Марк Павлович хорошо помнит день начала войны. 22 июня 1941 года они со своей одноклассницей Людой Щеткиной купили билеты в Большой театр на «Севильского цирюльника». Возвращались домой на трамвае, когда вдруг водитель затормозил, открыл двери. Из окруженного толпой репродуктора доносилось: «Сегодня, в 4 часа утра… без объявления войны германские войска напали на нашу страну… Подвергли бомбежке… Житомир, Киев, Севастополь, Каунас…»
— Помчался домой. Узнал, что за моим отцом, подполковником, старшим преподавателем в Первом московском артиллерийском училище имени Красина, пришла машина. Он уехал в часть, — вспоминает Марк Павлович. — Я собрал необходимые вещи и отправился следом. Через три дня, сдав экзамены, стал курсантом.
1 октября курсантский дивизион отправили на оборону Москвы, а через месяц неожиданно вернули с фронта в училище.
— Началась усиленная строевая подготовка, по девять часов в день. Никто не говорил, к чему нас готовят, но мы догадывались, что будет военный парад.
6 ноября курсантам выдали новенькое обмундирование: шинели, шапки, каски, перчатки, ремни. На следующий день, 7 ноября, подняли в четыре утра. На плацу начальник училища объявил, что им выпала честь участвовать в военном параде, более того, четыремстам курсантам и командирам доверили первыми пройти по Красной площади.
— По нам должны были равняться все остальные. Площадь мы должны были пройти до конца, даже если начнется бомбежка. Построились спиной к Историческому музею, в подсумках — патроны, с собой — саперная лопатка, две гранаты, противогаз, карабин. В восемь утра из Спасских ворот Кремля на коне выехал замнаркома обороны Буденный, стал объезжать войска, приветствуя бойцов и командиров. Он принимал парад, а командовал парадом командующий Московским военным округом генерал-лейтенант Артемьев.
Курсант Иванихин запомнил выступление Сталина, который сказал, что война продлится от силы полгода-год. Потом грянул оркестр, их парадная «коробочка» двинулась по брусчатке. Марк маршировал правофланговым в третьей шеренге, ближе всех к Мавзолею, и хорошо рассмотрел Верховного Главнокомандующего. Сталин стоял в наглухо застегнутой, до самого воротника, шинели и шапке-ушанке, подвязанной под подбородком.
— Никакой на нем не было фуражки и расстегнутой шинели, как потом показывали в кинохронике, — говорит ветеран.
После парада, в училище, замерзшим курсантам выдали в кружках по 100 граммов водки, а в крышки от котелков положили каждому по селедке, добавив немного картошки. Через несколько дней их отправили доучиваться на Урал, в город Миасс. В артиллерийском училище был сформирован курсантский дивизион реактивных систем залпового огня М-13, которые потом получили название «катюша».
В марте 1942 года курсантам были присвоены офицерские звания. 19-летние младшие лейтенанты отправились на фронт, где им предстояло командовать новейшими установками реактивной артиллерии.
— Я был назначен в 79-й Гвардейский минометный полк. Это был полк реактивных систем залпового огня М-8, 82-миллиметровых «катюш» с дальностью выстрела 4200 метров. Направляющие, пусковое оборудование, там монтировались на легкие танки Т-60, для чего на московском заводе «Компрессор» убирали с танков башни. Потом уже артиллерийскую часть стали монтировать преимущественно на ввозимые по ленд-лизу английские и американские полноприводные шасси: Studebaker US6, GMC, Ford, а также на трактора КВ (Клим Ворошилов).
— «Катюши» были засекречены?
— Установки залпового огня М-13 появились в 1941 году. И уже под Оршей, 14 июня, командир батареи, капитан Иван Флеров, дал по скоплению на железнодорожном узле немецких составов с тяжелой военной техникой первый залп. Били сразу семь «катюш», по 16 ракетных снарядов, итого 112 снарядов калибра 132 мм. За 7–8 секунд станция была полностью уничтожена.
Снаряд М-13 весил порядка 67 килограммов. Когда ракетная часть разрывалась, было много осколков. Немцы сначала считали, что на «катюшах» применялся напалм (загущенный бензин, горючий продукт, применяемый в качестве зажигательных и огнеметных смесей. — Авт.). На самом деле разлетавшиеся снаряды были настолько раскалены, что поджигали все вокруг.
