«На отца Фотия небось едете посмотреть?» — с хитрецой во взгляде — уж мы-то знаем, зачем туда все стремятся, — и одновременно с радостной улыбкой угадывали жители Боровска, показывая нам дорогу к монастырю.
Проживающие окрест гордятся теперь уже известным всей стране монахом: как-никак победитель конкурса «Голос» и практически сосед. Пусть живет за каменной стеной, пусть давал церковные обеты, отделившие его от мирских, но все равно свой, местный! «Передавайте ему привет! — говорят они и снова улыбаются, — он — милейший, хотя, конечно, человек Божий».
Виталий Мочалов, потом иеродиакон Савватий и, наконец, иеромонах отец Фотий — в свои 30 лет имеет уже третье имя и проживает, соответственно, третью жизнь. Его участие, а потом и победа в телепроекте вызвали горячую дискуссию: уместно ли монаху выходить на сцену? Но победителей, как известно, не судят, и даже в итоге патриарх Кирилл отца Фотия за победу, а значит, и за участие в конкурсе похвалил.
Но шоу завершилось. И священнослужитель вернулся в родную обитель...
Мы направились непосредственно в дом к отцу Фотию — в Свято-Пафнутьев Боровский монастырь. Иеромонах любезно встретил нас у входа и провел внутрь.
Келья отца Фотия — комната примерно метров десять с двумя окнами — расположена на первом этаже братского корпуса. «Это не совсем удобно, — замечает наш собеседник, — в окна можно заглянуть, поэтому я завешиваю их полотенцами. Жалюзи мне не нравятся, они не полностью закрывают проемы».
В келье, помимо традиционной монашеской обстановки, у священника имеется звукозаписывающая аппаратура, которую ему частично подарили, а что-то купил он сам. Звукоизоляция в монастыре прекрасная — на то и традиционно толстые монастырские стены, а вот звукорассеивания наш собеседник добивался сам: «Я оклеил с помощью монтажной пенки потолок и стены коробками из-под яиц, которые брал из трапезной. В кельях тишина, но, слышите, эхо есть комнатное. Чтобы добиться полностью «сухого» звука, без отражения, как в подвале, для записи нужен как раз такой эффект, я заказывал специальные поролоновые панели. Разместил их на потолке и на стенах».
Необычный предмет для монашеской кельи и плазма — подарок за участие в шоу. «Вообще монашествующим телевизор иметь не положено, — пожимает плечами наш собеседник, — ну, получается, он у меня оказался волею случая. Никто телевизор отбирать не собирается».
Внутрь кельи отец Фотий нас не пригласил.
— Женщинам нельзя, — объяснил спокойно, без тени сожаления или извинения — просто поставил в известность.
Но и монахам, перед тем как войти в чужую келью, нужно прочитать молитву и услышать в ответ «аминь». Только наместник и благочинный имеют право входить в кельи, даже если ответа не последовало.
— Отец Фотий, а может, нам головы надо покрыть? — спохватились мы, когда сняли шапки и расположились в гостевой комнате при монастырском издательстве.
— Здесь необязательно, вы же не в храме.
— Вас... м-м-м... не смущает, что мы раскрыты?
— Нет, — говорит он без малейшей эмоции.
— Отец Фотий, жениться вам, разумеется, нельзя, а дружить с женщиной можно?
— Конечно, — он наконец-то даже немножко рассмеялся. — У меня больше подруг, чем друзей. Это те, кто работает в монастыре, и те, с кем познакомился через православную дружину.
— А мирских друзей много?
— Мало, я — необычный человек, мне трудно подружиться и сохранить эти отношения.
— Кто в монастыре ваш самый большой друг?
— В принципе мы все здесь друзья. Ближе всех мне отец Макарий. Мы примерно в одно и то же время пришли в монастырь. Вместе шли по этому пути, пели на клиросе.
— Мы знаем, что вы увлекаетесь фотографией. Есть какая-то необычная? Может, увековечившая церковный быт?
— У меня нет конкретного жанра. Если мне кажется что-то красивым, что-то радует глаз, это я и фотографирую. У нас есть монастырские фотоаппараты, я к делу стараюсь подходить профессионально. Что касается удачных снимков, я бы выделил мои фотографии с голубями. Некоторые я загружал в Инстаграм.
— При входе в монастырь нас встретил рыжий пес, видно, что обласканный. У вас есть в монастыре домашние питомцы?
