Детская городская больница в Подольске — место, где лечат обычных ребят, сюда же стекаются неблагополучные малыши всего города: их привозят из милиции, снимают с поездов, находят в теплотрассах и на улице. Эдакий “лимб”, откуда потом попадают в семью или в Дом ребенка. По Подольску идет жалобный стон, что на 4-м этаже больницы есть отделение раннего возраста, где лежат и грустно смотрят в потолок совсем маленькие крохи. Это малыши, чьи мамы часто утверждают, что их дети умерли при родах.
Сейчас отказничков здесь семеро: Федор Иваныч, Кира, Макс, Лиза и Ваня — брат с сестрой и две малышки — Женя и Маша. На днях в палате ждут новенького: в роддоме, который находится через дорогу, уже отказалась очередная мама. Малыши находятся здесь около месяца, те, кто болеет, задерживаются на период лечения, иногда до нескольких месяцев, иногда до года. “Я работаю здесь 7 лет и ни разу не видела, чтобы койки пустовали, — рассказала “МК” заведующая отделением Алла Давлетшина. — Сейчас много отказных детей”. Но все-таки меньше, чем несколько лет назад, когда был просто какой-то грустный беби-бум: по словам врача, количество брошенных малышей в палатах доходило до 27. Ситуация нормализовалась после реформы, связанной с материнским капиталом.
Теперь через больницу проходит около 150 детей в год, и за последние годы эта цифра стабилизировалась. Положительный эффект должны возыметь и инициативы президента Медведева о выделении участка земли за третьего ребенка. А пока, как говорят врачи, от малышей отказываются в том числе и по материальным причинам. И они послушно спят и сопят в ожидании более благополучных родителей.
Вот, например, Федор Иваныч — чем не сын? Ему 5 месяцев, и он отлично справляется с крохотными ручками. И не только с ними: мама Феди ВИЧ-инфицирована, но малышу вирус не передался и сейчас он развивается нормально. Только наберет немного вес — и можно забирать в люльку с кружевами.
Вот маленькая Кира — чем не дочь? Она любит качаться на электронной качельке и очень интересуется фотообъективом, куда без стеснения заглядывает. У нее, как у всех малышей, еще широко открыты миру удивленные глаза, это потом их немного прикроет жизненный опыт. А пока малышке оказалась нипочем даже сложная операция на кишечнике. Кирина мама перенесла сифилис, и у малышки врожденная патология, но вторая операция и уход окончательно вернут ее в мир обычных детей.
Вот Ваня и Лиза: голубоглазые светловолосые карапузы, у которых мама и бабушка страдают алкоголизмом. Первый раз Ваня попал в Подольскую детскую больницу несколько месяцев назад — его нашли в коляске на улице, а неподалеку обнаружили пьяную бабушку. Тогда взрослые повинились, обещали исправиться, и органы опеки ребенка им вернули. Но затем Ваню уже вместе с Лизой забрали в отделение окончательно. Этих детей врачи ни в чем упрекнуть не могут: девочке всего 2 месяца, а выглядит она на все 4, Иван тоже большой, здоровый и очень общительный. Только мы отходим от кроватки, требовательно кричит “ня-я-я-я!”. “Артист!” — отзывается воспитатель Лариса Баранникова. Ванька довольно улыбается. А потом так же весело кричит “ма-ма-ма-ма-ма-ма-ма”.
С детворой с утра и до обеда занимаются воспитатель и две медсестры, с половины третьего воспитатель уходит. Сотрудников, как говорят сами врачи, в больнице хватает. Воспитательница Лариса на количество малышни не жалуется. Ее не пробьешь даже усвоенными в глубоком детстве рассказами моей мамы о том, как было тяжело с двумя детьми. А тут бывает до 10. “Отказные детки отличаются от обычных, — говорит Лариса. — Они не такие капризные, более спокойные и благодарные. Проблем с ними гораздо меньше”. Врачи не могут заменить детворе родителей, но в остальном стараются: у малышни все есть — и одеяла с розовыми слонами, и музыкальные игрушки, и магнитола, и коврик для ползанья. Ваня, впрочем, по нему уверенно ходит и на правах старшего заботится об остальных: Максу, который пока не может ползать и лежит в постели, приносит игрушки, маленькую серьезную Киру качает на качелях. “А если их положить рядом, они будут очень активно общаться, — улыбается Лариса. — Они вроде большой семьи, где никто никого не обижает”.
“Еще лет пять назад мы не могли купить памперсы, просили подарить какие-то необходимые вещи тех же волонтеров, — рассказала “МК” главврач больницы Ольга Орлова. — Но сейчас все это предусмотрено бюджетом, финансирование у нас хорошее — и из области, и из города плюс с нами работают благотворительные организации, помогают обычные люди”. По словам главврача, сейчас от детей отказывается много приезжих и асоциальных женщин с алкогольной или наркотической зависимостью. В последнем случае бывают и исключения, но не очень понятно, что хуже: “Один раз ко мне на прием приходит женщина, молодая, симпатичная, и спрашивает: “Доктор, подскажите, я вот родила ребеночка, скажите, а можно мне его грудью кормить, если я на героине сижу?” И вот, как ни печально, такие фразы становятся обыденными, бытовыми”.
Сегодня Ваню и Киру забирают в Дом ребенка, готовы документы на Лизу. Остальные малыши еще подправят здоровье и тоже переедут, будут ждать взрослых людей, которым они в силу возраста пока еще не разучились доверять.
* * *
Детей-отказников меньше не становится. Специалисты считают — причина кроется в том, что в России нет профилактической работы с мамами, попавшими в трудную жизненную ситуацию.
Комментирует Ксения Стацинская, координатор подмосковного проекта профилактики социального сиротства БФ “Волонтеры в помощь детям-сиротам”.