Большим секретом были не установки с направляющими, а сами снаряды, а точнее — порох! Это были самые настоящие ракеты, где в качестве взрывателей использовались два мешочка черного пороха. Надо было, чтобы он давал большое количество газов, но напор их шел постепенно, иначе могло разорвать ракетную часть. В этом-то и был весь фокус!
В целях сохранения секретности установку М-13 в войсках называли «гвардейским минометом».
Батарея, которой командовал Марк Иванихин, состояла из 4 боевых машин — «катюш», 4 автомобилей для подвоза боеприпасов, а также машины для связи и разведки.
— Когда я принял батарею, мне было 19 лет, а многим из моих 60 подчиненных — по 35–50. Один из них даже хотел женить меня на своей дочке. За всех этих людей надо было отвечать. Не дай бог, кто-то из них струсит и побежит. Это означает, что боевая задача не будет выполнена, «катюши» не дадут вовремя залп, за что командир попадет в штрафбат.
Удивительно, но в те военные годы я не чувствовал, что намного моложе своих солдат. Они слушались меня, как Господа Бога, потому что от командира очень многое зависело: какое он примет решение, куда решит поехать, как хорошо знает подготовку данных и карту. Всему этому меня учили в училище. На мне лежала огромная ответственность. «Катюши» были совсекретным оружием, которые нельзя было ни при каких обстоятельствах оставлять. За ними охотились и немецкие разведчики, и танки, и авиация, потому что мы доставляли им очень большие неприятности. За несколько секунд территорию в районе цели тяжелые реактивные снаряды буквально перепахивали. По своей боевой мощи «катюша» не имела себе равных. Наши позиции тут же накрывались огнем. Поэтому мы действовали буквально с колес — выезжали, давали несколько залпов и немедленно срывались с места.
— Существет несколько версий, почему реактивные установки стали именоваться «катюшами». Кто-то усмотрел на корпусе миномета индекс «К» — установки выпускались заводом имени Коминтерна. По этой причине, мол, и возникло прозище «катюша». Называли же фронтовики гаубицу М-30 «матушкой», а пушку-гаубицу МЛ-20 — «емелькой».
— Я считаю, что своему ласковому названию реактивная минометная установка обязана ставшей популярной в начале войны песни Блантера на слова Исаковского «Катюша». Ассоциации понятны. Батарея капитана Флёрова стреляла по врагу с высокой крутой горы. Во время выстрелов установка издавала своеобразный звук — «и-и-и-и-и», как будто пела. А результат «песенки» был ошеломляющий. Из-за секретности команды «огонь», «залп» или «пли» порой заменяли на «играй» и «пой»: для запуска надо было очень быстро крутить ручку электрогенератора.
— Немцы, в свою очередь, прозвали «катюши» «сталинскими органами»?
— Вероятно, из-за внешнего сходства реактивной установки с системой труб этого музыкального инструмента, а больше, я все-таки думаю, из-за мощного ошеломляющего рева, который поднимали ракеты во время полета. Этот скрежет и вой буквально сводил с ума немецких солдат.
«25 килограммов тола для подрыва установки»
Установки реактивной артиллерии усиленно охранялись.
— Сначала дивизиону «катюш» придавали несколько артиллерийских пушек. А с 1942 года мы охраняли установки сами, у нас были для этого пулеметы. Никого к «катюшам» не подпускали. Даже во время боевых действий, даже своих. Но главное было умение командира сохранить материальную часть при авиаударах противника.
Ветеран вспоминает бои на Курской дуге.
— Лесов не было, стояли на открытой местности, спрятаться можно было только в ровике, который сам отрыл. Моя батарея оборудовала штук пять-семь огневых позиций, для каждой «катюши» соорудили свою аппарель (пологий спуск в крутостях окопов и укрытий для въезда (выезда) военной техники. — Авт.).
— Какой же величины нужно было вырыть углубление, чтобы спрятать «катюшу»?
— Семеро бойцов лопатами и кирками вытаскивали до 80 кубометров земли. Чтобы немцу не видны были направляющие, сооружали капониры, куда полностью вставала установка М-13. Хорошо, что зарылись как следует, потому, что 5 июля поперли немцы. В шесть утра пошла армада «Хейнкелей-111». Бомбардировщики появлялись группами по 80 самолетов, делали карусель, становились в круг и давай бомбить — утюжить передний край. Шел 43-й год, у нас еще не было в достаточном количестве самолетов. Немецкая авиация что хотела, то и творила. Полосу, как просеку, вдоль переднего края бомбами вырубали. Только улетали, отбомбившись, самолеты, как шел обстрел из танков. Мы в ответ давали несколько залпов. А один залп батареи — это 64 снаряда. Загорался один танк, второй, третий… Одна атака следовала за другой. И таких атак в день было по 5–7. Летели осколки, шла взрывная волна. И в этой кровавой каше надо было управлять людьми. Все ведь смотрели, как там командир? Каждому было страшно, жизнь-то ведь одна…
— «Катюши» передвигались ночами, чтобы их не видели?