— Собак на территорию монастыря не пускают, да и особой любви к ним у меня нет. Я больше привечаю кошек. У меня жили в келье, но как-то не ужились. В таком маленьком пространстве кошке тяжело. Были такие моменты, что отсюда их просто увозили. У меня был личный кот Зайчик, любил приходить в редакцию, где я часто работаю. Но он всем мешал, забирался на стол, пачкал листы грязными лапами. Его увезли, но он жив, здравствует, все у него хорошо.
— Не скучаете? Может, вернуть котейку?
— Для меня это была большая обуза, мне и так привезли его без моего согласия. Я кота приютил, но не знал, что будут такие проблемы.
— Может, цветы тогда разводите или огородик держите?
— За редакцией у меня действительно разбит садик, где я высаживаю цветы и различные травы: несколько сортов мяты, чабрец, тархун, котовник, который взял у знакомой. Сам там перепахиваю землю, прореживаю ростки.
Мы разговариваем, а монастырь между тем живет своей жизнью. Вот забегает служительница в светлом платочке. Спрашивает, как нас зовут, из какого издания, и, услышав, что из «МК», радуется так, как будто мы в феврале ей лично привезли корзину спелой клубники:
— Ах, как я счастлива, что вы напишете про отца Фотия! Через него к людям идет вера! А вы, может, чаю хотите?
Мы, если честно, хотим, но отказываемся, отец Фотий уже рассказал походя, что завтрака у монашествующих нет. И, хотя чаю попить можно, но лично ему не хочется — он привык принимать пищу два раза в день. Первый раз после акафиста — молебна, посвященного либо преподобному Пафнутию Боровскому, устроителю этой обители, либо в среду, пятницу, субботу — Божьей Матери. Молебен начинается в 12.00 и длится примерно 40 минут. И потом монахи уже только ужинают после вечерней службы, которая заканчивается в семь-восемь часов вечера. Мяса братия монастыря не ест.
— Спать ложитесь рано?
— Чаще, наоборот, поздно. Бывает, я засиживаюсь и тогда вообще не ложусь. Ведь в 5.30 начинается братский молебен, это общая молитва, небольшое богослужение, которое длится минут 15 и в котором участвует вся братия монастыря. Один священник — настоятель например — служит. А другие, в том числе хор, поют.
— Пропустить утреннюю службу совсем нельзя?
— По физическому состоянию бывает, что молебен пропускают. Но если вдруг проспал, то это — неуважительная причина, потом с тебя могут потребовать объяснительную.
— Вы будильник заводите или колокол будит?
— Я будильник завожу. Кто-то просит позвонить из привратной, с проходной. Есть колокольный звон, он проходит в другой части монастыря, у нас два братских корпуса. Бывает, что не слышно. Потому что в окнах у нас стеклопакеты.
После братского молебна начинается чтение часов, потом литургия. Все это заканчивается в 8.30–9.00. Днем можно прикорнуть, но сейчас сложно, постоянно звонят то журналисты, то знакомые.
Отец Фотий говорит тихо, неспешно, иногда заметно, что вопросы вызывают у него тайное удивление: как можно этого не знать или про такое спрашивать? — но чувства свои наш собеседник скрывает и отвечает подробно, без утайки, демонстрируя монашеские выдержку и смирение.
«Мое послушание — петь»
Обитель, где живет и служит отец Фотий, была основана еще в середине пятнадцатого столетия Пафнутием Боровским. Подворье обнесено высокой крепостной стеной, в которую встроены разнокалиберные башни. У каждой свое название: Круглая, Оружейная, Поваренная, Георгиевская, Сторожевая и Тайницкая. Прогуливаясь по длинному коридору крепостной стены, через узкие окошки-бойницы можно разглядеть окраины Боровска.
В монастыре живут около тридцати монахов и трудников, работающих здесь за еду и молящихся о своем спасении. Как водится, к церковной обители прибиваются разные люди — сидельцы, те, кто в силу каких-то обстоятельств потерял кров, просто ищущие веру или себя. На паперти привычно просят милостыню нищие. Получив от паломников мелочь, покупают здесь же, на территории, хлеб, который выпекает монастырская пекарня. А он здесь особенный, его аромат буквально разлит в воздухе. Тесто для хлеба замешивают на закваске без добавления дрожжей. Также для нужд братии и паломников в монастыре пекут печенье, булочки и пирожки. Лучше всего они идут в трапезной с чаем, настоенным на травах.
Во время великих праздников, таких, как День памяти преподобного Пафнутия и Рождество Пресвятой Богородицы, в монастырской трапезной накрывают столы для всех желающих.
