— Александр, в карьере комментатора Шмурнова начался первый домашний чемпионат мира. Какие ощущения?
— Нет никакой разницы, домашний он или нет. Для меня любой чемпионат мира — это любимое блюдо. Ты ждешь, пока принесут, потом ты попробуешь первый кусочек и наслаждаешься им до конца. Можно его, конечно, переесть, но у меня ни разу не было, чтоб чемпионат мира хоть как-то разочаровал. Ни тот, что смотрел по телевизору, ни тот, на которым был. От домашнего, конечно, испытываешь особый привкус гордости. На днях ехал я в такси, и водитель спрашивает, почему так много камер и съемок на улице. Начал отвечать, что завтра-послезавтра чемпионат мира начинается, съехались журналисты, снимают про Москву. И в этот момент ощутил, что не Рио, не Париж, а Москва — центр мира на этот месяц.
— Неужели таксисты не в курсе про чемпионат мира?
— Да все уже в курсе, думаю. Чемпионат мира странным образом проникает в сознание людей, которые вообще футболом не интересуются, не смотрят его. У меня есть два примера. Первый человек, который на моих глазах пристрастился к чемпионату мира, мой тесть. В 1994 году помню, что весной даже мысли не было о том, чтобы мы заговорили о футболе. Ему это было совершенно неинтересно. А летом начались разговоры. На третий день чемпионата мира он меня спросил, какой счет. На следующий день спросил, кто играет. А еще через день, кто будет играть, потому что тоже хочет посмотреть. И вот это превращение ученого в болельщика было очень интересным.
Второй пример — это Владимир Шахрин, лидер «Чайфа». Во время интервью для одной из программ “Футбольное столетие” он сказал, что чемпионат мира — это мужской праздник, мимо которого вообще невозможно пройти. Чувство, что этим интересуется весь мир и это посмотрит минимум миллиард человек — а это так с 70-х годов, — затягивает даже тех, кто обычно проходит мимо.
* * *
— Ваш проект «Футбольное столетие» посвящен истории чемпионатов мира по футболу. Когда были отсняты все выпуски, появилось ощущение, что был самый удачный и самый неудачный турнир? Даже не с точки зрения уровня футбола.
— А их нельзя разделять — футбол, организацию, безопасность. Чемпионат мира остается в памяти целиком. Восприятие можно только умножить на коэффициент моего юношеского сознания во время того или иного турнира. Если говорить об организации, во Франции и Германии она была выдающаяся. Чемпионаты в Японии и Корее, ЮАР и Бразилии — каждый по-своему значительно слабее. Хотя японо-корейский был невероятно ярким, но там футбол подкачал. Африка — это экзотика. Бразилия — это легкость и карнавал, но за организацию твердая «тройка». Но все равно, не было такого чемпионата мира, который бы меня разочаровал, оставил неприятное послевкусие. Поэтому сортировать их не готов.
— Помните свой первый чемпионат?
— У меня их было три. Первый, который я смотрел в лагере 11-летним пацаном. Какие-то матчи удавалось посмотреть, какие-то нет. Но к финалу я уже научился болеть за Голландию. Если твой первый чемпионат был в 1978 году, то странно было бы не начать за нее болеть. Нашей сборной там не было, так что необходимо было выбрать своего фаворита. Не болеть вообще нельзя! Если кто-то говорит, что он ни за кого не болеет, значит, что он просто не любит футбол. В болении — главный смысл. Так вот, я начал болеть за Голландию. Финал начинался тогда то ли в 23 часа, то ли в полночь. Встречались, как мы все помним, Голландия и Аргентина. Накануне была суббота, папа приезжал меня навестить. И я ему сказал: либо ты меня забираешь домой, либо договариваешься, чтобы мне дали посмотреть финал. Он пошел к начальнику лагеря и каким-то образом договорился. В моем отряде к такой привилегии нормально относились. Ведь Шмурик вернется и все всем расскажет в подробностях. Ну а в других отрядах смотрели косо. В общем, посмотрел я этот финал, плакал долго, потом пришел и всем рассказал. Вот тогда, наверное, случился мой первый журналистский опыт.
— Второй случился уже, когда вы на чемпионате работали?
