— Мне кажется, вы такой человек, который никогда не скрывает своего возраста?
— А чего ж скрывать-то? Какие тут могут быть секреты? Да и смешно мне не говорить о своем возрасте, ведь достаточно большой период моей жизни проходил на глазах у всех. Так что высчитать дату моего рождения очень легко.
— Жернова, в которых вы вертелись в большом спорте и сейчас в политике, — две большие разницы?
— Я же в большой спорт попала практически еще девочкой: ни знаний, ни опыта и кожа еще нежная. Тогда мне казалось, что жестче тех моментов, которые я прошла, просто не может быть. Да и конкуренция мощная. А какое давление было на нас, спортсменов Советского Союза! Столько негатива выливалось на пресс-конференциях. Вот там я научилась и себя отстаивать, и страну. А в Думу попала уже с другими знаниями, другим опытом. Я себя здесь чувствую комфортно. Представляю Омскую область, работаю в Комитете по образованию. Это моя делянка. Хотя, конечно, бывают и какие-то удары из противоположного окопа.
— Ну а в спорте вы же часто получали удары в спину?
— Это не удары в спину, а нормальная конкуренция. Есть же ревность, зависть. Я всегда была готова к тому, что человек, который не может с тобой справиться в открытом бою, будет предпринимать какие-то другие шаги.
— Когда вы начинали, в зените славы была знаменитая советская пара Белоусова—Протопопов. Вы стали наступать им на пятки, и они начали против вас вести какую-то борьбу?
— Это было, но за нами стоял Жук. А он сам был как Китайская стена. Это была их давняя дуэль. Раз Жук как спортсмен не смог доказать свои идеи, то он начал это делать через своих учеников. Протопопов и Белоусова чувствовали идущую от нас опасность. Они все-таки были старше нас, медлительнее и не обладали тем арсеналом технических элементов, которые были у нас. К тому же у нас был такой мощный тренер!
— Настолько мощный, что вам даже пришлось от него уйти.
— Я ушла не от этого. Я пришла к Станиславу Жуку, когда мне было 14 и провела с ним целых 10 лет. Для фигурного катания это очень много. Рядом с таким характером и мой характер сильно закалился. Просто у нас была проблема отцов и детей. Я-то уже не девочкой была, а он требовал такого же подчинения, как раньше.
— Говорят, резкий был человек.
— Даже не резкий, а грубый. Станислав Алексеевич фанатично занимался своим делом, обожал его и требовал от всех остальных точно такого же самоотречения. Он был диктатор. Наверное, по-другому нельзя дать результат. Но таким образом в моем лице он воспитал достойного соперника.
— А вам, как в балете, конкуренты стекла в коньки не подбрасывали?
— Бывали такие мелочи — и стекло в коньки подсыпали, и молнию сзади подрезали. Но я на это внимания не обращала. Вытряхнешь стекло и идешь дальше. Тем более что это происходило в тот момент, когда у тебя нет выбора, нужно быстро выезжать на лед. Не останавливать же соревнования.
— Вы практически всегда были первой, поэтому так и не успели никому позавидовать?
— Да мне и не снилось даже, что я могу стать чемпионкой мира, Европы. К тому же вначале я у Жука была только лишь слепым котенком. Но я действительно никому не завидовала. Может, потому что у меня не было никаких кумиров. Да и некогда завидовать-то, каждый раз нужно было свои титулы отстаивать и защищать.
— Вот вы от Жука перешли к Татьяне Тарасовой. Но она же была чуть ли не подружкой для вас, всего-то на два года старше.
— Действительно, Тарасова со многими своими подопечными вела себя как подружка. Мы-то с Сашей Зайцевым пришли к ней не за опытом, а за большей свободой, самовыражением. С Жуком мы прошли все: травмы, болезни, смену партнеров, предательство со стороны других людей. Но при этом самой большой похвалой от него было: “Ну вот уже лучше”. А у Тарасовой на первых же тренировках услышали: “Гениально! Потрясающе!”. К этому надо было привыкнуть. Еще Жук никогда не опаздывал на тренировки.
— Представляю тогда, что было, если вы бы опоздали на тренировку хотя бы на минуту.
— Один раз я даже не опоздала, была уже в коньках, но с кем-то заболталась и вышла на лед минуты на две позже. Жук меня тут же попросил уйти со льда и наказал двухчасовым бегом.
— А в каком тоне это было высказано?
— Так и сказал: “Пошла вон”. И был посажен солдатик, который следил, чтобы я эти два часа бегала. А когда мы с Зайцевым были у Тарасовой, она сама могла опоздать и на полчаса. Помню, я стояла озверевшая, ждала ее уже минут 20, а она приходит: “Ой, я вчера до половины двенадцатого делала программу Ире Моисеевой и Андрюше Миненкову. У меня там такое шоу!” Такая вот творческая личность.