— Отец Фотий, какие в монастыре бывают послушания?
— У всех разные. Можно пойти в трапезную, помогать готовить, это называется келарить. Можно стоять на свечном ящике, принимать записки от прихожан. Можно убираться в храме, дежурить, наливать в лампы масло. Следить за чистотой.
— Пожелания учитываются?
— Бывают встречные интересы. Если человек говорит, например, что он хорошо стирает, его ставят в прачечную. Ручная стирка не требуется, у нас стоят автоматические стиральные машины, есть своя котельная.
При распределении послушаний учитываются физическая сила, состояние здоровья, профессия, наличие свободных людей, инструмента… Я, к примеру, сразу сказал, что хотел бы на клирос. И мне дали послушание — петь. Я с хором занимаюсь, регентую, но в праздники есть главный регент. Хор наш поет на литургии или на вечерней службе.
Непосредственное место служения отца Фотия — центральный храм, Рождественский собор, где проходят все основные службы. Входя внутрь, мы уже надеваем платки, пользуясь случаем, покупаем свечки и ставим их перед образами. Свечи здесь лежат в открытом доступе — за них просто опускают деньги в ящик для пожертвований. Со стен смотрят старинные образа, роспись купола вызывает восхищение.
— Отец Фотий, исповедоваться вам можно? Мы перед тем, как войти в монастырь, поговорили с паломниками, все стремятся исповедоваться отцу Власию. Почему не вам?
— Исповедовать может любой священник. Но не каждый может стать кому-то духовником. Это личный выбор. Тогда человек становится чадом, и духовник за него в ответе. Паломников в монастырь приезжает очень много, в том числе и из Москвы, но в основном действительно к отцу Власию, одному из самых почитаемых старцев. Он сейчас в отъезде, будет только в марте.
— У вас есть духовные чада?
— Нет. Просто пока никто не просит меня об этом. Я еще молодой и неопытный. Я только два года священник.
— Но люди у вас исповедуются?
— Конечно. В некоторые дни я бываю помогающим священником, тогда я принимаю исповеди, совершаю требы.
— Это тяжело психологически, дать прощение от лица Всевышнего?
— Я бы не сказал, что это что-то шокирующее. Нужно подходить с глубоким пониманием к каждому человеку. Даже если ты не знаешь ответа на его проблему, все равно надо постараться подсказать ему, как дальше жить. Самое главное в исповеди — это, конечно, момент покаяния. Исповедь — не сеанс у психотерапевта. Человек должен прийти и очистить свое сердце, свою совесть.
— Может священник сказать: «Ты не готов, иди молись»?
— Люди приходят на исповедь, чтобы подготовиться к причастию. И если человек готовится причащаться, а у него духовное состояние не очень хорошее, я ему могу сказать: «Давайте вы причаститесь через недельку».
— Между собой монахи исповедуются?
— Да, священнику, которому они доверяют. Я исповедуюсь отцу Власию.
— Говорят, что именно он стал прообразом отца Анатолия из фильма Павла Лунгина «Остров». А бывало, что он вам говорил, что надо еще помолиться?
— Может, один раз и было.
— Ваша жизнь как-то изменилась в монастыре после того, как пришла популярность? Стало больше людей приходить на службу? Или, быть может, молоденькие девушки стали выбирать вас для исповеди?
— Специально ко мне никто не приезжает. Спокойно продолжаю ту же самую жизнь, какую вел и до этого.
— Вы не боялись, что вы вдруг станете популярным священником?
— Нет, я об этом не размышлял. Чтобы быть популярным священником, нужно сначала заработать: потрудиться на этом поприще, много читать проповедей, проводить бесед, чтобы люди потянулись к тебе именно как к священнику, а не как к звезде. Конечно, если я где-то выступаю на молодежных встречах, люди охотно собираются и слушают меня.
Но чтобы я каждый день видел прибавление паствы своей, такого нет.
— Это вас огорчает или кажется закономерным и правильным?
— Я думаю, что все органично и, слава Богу, что вокруг меня не ходят толпы народа. Иначе бы я не справился, потому что уже не хватает сил ни на что. Очень много приходится интервью давать, ездить, выступать. Я еще и в соцсетях успеваю отвечать, обновлять контент на своих аккаунтах.
— Используете соцсети и выступления для проповеди?
— Это как раз таки и есть инструмент влияния. После шоу полезно будет использовать известность, новый статус для того, чтобы проповедовать, привлекать людей ко Христу, к спасению. Говорить им какие-то вещи, которые они раньше не знали. Пока многие интересуются, спрашивают.