— Нет, вторым «первым» был Кубок мира 1982 года. К нему я по-настоящему готовился, рисовал таблицы, дома во всю стену висело табло, написал на бумажках фамилии всех игроков, чтобы можно было вставлять в ячейку, когда забьют, цифры счета. Все флаги сборных, их тогда было 24. Занимался этим в конце мая — начале июня. Когда начался матч открытия, пришел с работы папа, а перед ним — табло. И когда забили гол, я поставил единичку, поставил игрока, который забил. Готов был папе ответить на любой вопрос, кто играет, кто забил, какой номер. Вот таким образом я развивал в себе болельщика, любителя футбола.
А вот третий «первый» — тот, куда я поехал. Это была Франция-1998. Совершенно особое чувство, когда ты оказываешься внутри такого события.
* * *
— Вы сказали про сборную Голландии. Но ваши поклонники знают, что болеете еще за Уругвай. Как началась любовь к этой сборной?
— В 1982 году я посмотрел чемпионат мира без Голландии. Там была наша интересная команда, за них я очень переживал. Да в общем, и другими сборными интересовался. А в 86-м Голландии опять не было! И сборная СССР была не очень приятная. Почти полностью состояла из игроков киевского «Динамо». Как я мог за них болеть, если это был главный антагонист «Спартака»? А я ведь никогда не скрывал, что с детства болел за «Спартак» и ходил ножками сам на все матчи, когда они играли в первой лиге. Поэтому я абсолютно тогда не болел за нашу сборную, хотя не могу сказать, что радовался, когда они вылетели от Бельгии. Потому что матч был какой-то дурной, кривой. Но вот Уругвай я выбрал еще перед чемпионатом. Я про него уже многое знал. Меня восхитил факт, что в Бразилии живет 150 миллионов, а в Уругвае — всего три. И все равно у них каждый раз отличная сборная, Бразилию обыгрывают. В общем, я решил, что буду за них болеть. И если бы меня первый матч разочаровал, то, может, моя любовь бы к ним не состоялась. Но первый матч был с ФРГ, а если хоть кто-то играет с ФРГ, то уже заслуживает симпатии. И тут Альсаменди, маленький такой, убегает от грозных немецких защитников, забивает от перекладины гол, и Уругвай ведет 1:0! Этот вечер окончательно поставил меня на уругвайские рельсы. Хотя должен признать, что и с Шотландией, и с Данией они играли отвратительно. Выползли с третьего места еле-еле и попали на Аргентину, которой проиграли в абсолютно пустом матче.
— Получается, что один гол все решил для вас?
— Скажем так, утвердился я в своих симпатиях в 1995 году на Кубке Америки в Уругвае, на который я поехал впервые. Уругвай его выиграл у Бразилии. Это была фантастика! Про эти ощущения можно рассказывать годами, они незабываемы. Когда я пережил с ними эту победу, а ведь нечасто случается, что хозяева выигрывают и можно увидеть это домашнее празднование. И вот с тех пор они часть моей души.
* * *
— Уругвай в одной группе со сборной России на этом чемпионате мира. Объясните в двух словах читателям, почему эта сборная круче, чем сборная России?
— Я сейчас приведу пример, который всем всегда привожу. Надо мной уже смеются мои друзья: сейчас он опять будет рассказывать про кривые поля. Буду! Представьте, гольф-клуб в Монтевидео в 95-м году. Что такое гольф-клуб? Хорошая трава и неровный рельеф. Клуб кончается, стоит забор, а траву посеяли и дальше. И трава спускается по косогору к дороге. Вот на этой траве школьники после уроков ставят портфели и играют в футбол. Там правый фланг выше левого на метр. А они играют. И так мяч держат, что он никогда не катится на дорогу. Ну и потом они очень атлетичные люди, пластичные. Уругвайцы — это смесь аргентинцев и бразильцев. Постоянно появляются прекрасные футболисты, очень техничные и очень упертые. В сборной Уругвая любого поколения можно увидеть, как они вцепляются в соперника намертво. Это называется «гарра», в переводе с испанского «когтистая лапа». Это не просто прессинг, это прессинг в кубе. Когда несколько минут подкатами, прыжками, бегом они не отпускают соперника. И я уже говорил, что там всего 3 миллиона человек, но все равно всегда появляются талантливые игроки. Понятно, что когда население 150 миллионов, таланты рождаются чаще. Рональдиньо рождаются чаще, чем Рекоба. Но у них в каждом поколении то Форлан, то Суарес, то Кавани.
