— Ситуация в России не отличается серьезными кризисными моментами ни в экономике, ни в социальной сфере, тем не менее страну захлестнули массовые протесты. Были в истории России аналогичные ситуации?
Игорь Шумейко: Примеры 1905 и 1917 годов как раз и показывают высокую степень независимости русского протеста от каких-то там экономических показателей и даже от результатов войн. В
То же касается связи протеста с экономикой. Ее почти нет. В период
Рафаэль Арсланов: Сопоставление протестных движений начала двух веков вполне допустимо (если оговориться, что подобные аналогии противоречат принципу историзма). В начале ХХ века страну охватил системный кризис: тяжелое экономическое положение, аграрное перенаселение, архаика самодержавия, не способного к самообновлению в условиях роста самодеятельности общества, неудачи в войне с Японией. В глазах движущих сил власть утратила свою легитимность. В начале ХХ в. — легитимность религиозную, то есть народ перестал верить, что власть дана от Бога, и историческую, то есть общество утвердилось в мысли, что самодержавие не способно к прогрессивным реформам. А в начале ХХI в. — утратила легитимность демократическую, правовую. Нет уверенности, что она избрана всенародным голосованием и действует в интересах большинства.
Интеллигенция начала ХХ в. потеряла надежду на расширение прав и обеспечение свободы личности в условиях сохранения традиционной монархии. И выступила против нее. Современное протестное общество возмутилось действиями власти, обвинив ее в манипуляциях на выборах и установлении авторитарного режима, засомневалось в способности обеспечить модернизацию страны. Кроме того, либеральную оппозицию двух эпох объединяет восприятие правящей элиты как некомпетентной, действующей в своих эгоистических интересах замкнутой группы, ставшей источником «зла и несчастий», обрушившихся на страну.
— Движущей силой протестов 2012 года является средний класс, «сытые горожане». А кто был основой протестного движения в предреволюционные годы в Российской империи?
Рафаэль Арсланов: Наиболее активной протестной силой, заставлявшей власть считаться с собой и идти на уступки, были рабочие и демократические слои интеллигенции (с определенной долей условности последнюю группу можно отнести к среднему классу). Именно октябрьская политическая стачка 1905 г., охватившая более 2 млн чел. и парализовавшая всю страну, заставила Николая II подписать Манифест, «даровавший» права и свободы личности, провозгласивший создание Государственной думы. Таким образом, началась демократизация страны. Но особенно власть опасалась не рабочих, а крестьянских волнений, погромов помещичьих имений. Этот страх заставил ее приступить к проведению аграрной (столыпинской) реформы, основная цель которой заключалась в разрушении сельской общины и развитии частного предпринимательства в деревне, способного стать плотиной на пути крестьянской стихии.
Оппозиционность либеральной интеллигенции начала ХХ в. проявлялась в разных формах. Например, в 1904 г. она проводила «банкетные кампании». Во время пышных застолий звучали пламенные призывы к преобразованиям и осторожные обвинения в адрес самодержавной власти. Однако наиболее заметной и эффективной стала деятельность либералов в земском и городском самоуправлении. Даже многие аристократы (Рюриковичи, братья Петр и Павел Дмитриевичи Долгорукие, Дмитрий Иванович Шаховской и др.) не считали зазорным работать на «земле», чураясь придворного света («столичной тусовки»). Благодаря усилиям земцев-конституционалистов либералы сумели организоваться в мощную третью политическую силу страны, противостоящую как реакционной власти, так и радикалам, призывающим к революционному насилию.
В годы первой революции левые либералы во главе с историком по образованию и профессии Милюковым создали партию конституционных демократов (кадетов, официальное название — Партия народной свободы), которая победила на выборах в первую Государственную думу. Она была идейным вдохновителем многих антиправительственных выступлений и, продемонстрировав верность своим идейным убеждениям, отказалась от предлагаемого ей союза с властью.