— Тогда темнело ближе к двенадцати ночи, а в три уже светало. Чтобы сменить боевые порядки и пополнить боеприпасы, у нас оставалось примерно три часа. 12 июля произошло историческое танковое сражение у Прохоровки, сбившее наступательный пыл немцев. После переломного момента мы уже передвигались тогда, когда это было необходимо, но так, чтобы не попасть под огонь немецкой авиации.
— В случае обнаружения противником был приказ подоравать установку?
— Обязательно. На каждой «катюше» стоял ящик с толом в 25 килограммов. В верхнем кирпичике тола была просверлена дырка, у командира орудия в кармане лежал 20-сантиметровый бикфордов шнур со взрывателем и спички. Эти спички он не имел права брать ни для того, чтобы закурить, ни по другим надобностям. Они были предназначены только для подрыва, чтобы боевая машина ни при каких обстоятельствах не попала к врагу. Под Станиславом, который потом стал Ивано-Франковском, 31 марта после налета немцев у двух моих машин отбило передние колеса и разбило моторы. Осталась одна установка. К поврежденным машинам я вместо колес привязал ошкуренные сосны. Прицепил их паровозиком к уцелевшей «катюше» и тащил их так примерно километров пять. А в спину били немцы, через головы летели снаряды. В итоге вышедшие из строя установки я принял решение взорвать. Согнал их вниз с дороги, собрал все что можно на оставшуюся машину. Мы залегли в траншеи, командиры орудий зажгли запалы, отбежали. Прозвучал один взрыв, второй… Машины разлетелись на куски. Я приказываю: «Всем встать и подойти посмотреть». А тем временем вовсю идет стрельба, поверх наших голов танки бьют. Командир взвода говорит: «Товарищ старший лейтенант, ехать надо». Я ни в какую. Приказал командиру отделения разведки, Ивану Холостову, у кого был хороший почерк, составить бумагу, где указывалось, где и когда были взорваны машины, а далее написать пофамильно весь состав батареи. Каждый из них поставил свою подпись в знак подтверждения, что видел собственными глазами, как были взорваны установки. Только тогда мы сели на уцелевшую машину и стали прорываться в Снятин, к своим. Если бы я струсил и бросил эти машины, самым легким наказанием был бы штрафной батальон, а вероятнее всего — расстрел.
— Кто-то из командиров батарей был наказан?
— В нашем 79-м Гвардейском минометном полку был командир батареи Дроков. Он был из деревенских парней, стоял в обороне со своими «катюшами», а немцы наступали. Дроков увел свою батарею, а получилось так, что немцы до этого места не дошли. И Дрокова за трусость отправили в штрафной батальон.
Надо заметить, что я сам два раза огнем своей батареи поддерживал штрафные батальоны. Причем один из командиров штрафников оказался выпускником нашей школы, который учился на два года старше меня. Он был уже майором, сам он никаким образом не провинился, его назначили на эту должность. Вводился штрафной батальон метрах в 600 от немцев. А накануне мы сидели вместе с майором на наблюдательном пункте, вспоминали школу, учителей, выпили за здравие с ним спиртика немножко. Потом наши пути разошлись.
А вообще неожиданных встреч было очень много в военные годы. Например, под Станиславом мы встретились с одноклассницей Ольгой Пустовойт. Смотрю, идет с санитарной повязкой на рукаве, кричу: «Оля!», она в ответ: «Марк!» Несколько минут поговорили и разъехались. Потом на Украине встретился со своим закадычным другом Валерой, который воевал в артиллеристском полку. Радости было…
— Самопроизвольные подрывы снарядов случались на «катюшах»?
— Летом 1944 года появились снаряды, начиненные американским порохом «нот», и они начали взрываться на направяющих. Взрывался один, за ним следом и все 16, от машины и людей ничего не оставалось. Командир орудия ранее стрелял из кабины. А тут это делать запретили. Надо было использовать выносные подрывные машинки на шнурах, подключать к электрозажиганию. Но долго это не продлилось. Потом собрали все эти «нотовские» снаряды и убрали. Потому что много машин из-за них было подорвано.