— Вы так активны в соцсетях. Девчонки там к вам не пристают?
— Мне много пишут. В контакте — 10 тысяч друзей. По 5 тысяч сообщений приходит. Если есть физическая возможность, я, конечно, отвечаю, затрагиваю многие темы, но если вижу, что вопрос какой-то праздный, не отвечаю вовсе.
— Деньги от ваших выступлений могут поступать на счет монастыря? Это допускается?
— Это надо специально обговаривать. Но пока я выступаю почти что на благотворительных условиях. Есть райдеры на быт, покушать там или какая-то карманная денежка. Но, конечно, я пока не достиг такого уровня, чтобы получать серьезные гонорары.
— Вы допускаете корпоративные выступления?
— В корпоративах я точно участвовать не буду. Мне на это просто не дадут разрешения в монастыре.
— Даже если эти деньги (а гонорары там достаточно солидные) вы станете тратить на монастырские нужды?
— Да, я могу получить приличные деньги. Но это несоизмеримо с репутацией, которую могу потерять. Если состоятся какие-то мероприятия, на которых мне будут выплачивать гонорары, естественно, я буду задумываться, как правильно распределить их.
— Вы имеете право решать, как распорядиться гонорарами?
— Да, могу решать сам.
— Деньги у вас часто просят?
— Людям кажется, что сейчас я стал звездой, и значит, у меня есть финансовая возможность помогать. И знакомые часто спрашивают, и фонды благотворительные обращаются. Но это не так, денег у меня нет.
— Какой реакции на участие в шоу вы ждали от патриарха?
— Я ожидал всего чего угодно. Например, даже что он вознегодует. Но все закончилось позитивно. И это только пошло на пользу Церкви.
— Зачем вам нужен был вообще этот конкурс, вы какую себе цель ставили?
— Удивить. Цели победить не было. Я даже подумывал, чтобы сойти с конкурса в определенный момент, дать дорогу другим участникам. Потому что была опасность того, что будут говорить — и говорят, — что я только из-за подрясника выигрываю.
— Если вы, не дай бог, конечно, вдруг потеряли бы голос, вы восприняли бы это как трагедию или как некий знак свыше?
— Я восприму это как должное. Значит, Господь закрыл мне эту дорогу. Конечно, для меня это будет ударом, вызовет депрессию. Потому что голос — мой хлеб. То есть не совсем хлеб, мы здесь на полном обеспечении. Хлеб — в том смысле, что он делает меня тем, кто я есть. То есть без голоса я практически уже никто. Победил на проекте и вдруг потерял голос — это будет позор для меня и, может быть, даже для Церкви.
— То есть ваша ответственность перед Церковью с победой возрастает?
— Да, и мои амбиции какие-то будут затронуты. Все-таки я творческий человек.
— Разве монах может иметь личные амбиции?
— Как человек — может.
«Дети — это большой подвиг. Это еще сложнее, чем в монастырь уйти»
Мы беседуем в монастырской редакции. Отец Фотий показывает нам выпуски еженедельника «Вестник», газеты «Боровский просветитель», православного журнала для детей «Кораблик». Он занимается версткой и набором текстов, отвечает за оформление и дизайн. Бывает также, что ведет видеосъемку, а потом с помощью монтажа создает небольшие фильмы.
За решетчатыми окнами виден монастырский дворик. На высокой колокольне отбивают время башенные часы.
А внутри помещение, где мы сидим, напоминает офис. На столе стоит компьютер, разложены пачки бумаг, на стене висит календарь и портрет патриарха, на окнах — стеклопакеты. И никакого запаха кадила.
— С детства знали, что будете монахом? Это ведь очень серьезное и в чем-то страшное решение для человека.
— Для меня это не было чем-то страшным. Я к этому шел осознанно. И я не уходил в монастырь, а приходил в монастырь. Для меня это было стремлением именно к новой жизни. Не закрыться просто от мира, не убежать от каких-то проблем, у меня все хорошо складывалось, а именно начать новый путь и служить Богу.
— Когда вы пришли к вере, у вас семья все-таки не религиозная?
— Мама у меня воцерковленная, глубоко верующая. То, что я решил уйти в монастырь, для нее было радостью. Как мать, она, конечно, переживала, что я отдаляюсь. Между нами теперь большое расстояние. Сейчас она в Германии, я — в России. Она и рада, и скорбит.
— Она не хотела бы сюда переехать?
— Хочет, но пока нет возможности.