Игорь Шумейко: Мотором протеста в начале обоих веков была интеллигенция. «Расшатывать лодку», похоже, ее изначальное свойство. Для этого ей требуются такие рычаги, как свобода печати и свобода выборов. Борьба за эти свободы — это борьба за профессиональные интересы интеллигенции. Ее цель — сплотить общество вокруг себя, но чем заканчивается такая сплоченность?
Как, например, описано в учебниках начало Гражданской войны? «Весна
Итак, известные со школы цифры: 37 000 безоружных пленных чехов. Точнее, отправляя во Владивосток, им оставили по 168 винтовок на эшелон, для несения караульной службы.
И против этой мелочи — 150 миллионов россиян, чувствовавших себя освобожденными, победившими царизм, организованными: вместе ходили на выборы в Учредительное Собрание, в совдепы, ранее — в Госдуму. Вместе стояли на сотне митингов, прошли колоннами на сотнях демонстраций: сплотились, объединились... Оружие (арсеналы) тоже в руках народа!
Возглавили бунт пленных не терминаторы и наполеоны, а
И эти чехи захватывают у свободного, волю изъявившего, сплоченного маршами народа и арсеналы, и золотой запас, и заодно всю Россию: от Волги до Владивостока. Громят дивизии Вацетиса и Троцкого.
А на то, чтобы подчинить на несколько месяцев Сибирь, от Урала до Иркутска, хватило 4000 солдат капитана Гайды!
Вот вам и сплоченный интеллигенцией народ, вот вам и торжество демократии!
— Чем отличались протестные политические партии начала ХХ века от оппозиции ХХI века?
Рафаэль Арсланов: Либеральные партии (кадеты, прогрессисты, октябристы) в отличие от современных либералов хотели сохранить сильную государственность, «вертикаль власти» и единую неделимую империю. В их программах уделялось огромное внимание просвещению народа, поскольку без него было невозможно реализовать демократические ценности. Они считали, что свобода в России возможна лишь при создании определенных социальных и культурных условий, в том числе и при обеспечении социальной справедливости.
Таким образом, либералы предлагали такую программу развития, которая синтезировала бы устойчивые национальные традиции и иноземные достижения: сильную власть и права личности, свободу и правовые условия для равенства, сочетание различных форм собственности.
Современные же либералы в большевистском духе требуют полного отказа от всего самобытного, не видят в прошлом, тем более советском, ничего, что можно было бы использовать для модернизации страны, выступают за быстрое и полное «погружение» в процесс глобализации, а по сути — вестернизации. Но без фундамента, без опоры на народные представления о свободе и справедливости здание демократии не построишь.
Либералам начала ХХ в. был свойственен рационализм. А современному постмодернистскому сознанию в большей степени присущи эмоции и даже некоторая иррациональность. Протест современной молодежи зачастую реализуется в театрализованных формах, отличается игровым поведением, склонностью к веселью, отказом формулировать четкие требования. С учетом сдержанной реакции власти на выступления «сытых горожан» их «несерьезность» порождает сомнения в готовности «протестантов» к какому-либо самопожертвованию ради идеи. Бросается в глаза и активное участие девушек в современном оппозиционном движении.
Либеральная интеллигенция начала ХХ в. характеризовались терпимостью к людям иных взглядов.
Объединяет либералов двух веков то, что они далеки от проблем регионов. Это партии прежде всего столичной интеллигенции. Тем не менее российской интеллигенции прошлого было чуждо высокомерное отношение к простым людям. Выражения «быдло», «чернь», «толпа» считались кощунственными. Свою основную задачу она видела в преодолении цивилизационной пропасти, отделявшей ее от народа.
Однако ход Первой революции и связанные с ней преступления, те проявления «народного гнева», свидетелями которого стала интеллигенция, заставили ее усомниться, с одной стороны, в своем великом историческом предназначении, а с другой — в способности и готовности народа жить в условиях свободы. Вот почему самые прозорливые из них, например Гершензон, стали говорить: «Нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом — бояться его мы должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной!»
Боюсь, что современные либералы с их претензией на абсолютную истину, добиваясь «России без Путина» и слома «вертикали власти», не думают об опасности остаться один на один с большинством народа, воспринимающим их как «расхитителей социалистической собственности».
