин вновь в почете. Мы пока не сумели разделить для себя две темы: Сталина и наше гордое прошлое. Я спрашивал у поляков: почему вы так муссируете тему пакта Молотова — Риббентропа? Мне отвечали: потому что вы эти темы не обсуждаете!” — сказал мне Константин Косачев.
Глава Международного комитета Думы прав на 90%. Но в отношении оставшихся 10% опять же хочется с ним поспорить. России сегодня угрожает множество опасностей. Мы можем безнадежно проиграть в экономическом соревновании с соседями. Мы можем стать жертвами авторитаризма, ксенофобии, исламского фундаментализма, даже доморощенного нацизма. Но вот такого риска, как сталинизм, в списке реальных угроз нет.
Что такое сталинизм? Это не поклонение образу усатого вождя, а набор конкретных политических действий: ультракоммунистическая идеология, коллективизация сельского хозяйства и фактическое введение нового крепостного права, командно-антирыночная система экономики, запрет частной собственности, большой террор в госаппарате и во всем обществе. Желание вновь осуществить в стране подобную политическую программу, возможно, есть у отдельных психов, но не у реальных политических сил.
Как быть с тем, что один из величайших тиранов в истории человечества пользуется в российском обществе уважением? Мне, как убежденному антисталинисту, это очень не нравится. Но современный “культик Сталина” — это неизбежный психологический феномен.
“На протяжении ХХ века русские пережили колоссальную травму. Наше отношение к истории — классическая психоаналитическая реакция вытеснения. Русские вытесняют в подсознание весь ужас, пережитый ими, их дедами и отцами. Русские испытывают глубокую потребность в позитивном осмыслении, позитивном взгляде на собственную историю”, — заявил в прошлом году политический аналитик Валерий Соловей на организованном Институтом стратегических оценок и анализа “круглом столе” “Сталин и русская душа”.
К чему весь этот разговор о Сталине? К тому, что мы должны бороться с реальными проблемами, а не с ветряными мельницами. Да, российский госаппарат часто ведет себя с безнадежной тупостью. Разгон предновогодней демонстрации в Москве в защиту свободы слова и арест Людмилы Алексеевой. Шумиха вокруг не стоящего и выеденного яйца дела Подрабинека. Другие “подвиги” движения “Наши” и их высоких покровителей. Иногда мне кажется: наши отдельные чиновники думают, что они живут если не в сталинские, то в брежневские времена.
Но чудачества наших политиков — не повод, чтобы игнорировать чудачества политиков зарубежных. Для России и ее будущего они как минимум не менее опасны.
Что мы можем реально противопоставить зарубежным “переписчикам истории”? Скажу лишь о двух основных вещах. Не знаю точно как, но мы должны радикально изменить наше отношение к малым странам. “В свою время глава советского МИДа Эдуард Шеварднадзе как-то заметил: я могу отменить встречу с министром иностранных дел Франции, но не Катара. В отличие от французов катарцы насмерть обидятся. Нельзя игнорировать “комплекс малой страны!” — сказал мне Игорь Иванов. В отношениях с малыми государствами Европы российская дипломатия этот комплекс в последние годы успешно игнорирует — с вполне предсказуемыми последствиями.
Пригвоздить к позорному столбу “фальсификаторов истории” с помощью гневных речей политиков — невыполнимая задача. Наши оппоненты пытаются сделать историю политическим оружием. Мы должны пытаться “деполитизировать” историю, “втаскивать” ее туда, где она и должна находиться, — в научную сферу.
Идеальный политик и общественный деятель путинско-медведевской эпохи — машина для голосования, избегающая острых свободных споров с иностранцами по принципу “как бы чего не вышло”. С таким подходом мы далеко не уедем. Российские историки, политики, дипломаты и журналисты должны по максимуму общаться с зарубежными коллегами. Ведь любой серьезный спор между уважающими друг друга людьми кончается примерно так: “Я по-прежнему считаю, что вы не правы в том-то и том-то, но вот в этом вопросе я понимаю вашу позицию”.
Почему антироссийские исторические резолюции не прошли в Парламентской ассамблее Совета Европы (ПАСЕ), но проскочили в ОБСЕ? Парламентская ассамблея ОБСЕ заседает реже, чем тот же орган ПАСЕ. Наши делегаты в ОБСЕ менее склонны к общению с иностранными коллегами, чем российские представители в ПАСЕ. Вот и весь секрет успеха наших “доброжелателей”.
“Вы не можете выиграть. Вы можете лишь бороться за свою версию истории. И единственный способ делать это — не создавать бюрократические организации, а открыть свои архивы и оспаривать факты”, — сказал мне на прощание Ричард Саква.Эта простая мысль, похоже, начинает доходить до нашей власти. Флагман российской внешнеполитической пропаганды — агентство РИА “Новости” — планирует в 2010 году провести серию “круглых столов” с западными экспертами о спорных моментах истории. Но не будет ли это лишь эпизодом? Такие вещи надо либо делать постоянно, либо не делать их вообще.
В споре вокруг переписывания истории мы, возможно, действительно не сможем одержать такую же убедительную победу, как наша армия в мае 1945 года. Но мы не можем позволить себе проиграть. Уж слишком высокой будет цена поражения.
