— Нам нужен министр печати. Готов занять эту должность?
Вот уж такого разговора я точно не ожидал! Выигрывая время для ответа, уточнил:
— А нынешний министр чем вас не устраивает?
— Нужен человек, способный сплотить руководителей средств массовой информации вокруг нас. Ну так что?..
...Если бывают минуты полного счастья, то я их испытал, стоя жарким июльским днем у газетного ларька и с волнением смотря, как быстро продвигается очередь за свежим номером “Вечерней Москвы”. Горожане на ходу раскрывали газетный лист. Неужели они не заметят маленькую заметку о Мосгорсправке под названием “Помогает 05”? Под заметкой стояла подпись: “Л.Млечин”.
Это была моя первая заметка. Я учился в девятом классе и мечтал быть журналистом.
— Какие у нас могут быть радости? — объяснил мне редактор “Московского комсомольца”, где я проходил первую в своей жизни практику.
— Писать и печататься.
Вот я и старался писать и печататься каждый день. Но первый же урок получил, едва пришел на работу в журнал “Новое время”. Племянница знаменитого академика Тарле, выросшая в Австралии, после того как я написал заметку о тяжком положении австралийских трудящихся, остановила меня в коридоре и сказала:
— Милый юноша, на самом деле в Австралии не все так плохо.
Я зарекся писать такие заметки.
Когда мой главный редактор Виталий Никитич Игнатенко (которому многим обязан) отправил меня на две недели в Северную Корею, он не предполагал, что командировка так сильно повлияет на мою жизнь. Я человек впечатлительный и был потрясен тем, что увидел: концлагерь величиной в страну. После моих статей в редакцию явились человек десять северных корейцев со значками великого вождя Ким Ир Сена. Они назвались студентами и аспирантами, которые учатся в Москве, но у них у всех были приятные лица сотрудников госбезопасности. Они подступили ко мне с кулаками:
— Как посмел поднять руку на нашего вождя, которого мы обожаем? Ты ответишь за оскорбление!
Секретарь редакции позвала дежурившего у входа двухметрового охранника. Раздалась команда на корейском языке, кольцо разомкнулось, гости перестроились в привычную шеренгу и пошли вон. Но, проходя мимо меня, один из них не удержался:
— А если на улице встретим и за такую статью изобьем, еще писать будешь?
Когда я уже работал на телевидении, для канала “ТВ-Центр” мы сняли два документальных фильма о правящей северокорейской династии. Едва первый фильм вышел в эфир, северокорейское посольство устроило атаку на наш канал и на меня лично. Последний звонок был в день выхода второго фильма:
— Если вечером фильм выйдет в эфир, ночью будешь в морге.
Коллеги-журналисты восприняли эти слова как оскорбление: с какой стати иностранцы позволяют себе угрожать российскому журналисту? Об этой истории рассказали несколько телеканалов. Замминистра иностранных дел России позвонил мне домой и сказал, что вызывал к себе посла КНДР:
— Я предупредил его, что, если с нашим журналистом что-то случится, всем будет понятно, чьих рук это дело.
Второй фильм вышел в эфир. Больше я не слышал приятные голоса северных корейцев. Кто-то из коллег мрачно пошутил:
— Звонить уже некому. За такие проколы виновных, наверное, расстреливают прямо в посольском подвале...
Но ссориться с чужим (особенно чужестранным) начальством легко. А как со своим?
Нынче вызов на инструктаж к сильным мира сего воспринимается как знак доверия, как государственная награда. Появились знакомые мне по советским временам персонажи с дрожащими руками. Они даже не ждут, когда им дадут указания. Сами хватаются за вертушку в надежде заслужить право получать указания и докладывать об их исполнении. Коллеги, которые еще недавно ходили в демократах, с сознанием собственного величия произносят:
— Это поручение мне дал САМ! Я, между прочим, у него регулярно бываю...
Совсем молодым журналистом я застал время, когда вызывали в разные отделы ЦК КПСС на совещания. В порядке компенсации забегали в цековский буфет на Старой площади, съедали пару настоящих сосисок и еще что-нибудь такое, чего не было в магазинах. Компенсация за нынешние унижения, надо понимать, много крупнее...
Вновь актуален извечный вопрос о роли российской интеллигенции.
Стремление ставить под сомнение то, что большинству представляется естественным, свойственно интеллигенту. Поэтому их так часто в нашей истории именовали антипатриотами, космополитами и предателями.
При этом интеллигенция должна понимать, что в своем недовольстве чиновниками и госаппаратом она одинока. Большинство довольно тем, что власть держит в руках все нити управления обществом.
В истории нашей страны прослеживаются две линии поведения интеллигента. Одна — протестовать против глупых и вредных действий власти. Так поступали, скажем, Александр Солженицын и Андрей Сахаров. Другая линия — пытаться воздействовать на власть изнутри. Так поступали Александр Твардовский, когда он редактировал журнал “Новый мир”, и академик Петр Капица, который постоянно писал то Сталину, то Молотову, то Хрущеву и всякий раз чего-то добивался. Какая модель поведения правильнее?
Ни один чиновник не хочет, чтобы люди знали о его ошибках, промахах, непрофессионализме. Но если нет независимых от власти газет и телевидения, то страна ничего и не узнает. И ничего не исправит! Когда у человека есть два глаза, он даже не подозревает, что этот оптический плюрализм позволяет ему видеть мир таким, какой он есть. Те, кто в силу несчастного случая лишился одного глаза, знают, как безнадежно искажается мир.
Но характерно, что контроля над телевидением и прессой жаждут некоторые коллеги-журналисты. Работа по приказу и заказу открывает большие возможности — и материальные и карьерные. Серые и бездарные уравниваются с яркими и талантливыми, которым приходится помалкивать. Честно работающий коллега — бельмо на глазу. Неприятно, наверное, когда кто-то рядом продолжает исполнять свой профессиональный долг, а ты-то давно уже просто служишь…
Что касается того неожиданного разговора в Белом доме, с которого начал, то я отказался от предложения быть министром: не хочу никем командовать. Все равно я бы недолго проработал — до первого указания выстроить коллег в одну шеренгу.
Об упущенной мной возможности пожалела только мама:
— Какую книгу ты бы потом написал!