Игорь Шумейко: Сто лет назад на политической карте была огромная «терра инкогнита» — крестьянство. Власть и оппозиция вели хоровод вокруг него. Считали: крестьяне — оплот самодержавия. Царь избирательными законами стремился дать им как можно большее представительство. Граф Витте изумленно констатировал: «Крестьянство в значительном числе явилось, но оказалось... имеет одну лишь программу: дополнительный надел землею». Правительство не добавило земли, и крестьянство пошло за теми, кто пообещал: «Мы вам дадим землю, да в придаток свободу», — то есть за кадетами и трудовиками. А позже — за большевиками.
У кадетов, конечно, и мысли не было о том, где взять эту землю, но интрига завертелась, думская работа закипела.
Сейчас, в XXI веке, такого «кита», такого грандиозного объекта для манипуляций у интеллигенции нет.
— Так или иначе, в 1905 и 1917 годах недовольство интеллигенции передалось широким народным слоям. Сегодня нет крестьянского класса, но есть масса пользователей Интернета, современные пиар-технологии. Существует ли вероятность, что недовольство либералов вновь завладеет обществом?
Игорь Шумейко: Одно из свойств либералов было очень тонко подмечено Катковым, когда он описывал революционную ситуацию
И уже в те годы общественное мнение и мода были важнее партийных программ. Мирский покушался на шефа жандармов Дрентельна, только чтобы привлечь внимание любимой девушки, у которой был чисто романтический восторг перед Кравчинским, ранее зарезавшим среди бела дня на людной улице предшественника Дрентельна — Мезенцева.
Аполлинария Суслова, пассия Достоевского, потом Розанова, доказывала Федор Михалычу, что за нанесенное ей когда-то мужчиной оскорбление... «Не все ли равно, какой мужчина заплатит за надругательство надо мной? Почему б и не сам царь? Как просто, подумай только, один жест, одно движение, и ты в сонме знаменитостей, гениев, великих людей, спасителей человечества».
Видите, еще за 80 лет до явления термина «пиар» Аполлинария ухватила суть: все равно на ком сорвать старую обиду, но — если на царе, то ты еще и прославишься! Английский термин marked people — дословно «маркированные люди», пиарщики — используют, обозначая категорию людей, отмеченных обществом и рынком. Войдя в отношения с marked people, можно и самой стать marked people, как Вера Засулич, Марк Чэпмен (убийца Леннона).
Есть один индикатор, который говорит о том, что 100 лет назад общество более стремилось к потрясениям, чем сегодня. Статистика зафиксировала волну самоубийств молодежи начала ХХ века. Бехтерев объяснял ее как социальную болезнь, связанную с процессами модернизации общества, силой примера, общим пессимистическим настроением умов: «В молодом поколении растерянность, подавленность, ослабление воли к жизни, гнетущее одиночество... Бывают в истории такие периоды, когда разочаровываться жизнью становится особенно легко и удобно, а может быть, и модно».
Сейчас такой моды, по-моему, нет.
Рафаэль Арсланов: По-моему, в целом недовольство народа росло помимо интеллигенции. И Первая, и Февральская революции в своей основе стали следствием социальных и культурных издержек ускоренной модернизации, начатой еще в 1861 г. Свою роль играла и политика власти, традиционно прибегавшей к репрессивным методам успокоения общества (например, «кровавое воскресенье»). Февральский взрыв был вызван тяжелейшими последствиями мировой войны, дискредитацией власти в глазах народа. Этому, безусловно, помогла либеральная пресса, разоблачавшая политику верхов, «погрязших в распутинщине», в то время как «народ проливал кровь в окопах». Но в целом Февральская революция стала неожиданностью для либералов, притом во многом неприятной, ибо они вынуждены были плестись в хвосте событий, так и не сумев повести народ за собой, увлечь его либеральными ценностями. К тому же, оставаясь истинными патриотами, либералы, получив власть, выступили за продолжение войны. Вот почему радикалы-большевики с их простыми и понятными народу лозунгами («Мир хижинам, война дворцам», «Вся власть советам», «Земля крестьянам» и пр.) в конечном счете и встали во главе протестного движения, сумев свергнуть демократическое Временное правительство.