— Насколько сильна сейчас их сборная?
— Уругвай сейчас не так страшен, как в 2010 году, и не так, как в 2014-м. В Бразилии им очень сильно не повезло, они попали под все сенсации. Попали под Коста-Рику, после которой им пришлось кусать Италию в прямом смысле. Суаресу просто пришлось кусать Кьеллини, чтобы пройти дальше. А дальше они попали под Хамеса Родригеса, который провел потрясающий матч и турнир. Сейчас в Уругвае смена поколений, так что эту команду не надо бояться, но надо понимать, что это южноамериканская Италия. У Италии нет оснований быть главной в Европе. Главными должны быть немцы и англичане, но почему-то Италия выигрывает чаще, чем англичане, французы и так далее.
* * *
— Когда вы делали цикл «Футбольное столетие», что вас удивило? Может, пересмотрели свой взгляд на какие-то чемпионаты мира?
— Нет, не удивило, не пересмотрел, но изменилось вот что. Я ведь все рассказы наших старых игроков много раз где-то читал, знал, но не ощущал себя тогда исследователем. Когда мы, например, разговаривали с Николаем Маношиным про турнир 1962 года, он начал вспоминать, как они ездили в южноамериканское турне, как играли с турками, а турки перед этим поклялись их обыграть. И как поехали в Аргентину, где их встречали аплодисментами. Я вдруг проникся. Раньше я не переживал это так. Когда ты знакомишься с людьми, которые тебе передают часть прошлого, того времени, ты начинаешь больше сопереживать и им, и тому времени, и тому делу, которое они делают. Потом разговаривал с Эдуардом Малофеевым, он окунул меня в свою эпоху рассказами о том, как в 86-м году его отстраняли от сборной. С Ловчевым разговаривал, с Гавриловым. О многом я их уже спрашивал в свое время. Но тогда я не находился в состоянии очарования от процесса исследования. А сейчас впервые посмотрел на команды, на жизнь вокруг них. Вот это новое чувство.
— Сделали ли для себя какие-то открытия во время этих исследований?
— Да! Делали программу про 58-й год. Сижу, копаю, нажимаю ссылку за ссылкой. И вдруг обнаруживаю, что Габриэль Ано, французский футболист, а в дальнейшем журналист и редактор France Football и L’Equipe, придумал еврокубки после того, как «Спартак» и «Гонвед» проиграли товарищеские матчи «Вулверхэмптону». Тогда не было еврокубков, были серии товарищеских матчей. «Спартак» выиграл все, и «Гонвед» выиграл все. И те, и другие потом осенью приехали играть с «Вулверхэмптоном», который выиграл у обоих. И Габриэль Ано пишет статью: «Я бы хотел посмотреть, как они сыграли бы в Будапеште и в Москве». И эта статья — отправная точка создания еврокубков. Это не имеет никакого отношения к чемпионату мира, но я все равно это вставил в передачу. Потому что это очень прикольно, что матч с участием «Спартака» стал поводом для создания еврокубков.
Или другая история. Все помнят, как Пеле не забил Гордону Бэнксу. И знаменитую фразу короля футбола о том, что он забил тысячу голов, а все помнят момент, когда мяч в ворота не попал. Но тут оказалось, что не докопали мы эту историю до конца. Главное, что потом Бобби Мур подошел к Бэнксу, похлопал его сзади и сказал: «Ну не надо на угловой в следующий раз выбивать». Это великий момент в истории! Пеле бьет вообще без шансов! Величайший сэйв! А Мур — про угловой....
— Будете делать такой же цикл про чемпионаты Европы?
— Еще бы! Мое состояние сейчас иллюстрирует такой момент. Я сижу в комнате, пишу сценарий и слышу, как в коридоре старший сын разговаривает с мамой по телефону. И она, видимо, его спрашивает, как там папа. А сын отвечает: «Да что папа, он в полном счастье, сидит, пишет».
— И напоследок. Какого матча на чемпионате, который будете комментировать, ждете с особенным предвкушением?
— На подобный вопрос до меня уже ответил великий тренер Мэтт Басби: следующего.