— Вы один ребенок в семье?
— Есть брат. Он не музыкант, не монах. У нас очень теплые отношения. С профессией он пока не определился, ищет себя. Пытался учиться, но программа в университете оказалась сложной для него. Пока подрабатывает где придется.
— Почему вы изначально уехали в Германию?
— Решили эмигрировать, изменить условия жизни. Сначала сестра бабушки переехала в Германию, потом перебралась бабушка, ухаживала за ней, следом и нас перетянула.
— Тяжело было в Германии жить?
— Может, было только в первый год. Немецкий язык я немного знал, учил в школе, любил его и сам в свободное время изучал. Но этого оказалось мало, чтобы свободно общаться. Надо учитывать, что в каждой провинции свой диалект. Даже если вы закончите факультет иностранных языков, приедете в тот же Кайзерслаутерн, где мы жили, вы мало что поймете из разговора местных жителей.
— Какими иностранными языками вы владеете?
— Немецким, английским, также изучал греческий.
— Пока жили в Германии, не тянуло на родину?
— Ностальгия, конечно, была. Россия ни с чем ведь не сравнится. Хотелось приехать сюда, но не остаться. В Германии были все возможности для развития и реализации. Я учился играть на органе. Это вообще была моя мечта. Но именно с решением пойти в монастырь и связано было возвращение в Россию. Я уже прислуживал в храме, батюшка с нашего прихода, отец Евгений, поговорил с правящим архиереем от Московского патриархата — архиепископом Берлинским и Германским Феофаном, — и он посоветовал выбрать именно Свято-Пафнутьев Боровский монастырь. Ехать к отцу Власию.
Я приехал сюда уже с рекомендацией, познакомился с местным игуменом, отцом Серафимом, он сейчас стал владыкой, епископом. Он принял меня с радостью. Я приехал в монастырь в декабре, отец Власий тогда отсутствовал. У меня было время подумать, поразмышлять. Еще действовала виза в Германию, я мог вернуться. Я спросил отца Власия: «Как мне быть?» Он ответил: «Оставайся в монастыре».
— Вы не ответили — почему все–таки выбрали этот путь?
— Это моя личная тайна. Бывают у человека такие судьбоносные решения. Он приходит к какому-то заключению. Взвешивает ценности, смотрит, что лучше. Для меня лучше было пойти в монастырь. Я понял выгоду, если так можно выразиться. В миру мне сулило, может быть, стать музыкантом, органистом или композитором, и неизвестно, как бы еще я зарабатывал. Музыкантом быть тяжело. И все эти мирские ценности — популярность, цветы, деньги... А в монастыре ты получаешь духовные ценности, которые на много порядков выше.
Как сказано в Евангелии, «человек, найдя жемчужину, продает все и приобретает сокровище». Именно поняв, что жемчужина скрыта здесь, я оставил все, что у меня есть в миру, как бы продал все это — и получил свою драгоценную жемчужину.
— И вам не жалко, что у вас не будет детей?
— Да мне как-то все равно. Дети — это большой подвиг. Это еще сложнее, чем в монастырь уйти. Мне кажется, что я просто не семейный человек.
— Но ведь вы даже хотели служить в армии?
— Я хотел отдать долг Родине, честно пойти, сдаться в военкомат. Но все получилось опять же чудесно, по промыслу Божьему, которому я всегда доверяю. Мне предложили пойти в «православный полк» в Арсаках Владимирской области, где располагается часть инженерных войск, арсенал и есть казарма с домовым храмом. Так исторически сложилось, что на территории гарнизона находится Свято-Смоленская Зосимова пустынь. В мужской монастырь, основанный Зосимой, можно попасть только через КПП части.
Я там пробыл несколько месяцев в качестве призывника, пока делал документы, пока проходил комиссию в военкомате. Мы пели в солдатском хоре, давали концерты, много ездили, были, в частности, в Минске и Бобруйске. Отбор молодого пополнения и допризывную подготовку там фактически проводит отец Варнава. У него было большое искушение забрать меня в часть. Даже после того как меня комиссовали по зрению. Он хотел, чтобы я учился в их регентской школе, чтобы потом стал руководителем солдатского хора. Но я посоветовался с отцом Власием. Он сказал: «Возвращайся в монастырь, тебе надо поступать в семинарию». В том же году я поступил в Калужскую духовную семинарию и проучился там 5 лет. Жил в монастыре, учился заочно, получил духовное образование.
— А что у вас было со зрением?