Сегодня другая интеллигенция, она слишком оторвана от реальности, от требований и интересов народа (лишь во время последнего Марша миллионов, в котором активное участие приняли левые силы, прозвучали социальные лозунги), вот почему повторение февральского сценария маловероятно. Взять власть, даже на время, она не сможет.
— Какие ошибки допустила власть в
Рафаэль Арсланов: Основная ошибка власти начала ХХ в. — самонадеянность, вера в то, что ей обеспечена поддержка большинства. Вера в царя, пошатнувшаяся в годы Первой революции, стала рушиться в сознании крестьянского большинства в результате проведения столыпинской реформы. Она нарушила основной принцип, придающей сакральность власти в глазах народа, — «равнять всех», то есть сохранять справедливость и равенство хотя бы в крестьянской среде. Ломая общину и создавая слой частных собственников, власть эту веру подорвала. Кстати, как и «шоковая терапия», и приватизация начала
Современной власти следует прежде всего учесть, что лишь проведение политики социальной справедливости (а в наши дни это не равенство имуществ, а создание равных возможностей для всех, реальное соблюдение принципа равенства перед законом, порядочность и скромность самих представителей правящей элиты) может обеспечить поддержку большинства, создать условия для восприятия и распространения идеи свободы личности, а в итоге — модернизации страны.
Необходимо помнить и то, что выявлению уродливых черт, а в итоге своей десакрализации, власть начала ХХ в. была во многом обязана либеральной печати. Ныне Интернет не только высвечивает все промахи правящей верхушки, но и формирует определенное, чаще всего критическое отношение к ней. Забота о чистоте своего мундира, включающая и решительную борьбу с коррупцией, очищение своих рядов, активное сотрудничество с обществом, полная и честная репрезентация своих шагов должны стать важнейшими задачами власти.
Игорь Шумейко: Гиря земельного вопроса оставалась висеть и, как в часах-ходиках, дошла до полу. Население империи в 1857 г. — 59,2 млн, а к революциям — 150 миллионов человек. Но в ХIХ веке в отличие от ХVII и ХVIII вв. присоединялись земли уже заселенные, прирост урожайности был ничтожен в сравнении с демографическим взрывом. Это объективный фон. Если кратко о «субъективных факторах», то Россию погубил контраст: после лучшего в истории царя, Александра Третьего (тут я спрячусь, чтоб меня не видно было, за оценку Дмитрия Менделеева, не только великого химика, но и экономиста, администратора), — сразу худший, Николай Второй. Уточню только, что из Николаева царствования надо вычесть лет
Но рано или поздно царское самолюбие сделало свое гиблое дело. Винную монополию (24% бюджета), финансовую реформу (конвертируемый рубль) он им еще провести дал, Транссиб позволил достроить, а дальше — все. Его «безобразовская шайка» (термин не мой, он уже сто лет в обращении), корейская авантюра — японская война, его Горемыкины, Штюрмеры... Сейчас об этом трудновато говорить, когда во многих высоких кабинетах висит портрет грустного мужчины в полковничьем мундире, но если уж про ошибки, то это Николай Второй — гигантская ошибка начала ХХ века.
Не повторяет ли ошибок Николая и Временного правительства нынешняя власть? Нет. Ее действия диаметрально противоположны тому, что делалось тогда. В 1917 году «временный министр» князь Львов ликвидировал все старое местное управление, уповая на выборы: «...А назначать никого не будем. На местах выберут. Такие вопросы должны разрешаться не из центра, а самим населением. Будущее принадлежит народу, выявившему в эти исторические дни свой гений. Какое великое счастье жить в эти великие дни!» Он просчитался, волна народного гнева смела и его.
