Жара, солнце, адский грохот, вонь и катастрофическое отсутствие воздуха, пригодного для дыхания, по идее уже сейчас должны были разогнать народ быстрее, чем милицейские группы захвата. Но участники несанкционированного митинга даже без противогазов оказались крепче, чем о них думают власти. Если прежние митинги милиция ликвидировала за один час, то на этот раз разгон продолжался вдвое дольше — с 6 до 8 вечера.
Все митингующие стояли с трех сторон площади, занятой автошоу. Перемещаться с одной стороны на другую не разрешала милиция — где оказался в начале митинга, там и стой.
Мне посчастливилось занять место на галерее возле концертного зала им. Чайковского. Угарный газ висел здесь клубами, но зато была тень.
Народу у нас было немного, милиции — вообще никакой, поэтому сначала мы просто с интересом наблюдали копошение на противоположной стороне площади. Там что-то кричали, чем-то махали, иногда вдруг раскрывались желтые зонтики, и если бы не голубые рубашки милиционеров, мелькавшие среди толпы, картина выглядела бы вполне мирно.
Поняв, что на той стороне митингующих уже вовсю хватают и волокут в автобусы, у нас народ тоже разгорячился и стал скандировать: “Свободу!”, “Путина в отставку!”
Кричали и размахивали плакатами довольно долго, минут пятнадцать, прежде чем наконец появились группа захвата. Их было человек двадцать. Они пробились в толпу, углядели кого-то и попытались скрутить. Но не тут-то было.
У защитников Конституции тоже выработалась новая тактика: если раньше при задержаниях они вели себя пассивно, то теперь стараются отбиваться.
В того, на кого нацелились милиционеры, вцепляются два-три человека из рядом стоящих (особенно удачно это получается у женщин). Все вместе они падают на землю, переплетаются, и разобрать их на части, как правило, не удается. Взмокшие милиционеры, поковырявшись, отступают, потому что гроздь из трех митингующих до автобуса им точно не донести.
Честно сказать, они и одного-то не всегда поднимут. Я видела, как им пришлось впятером тащить весьма упитанного защитника. Милиционеры делали шесть шагов и клали его на землю — передохнуть. Оно и понятно. Они все-таки группа захвата, а не грузчики.
Илью Яшина толпа отбивала дважды. А вот Сергея Удальцова отбить не удалось. Он приковал себя наручниками к дверям метро, но милиционеры этого не заметили и попытались унести его вместе с дверью. Слава богу, потом разобрались, а то он остался бы без руки.
Задержанный Борис Немцов позировал из автобуса перед телекамерами, показывая пальцами букву “V” — victory, победа. Через полчаса эти кадры были у всех телекомпаний мира, чему Немцов, по всей видимости, был очень рад.
Постановочный характер митинга отмечали многие сторонние наблюдатели, пришедшие на Триумфальную площадь “просто посмотреть”. Но те, кто на самом деле в нем участвовал — поднимал плакаты и бился с милиционерами, — воевали искренне и самоотверженно.
После семи вечера на галерее у филармонии появились солдаты-срочники внутренних войск — человек сорок. Они выстроились в два ряда, крепко схватились друг за друга и, подпрыгивая и выкрикивая “хоп-хоп”, двинулись на толпу, намерившись выдавить ее к Театру сатиры.
Несмотря на усталость и отсутствие кислорода, митингующие с удовольствием приняли новую игру и с энтузиазмом поперли на военнослужащих. “Перетягивание каната” продолжалось минут двадцать, но воины все-таки одолели и выдавили толпу из галереи, а потом и со ступенек лестницы — под козырек театра, украшенный на удивление уместным плакатом “Художественный руководитель Александр Ширвиндт”.
Здесь пролилась первая и, кажется, последняя кровь. Старательные военнослужащие выдавили заодно с толпой витрину Театра сатиры. Стекло раскололось, упало, порезало шею их командиру, и, весь окровавленный, он вынужден был покинуть поле боя.
Член Наблюдательного совета при ГУВД, правозащитник Андрей Бабушкин, фиксировавший нарушения прав митингующих, сказал в интервью “МК”, что незаконных задержаний на этот раз было мало — процентов двадцать.
По договоренности наблюдателей с милицейским руководством, “незаконными” считаются задержания людей со значками с надписью “31”. Но если человек держит плакат “31” или выкрикивает лозунги, тогда его задержание “законно”. Слова “законно” и “незаконно”, однако, следует брать в кавычки, поскольку признание митинга незаконным само по себе незаконно, так что законность и незаконность — в данном случае понятия относительные.
По мнению Бабушкина, в июле милиция действовала не так жестко, как в мае, но все-таки недостаточно использовала методы словесного убеждения, чтоб заставить людей разойтись.
Что касается всей ситуации с митингами на Триумфальной, то здесь правозащитник видит выход в том, чтоб искать компромисс. Мэр Лужков, по его словам, уже выразил согласие разрешить митинг на том условии, что в заявке не будет фамилии Лимонова. Это позволит мэру сохранить лицо и объяснить свою “капитуляцию” старшим товарищам. Лимонов, однако, не захотел подвинуться, поскольку именно он является автором идеи проводить митинги в защиту 31-й статьи Конституции о свободе собраний по 31-м числам.
Справедливости ради надо отметить, что это на самом деле его идея. Причем очень успешная. Совместными усилиями властей и оппозиции ее удалось развить в такую яркую трагикомическую постановку, за которую и впрямь не стыдно бы было самому Ширвиндту.