«Меня спас и сохранил Сергий Радонежский»
После Сталинградской битвы и боев на Курской дуге Марк Иванихин со своим полком форсировал Днепр, освобождал правобережную Украину. На Сандомирском плацдарме, на Висле, в 44-м, получил ранение в бедро.
— Два дня провел в госпитале. Потом меня забрали, надо было командовать батареей.
Потом он освобождал Польшу. В концлагере Майданек выводил за ворота изможденных людей. Сжимал кулаки при виде детей с порезанными руками, у которых каратели постоянно брали кровь.
В апреле 45-го его полк атаковал Зееловские высоты, где в 90 километрах от Берлина скопилось большое количество частей немецкой армии. Это был практически последний серьезный рубеж немцев перед столицей.
— Помня, как бомбили нас под Сталинградом и на Курской дуге немецкие самолеты, когда однажды мы потеряли 3 установки из 4, солдаты говорили мне: «Дойдем до Германии, первый же дом, где живет летчик, сожжем и всех расстреляем». И вот вошли мы в один из немецких городков, солдаты спрашивают у немок: «Где здесь дом летчика?» Они показывают — вот. Солдаты туда зашли, а там женщина с четырьмя детьми мал мала меньше. Никто, конечно, стрелять не стал. Постояли на пороге, выдохнули злость и вышли.
Кому было мстить? С голодающими немецкими стариками и детьми еще и делились солдатской пайкой.
Потом батарея Иванихина стреляла по Силезскому вокзалу в Берлине и имперской канцелярии, а 25 апреля — и по Рейхстагу. «Катюшу» тогда выгоняли на прямую наводку. А чтобы понизить направляющие, которые стояли высоко, использовали две железнодорожные шпалы, которые возили с собой. Бросали их на землю, «Студебеккер» наезжал на них задними колесами, и направляющие становились горизонтально.
На Берлин обрушилось при штурме около двух миллионов орудийных выстрелов — почти 36 тысяч тонн смертоносного металла. Все кругом полыхало, трескались камни зданий, закипала вода в прудах.
— Когда штурмовали Берлин, каждая часть согласно приказу должна была заготовить красное знамя, чтобы водрузить его на Рейхстаг. У вас тоже был припасен флаг?
— Это правда. Те, кто входил в Берлин, каждый дивизион, каждый полк, каждый батальон заготовил такое знамя. Мы взяли древко от немецкого флага, отбили и порвали фашистский стяг. Где было взять красную материю? В немецких домах были перины, сшитые из алой ткани. Разорвали одну из них, пух высыпали, выстирали кумачовую ткань, выгладили, приделали к древку и белым зубным порошком написали: 79-й Гвардейский минометный полк. Но водрузить это знамя на Рейхстаге нам не пришлось. 30 апреля, когда мы подошли к Рейхстагу, красное знамя на крыше уже развевалось. Тогда на правой колоне я выцарапал осколком снаряда: «Я к вам пришел в Берлин из Москвы, чтобы вы к нам в Москву с войной не приходили. Марк Иванихин, гвардии капитан».
Герою-победителю было только 22 года, 23 — еще не исполнилось. Их часть к тому времени именовалась 79-й Гвардейский минометный Черновицко-Берлинский Краснознаменный орденов Суворова, Кутузова и Богдана Хмельницкого полк.
В Берлине оставалось 2,5 миллиона жителей. Гитлер запретил им покидать город, решив, если Третий рейх погибнет, его участь должны разделить все немцы.
К Марку Иванихину солдаты привели тогда мальчишку в немецкой военной форме.
— Спросил, как зовут, сказал: «Петер». Войне конец. Что с ним было делать? Все понимали, что пацанов заставили воевать. Штаб обороны Берлина приказал населению каждый дом превратить в крепость, жителей выгнали рыть траншеи, в окна домов посадили «фаустников». Я распорядился: «Пусть идет на кухню и помогает чистить картошку». Мальчишка пробыл в нашем расположении несколько дней. Потом мы его переодели в гражданскую одежду и отпустили. Я ему еще записку написал по-русски, что он у нас работал поваренком.
Победу со своей батареей Марк Иванихин отпраздновал 1 мая.
— Мы стояли в большом доме состоятельного немца, где в шкафах-витринах были выставлены хрустальные вазы, серебряная посуда, фарфоровые сервизы. Хозяйке я сказал: «Мы хотим здесь отпраздновать нашу победу». У нас была заготовлена туша коровы и несколько поросят. За дело взялся старшина батареи, который до войны был в сибирском городе директором ресторана. В погребе было полно вина. Перед тем как сесть за стол, мы выстирали одежду, помылись. Ребята принесли аккордеон, их по городу было очень много брошенных.