— Стало ли больше отказных детей?
— Больше стало, как мы называем, “национальных” детей — узбеков, киргизов, таджиков.
— А других национальностей?
— Не бывает отказников ни азербайджанских, ни армянских. Азербайджанцы и армяне своих женщин в Россию не привозят, а если и привозят, то жены сидят с детьми и, родив, от них никогда не отказываются. Другое дело — мусульманки. Она приезжает сюда работать, не будучи замужем. И ей привезти ребенка в аул — это позор. У нас есть дружественный фонд “Таджикистан”, который помогает таким мамам-мусульманкам вне зависимости от национальности. Но у нас с этим фондом разный подход. Мы помогаем этим мамам остаться, продержаться на плаву какое-то время, чтобы они смогли выйти на работу. Потому что уезжать домой, как правило, они категорически не хотят (но если хотят — конечно, мы помогаем отправить их на родину). А вот “Таджикистан” более жестко к этому относится: “Ты приехала сюда работать? Работай, но ребенка отвези домой”. И они стараются таких мам отправить обратно. А мы нормально относимся к желанию женщин остаться. Мы видим, что они пытаются легализоваться, умудряются выходить на работу посменно — одна сидит с двумя детьми, пока вторая работает, встают на очередь в детский сад. Но ни в коем случае не хотят ехать домой…
— Такие дети надолго остаются в больницах?
— Интересная деталь — вы не увидите ни одного “национального” ребенка старше года в домах ребенка. Они здоровые и очень хорошо идут на иностранное усыновление. И за это их любят дома ребенка. Не секрет: иностранное усыновление — это деньги.
В Наро-Фоминске две девушки-сестры рожали. Мусульманки. Первую много-много раз спросили: “Ну, ты отказываешься? Не, ну а что, давай уже. Ребенка усыновят, он в хорошие руки попадет. Ты-то ему что можешь дать?” А она долго не могла родить, это был желанный ребенок, и она не собиралась от него отказываться.
А у второй сестры за дверью палаты уже стояли американцы-усыновители. Она тихая такая, скромная, но смогла сказать: “Нет”. Сейчас вместе живут, растят детей.
Так что “национальных” детей много. Но когда появляется статус на усыновление, их тут же разбирают.
— А отказники-россияне встречаются?
— Да, детей, от которых отказались по социальным причинам, по-прежнему очень много. Причины всякие — нет денег, некуда ребенка везти, против мать или сожитель, патология у ребенка. Если у нее низкий социальный статус — женщина работает уборщицей, выпускница техникума, родители пьющие, — она не знает о благотворительных фондах, о государственных квотах на лечение. А им же никто в роддоме не объяснит. Проблема часто в персонале роддома. В лучшем случае с ними поговорит психолог учреждения, и то — если есть. Хотя ставка психолога положена.
С ними никто не разговаривает. Отказываешься? Чудесно. Пиши отказ. В Москве психологическая служба выезжает на такие случаи, но это если есть договор с роддомом. В Подмосковье такой службы нет.
— А как вы узнаете о таких случаях отказа?
— Например, в Королеве у нас есть договор с Горздравом, и нас оповещает персонал больницы или роддома. В течение суток выезжает психолог, выясняет, какие у мамы проблемы, пробует переубедить отказываться, рассказывает, как можно выйти из этой ситуации. Все психологи у нас прошли специальное обучение. А мы можем помочь материально, попытаться найти временное пристанище — это или приют “Надежда” в Москве, или “Незнайка” в Подмосковье на Киевском шоссе. Если мама россиянка, там ее можно зарегистрировать, оформить пособие. Мы планируем в ближайшее время открытие своего “Дома для мам”.
Если женщина иностранка, с ней работает фонд “Гражданское содействие” или Комиссия ООН по делам беженцев. Был случай недавно — женщина родила ребенка в Королеве, но она говорила только на языке лингвала — это смесь деревенского конголезского и французского. И мы долго искали ей переводчика. Нас к ней вызвали из роддома, сказали — пять дней к ребенку не подходит, не кормит. Нашли человека, который слегка говорит на этом языке. Оказалось, что она приехала в Россию за мужем и не нашла его. У нее уже есть дочь двух лет, но она живет в африканском общежитии, и с младенцем ее туда не пустят. Сейчас ею занимается ООН.
— Как часто вас зовут в роддом?
— Плотнее всего мы работаем с Королевом. Бывает, что туда мы выезжаем три раза в месяц. На прошлой неделе позвонили в больницу Королева, а нам говорят: “Как хорошо, что вы позвонили, рядом буквально стоит девочка, плачет, написала отказ, теперь хочет оформлять временный”. Родился ребенок с синдромом Дауна, да еще и с пороком сердца. Мама не знает, что ей делать. Психолог приехала, постаралась успокоить молодую маму. Сейчас мы договорились, когда ребенка положат в больницу на операцию — мы найдем ему няню туда. Дали телефон фонда “Даунсайд Ап”, у них огромный опыт работы с такими детками.
Девочка молодая, ей лет 20 с небольшим. Написала отказ под давлением своей мамы. Она и не хочет отказываться, но и как жить — не знает.
Вообще, если мама москвичка — ей может помочь даже разговор с психологом, она сможет прожить на пособие, пока на работу не выйдет. Как их оформить, может подсказать наш юрист. Хуже, если мама региональная. В Подмосковье пособие очень отличается от московского. На него прожить сложнее.
— Часто ли можно сохранить семью?
— По нашей статистике, если помочь маме, это удается в 3 случаях из 5, и даже в 8 из 10. Там буквально может быть отказ, потому что забрать из роддома не в чем. Так что если работать по профилактике отказов, то со временем возможно решить проблему детей-отказников.