Нынешняя же власть скорее проигнорирует «народный гений», чем будет им так наивно восторгаться. А что опаснее: наив или цинизм правителя? По-моему, вся сумма нашей истории говорит, что первое. Тем более что случаются ведь у нас и горбачевы, наивные... аж до цинизма.
Лидер партии октябристов Гучков признался нач. штаба Алексееву, с которым они вместе «отрекали царя»: «Мы-то воображали себя правительством, что будет работать по-прежнему за каменной оградой монархии». Вот чего точно нет у нынешних власть имущих, так это наивности и веры в народ. Они рассуждают так: пусть возмущаются на Болотной «циничной рокировкой в тандеме». Мы никого не спрашиваем, но при этом стопроцентно полагаемся на свои силы.
— Насколько большой была роль иностранного влияния на протест в начале ХХ и начале XXI века? Или, напротив, больше вреда приносит шпиономания?
Рафаэль Арсланов: Если оно и было, то скорее мировоззренческое, хотя консерваторы и тогда и сегодня ищут во всех наших бедах и в деятельности оппозиции «руку Запада». В начале ХХ в. — английскую, затем германскую, сегодня — американскую. Правда, волна шпиономании действительно охватила страну в годы Первой мировой войны (дело полковника Мясоедова, слухи о сотрудничестве императрицы Александры Федоровны, а затем лидеров большевиков с германским штабом).
Сегодня охранители представляют себе суть политического противостояния как конфликт идей, заимствованных у Запада, и нашей исторической исконной традиции. Победа же первого воспринимается как угроза национальной идентичности. Но это давний внутренний конфликт, периодически обостряющийся (борьба западников и славянофилов, либералов и охранителей). Внешние силы могут играть в нем роль, но не способны его вызвать.
Вместе с тем исторический пессимизм современных либералов порождает, с одной стороны, стремление части интеллигенции покинуть «эту страну», а с другой — определенные надежды на внешние силы или экономические законы, которые помимо воли самого населения приведут к торжеству рынка и индивидуальной свободы.
Вот и идет поиск немцев-штольцев — варягов, единственно, по их мнению, способных стать поводырями этого «больного общества».
Игорь Шумейко: Деньги, выделенные на наши революции японцами в 1905 году и немцами в
Сегодня власть провела стандартизацию процедуры получения нашими НКО западных денег. Эти стандарты стали весьма похожими на западные, но вызвали протесты. Проблема в том, что борьбе с иностранным влиянием эти стандарты не помогут. Это как горбачевская антиалкогольная кампания, которая привела только к победе над легальной водкой и усилила позиции самогонщиков.
Сегодня проводником западной политики в России становятся не те пособия, гранты, что приходят с Запада в страну, а те миллиарды, что уходят от нас на Запад. «Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Евангелие).
Здесь я прерву исторический экскурс практическим предложением. Я предлагаю заключить властям и оппозиции «парашютный пакт». В гражданской авиации пассажирам не дают парашютов. Понятно почему: 300 человек в случае чего из лайнера все равно не выпрыгнут. Но — представьте! — и пилотам-бортмеханикам тоже парашютов не выдают! И от того взаимное доверие на борту, ответственность как-то растут, по-моему.
Условия «парашютного пакта» власти и оппозиции просты: на 15 лет верхний эшелон власти вместе с семействами сдает загранпаспорта. И не может получить новые. Загранкомандировки — по разовым документам. Бороться с зарубежными счетами бесполезно. Как известно, еще Алексашка Меньшиков держал свои (коррупционные) деньги в лондонском банке, немало тем огорчая царя Петра. Если мы отбираем у представителей власти возможность выезда, то привлекательность загрансчетов увянет.
Но и вожди оппозиции попадают под то же ограничение — сдают загранпаспорта. Взамен власть дает им доступ к эфиру и разрешает проводить митинги протеста хоть на Красной площади, хоть в Кремле возле Царь-колокола. Скажете: абсурд — митинг в Кремле! А ведь 600 лет там народ собирался, и абсурдом считалось бы то, что высшие силовики, генералы имеют заграничные бизнесы.
Беседовали Михаил Зубов, Константин Смирнов