— У меня зрение было -10 и -11. В 2011 году я сделал операцию по лазерной коррекции зрения.
«Если меня призовут отдать машину монастырю — я так и поступлю»
Наш разговор все время прерывается — у отца Фотия постоянно звонит телефон. Вот и снова наш собеседник долго и основательно отвечает на вопросы сотового абонента. «Достается вам от журналистов?» — спрашиваем мы, когда разговор наконец окончен. «Это звонили устроители турне», — любезно объясняет отец Фотий.
— Репертуар для предстоящего тура по стране выбрали церковный или мирской?
— Там, конечно, мирские произведения. Это те песни, которые я исполнял на проекте, плюс несколько итальянских песен, которые я пел ранее.
— Про участие на «Евровидении» вы думали?
— Не знаю, это был бы очень дерзкий ход... Об этом надо обязательно спрашивать патриарха. Но если бы меня туда отпустили — я бы поехал. А там... как Бог даст. Я все эти события воспринимаю как чудо. Но я считаю, что все в жизни надо делать постепенно, сначала зарекомендовать себя в России, показать, что ты действительно можешь, а потом уже думать о заграничных выступлениях.
— Общаетесь сейчас со своим наставником, Григорием Лепсом?
— Я был приглашен к нему домой. У него большая коллекция икон, как в Третьяковской галерее.
— Вас впечатлило это собрание или вам показалось неправильным собирать иконы как коллекцию?
— Григорий Лепс — верующий человек, у него есть много вопросов, он человек ищущий. Я не думаю, что он просто коллекционирует иконы без веры.
— Вы как-то оказали влияние на его духовный рост?
— Он человек самодостаточный, и я не имею права как-то влиять на него. Я всячески избегал моментов, когда можно было бы читать какие-то нравоучения. Думаю, что Григорий Лепс и так все прекрасно понимает, просто его образ жизни не всегда позволяет быть ему благочестивым. Да и зачем быть благочестивым напоказ? Все ведь должно быть в сердце, это твое личное отношение к Богу.
— Но другой наставник, Баста (Василий Вакуленко), например, брал у вас благословение.
— Да, все время брал. Он тоже в свое время прислуживал в алтаре, подкован в духовном плане. У меня со всеми наставниками были хорошие, приятельские отношения. Александр Градский, например, всячески старался помочь, относился ко мне объективно, говорил, что у меня не самый лучший голос на проекте, но в целом мой образ приятен зрителю — и они будут голосовать за меня.
— У вас среди участников были свои фавориты?
— Я болел за Ренату Волкиевич, которая приехала на конкурс из Польши. У нее очень хорошие вокальные данные. Мы с ней подружились. Также мне очень нравились Витольд Петровский и Армен Авджан, у которых тоже были большие шансы пройти в финал.
— Вы могли отказаться исполнять какую-то песню?
— Мог. Но я не отказывался, принимал все как данность. Раз такую песню дали — значит, на то воля Божья. Хотя многие песни были не в привычном мне жанре.
— Последней тройке исполнителей на проекте вручили сертификаты на поездку на двоих во Францию. Вы планируете им воспользоваться?
— Он лежит у меня. Поездка рассчитана на три дня, но ее нужно согласовать с митрополитом.
— Если надумаете, кого с собой возьмете в поездку, может, друга, отца Макария?
— Ему также надо будет писать прошение. Это осложнит положение. Может, и один поеду, а может, и маму возьму с собой.
— Вы получили в подарок ключи от нового автомобиля. Вам его уже привезли?
— Машина еще не сошла с конвейера. На программе была ее презентация.
— Это будет ваша личная машина?
— Я давал обет нестяжательства, поэтому, если меня призовут отдать ее монастырю, — я так и поступлю. Не призовут, буду пользоваться, у меня есть права на вождение машины.
— Отец Фотий, о чем вы мечтаете?
— У меня мечты достаточно реализуемые. Когда-то я мечтал о рояле, о машине, а также проехаться по Америке. Все это исполняется...
Мы остаемся на вечернее богослужение. В храме Рождества Богородицы, построенном царем Федором еще в 1586 году, прекрасная акустика. Поет монастырский хор. Голоса монахов, отражаясь от потолка, окутывают каждого из молящихся. И внешний мир куда-то исчезает.
Одна из прихожанок, кивая на отца Фотия, говорит тихо: «От избытка сердца глаголют уста». Не потому ли россияне отличаются от европейцев, что на конкурсе голосуют не за эпатажную женщину с бородой, а выбирают скромного священника с ангельским голосом?