Были у нас солдаты из глухих, отдаленных сел, кто, прежде чем попасть на войну, даже паровоза не видел. А тут они ели из серебряной посуды, пили шампанское из хрустальных бокалов.
В самый разгар веселья пришел посыльный от командира полка. Капитану Иванихину надо было явиться на офицерскую вечеринку.
— Я не пошел, сказал: «Я со своими бойцами прошел от Сталинграда до Берлина. Хочу с ними разделить радость Победы».
А за столом было о чем вспомнить. 22-летний отец-командир не раз спасал своих солдат от неминуемого расстрела. Однажды на Курской дуге сержант Донченко чистил ручной пулемет и случайно прострелил себе плечо. Особист (представитель особого отдела — подразделения военной контрразведки ГПУ — ОГПУ — НКВД — Комитета государственной безопасности СССР. — Авт.) Пеканин потребовал: «Марк, пиши рапорт. Донченко надо расстрелять перед строем за самострел». А боец прошел с Иванихиным от Сталинграда до Курской дуги. Марк Павлович отказался писать рапорт, потому что знал, то, что произошло, было случайностью. И Донченко дошел до Берлина.
Потом Иванихин спас и командира отделения связи Месхина, который спрыгнул с машины, автомат у него был на плече, стволом вниз, слетел с предохранителя, и пули попали бойцу в ногу. От угроз особиста тогда тоже чудом удалось отбиться. Все знали, что у наших ППШ неважные предохранители. И Месхин тоже дошел до Берлина.
За героизм и проявленное мужество Марк Иванихин был награжден орденом Александра Невского, орденом Отечественной войны 1-й степени, двумя орденами Отечественной войны 2-й степени, медалями «За боевые заслуги», «За оборону Москвы», «За оборону Сталинграда», «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина».
— Если бы не перечил особистам, мог бы получить не 4 ордена, а как минимум 8, — говорит Марк Павлович.
Ветеран вспоминает, как не раз оказывался на волосок от смерти. Когда стояли у истоков Волги, в семи метрах от него упал снаряд, у которого… не сработал взрыватель, это был один случай на миллион.
Под Сталинградом, выбирая огневую позицию для дивизиона, он на обратном пути впотьмах проехал по минному полю. Волосы встали дыбом, когда при выезде на шоссе он увидел на громадном фанерном щите надпись: «Мины».
— Я думаю, что меня спас и сохранил Сергий Радонежский. Я бы не выжил в таких переплетах. Перед войной, в январе 1941 года, классная руководительница повезла нас в Загорск, в Троице-Сергиеву лавру. Она тогда была закрыта для посетителей, пускали только с экскурсоводами. Нас покормили монашеским обедом, потом мы зашли в дом, где на чердаке со стеклянной крышей стояла открытая рака с нетленными мощами Сергия Радонежского. Монах рассказал нам об основателе Троицкого монастыря. Потом говорит: «Можете положить руки на край раки». Я был единственным из класса, кто подержался за эту раку. И из четырнадцати моих одноклассников я один выжил на войне.
Теперь я каждый год прихожу к преподобному Сергию в Троице-Сергиеву лавру. Прикладываю руки к раке с мощами.
После войны Марк Павлович женился на той самой девушке Люде Щеткиной, с которой в первый день войны покупал билеты в Большой театр. Вместе они уже почти 70 лет! С 1947 по 1950 год он командовал 286-м отдельным минометным дивизионом, а затем до 1957 года — дивизионом в составе 16-й минометной бригады. Потом преподавал в Рязанском воздушно-десантном училище, Тульском высшем инженерно-артиллерийском училище и Московском высшем техническом училище имени Баумана. И уже много лет он возглавляет совет ветеранов Восточного административного округа.
Каждый год они встречались с однополчанамми, которых до недавнего времени оставалось 10 человек. Шли в Музей Вооруженных сил, строились на площади, выносили знамя полка, вспоминали, как «пели» — били по врагу их «катюши». Теперь в живых остался один Марк Павлович. Последним он похоронил друга, Ивана Кузнецова. 25 граммов за помин тех, кто не дожил до 70-летия Победы, он выпьет 9 Мая с ветеранами Первой гардейской танковой армии, в которую входил их 79-й Гвардейский минометный полк.