— Сейчас вы в каких отношениях с Татьяной Анатольевной?
— Ни в каких. Их просто нет. Мы очень разные люди. Я человек, может, в чем-то и резкий, но по натуре своей не предатель и не политическая проститутка, я не буду подстраиваться. Пусть себе в ущерб, но я всегда скажу правду. Да, я могу быть не права, но вот эти бесконечные приседания, удобно-неудобно, выгодно-невыгодно — это не по мне. Я не могу общаться с человеком, у которого сегодня болит голова, и поэтому он с тобой не здоровается, а завтра голова уже не болит, хорошее настроение, и он виснет у тебя на шее. Поэтому лучше держать дистанцию.
— Представляю, как ехидно вы смотрите на Татьяну Анатольевну, когда она сидит в жюри в программе “Ледниковый период”.
— Я эту передачу не смотрю, мне не очень интересно. Для меня спорт, фигурное катание — это было очень серьезно. Каждая оценка выстрадана, вымучена. Я в шоу никогда не хотела участвовать и не могла, потому что я спортсменка.
— С одной стороны, эти шоу популяризируют фигурное катание, но с другой — нивелируют труд спортсмена. Люди смотрят на какую-нибудь певицу: “Смотрите, как здорово она за месяц кататься научилась”. Потом делается тур по стране, и деньги гребут лопатой.
— Так как я депутат от Омска, то знаю, что, когда “Ледниковый период” приезжал в этот город, люди рвали администрацию губернатора, чтобы достать билеты на это шоу. Но одно дело телевизор, маленькая площадочка, чуть-чуть больше, чем ваша трехкомнатная квартира, стоят камеры, все высвечено, если что не так, можно подрезать. Но вдруг эти люди выходят на большую арену, и становится ясно, что кататься они вообще не умеют. Вот как Анна Большова имела смелость, если не наглость, выйдя без Алексея Тихонова и через три-четыре шага упав так, что стены затряслись, сказать: ну видите, как тяжело без партнера, тогда я вам лучше спою. Она перепутала помещение “Ленкома” со стадионом, и публика стала расходиться. Это называется подмена и халтура, и это не смена профессии, это смена ориентации.
— Известно, что главный тренер в вашей жизни, Станислав Жук, умер на входе в метро. И жил он небогато.
— У Станислава Алексеевича случился сердечный приступ. У меня есть знакомая, у которой тоже супруг упал в метро, с сердцем стало плохо. А у нас народ такой: им что сердце, что алкаш — перешагнули и пошли дальше. Один раз я ехала в своей машине по Садовому кольцу, смотрю, у остановки лежит человек и все спокойно входят в автобус, выходят. Я, естественно, остановилась, а на меня посмотрели как на ненормальную: лежит алкаш, ну и пусть лежит. Ну а Жук, когда был выпивши, мог наделать такого…
— То есть и он позволял себе нарушать режим?
— Алкоголиком он не был. Когда нужно было вкалывать, он моментально пить заканчивал. Это просто распущенность. Что значит позволял? У нас вся страна позволяет, и уже не первый век. Другой вопрос, что многие из тех, кто стоял у руля фигурного катания, помогали спиваться Станиславу Алексеевичу. Когда я к нему только пришла, он же вообще не пил. Человек всего себя отдавал спорту, тренировкам. Изматывался до капельки, а потом приезжали какие-то люди, ставили выпивку на стол.
— Вы создали себе настолько светлый образ, что кажется, будто сами режима никогда не нарушали.
— Конечно, нарушала. У мамы по воскресеньям обязательно был семейный обед, я еще совсем молоденькой была, но мне уже белого вина всегда наливали. Я и своих детей так же потчую, ничего в этом зазорного нет. Это же вино! Естественно, я никогда себе не позволяла прийти выпивши на тренировку, у меня и мыслей таких не было.
— Вы можете развеять эти ужасные слухи о том, что Уланов перед чемпионатом мира 72-го года вас специально бросил на лед, потому что был женат на вашей конкурентке?
— Это домыслы, какая-то трагическая мелодрамная сказка. Все это неправда. На таком уровне партнер не может сделать своей партнерше подобную гадость.
— В Советском Союзе были такие великие правильные спортсмены, как вы, Анатолий Карпов, которых, словно на витрине, предъявляли Западу как лучший образец советского человека. Вы чувствовали себя на витрине?
— Никогда этого не чувствовала. Но если нас предъявляли как образец, то, положа руку на сердце, мы это заслужили. Страна нам платила за все, ну а кто платит, тот и музыку заказывает.
— В 1980-м вы выиграли свое третье олимпийское “золото”, и в этом же году умер Высоцкий. Вы знали, что помимо ваших бесконечных тренировок и чемпионатов есть другая, параллельная жизнь?
— Конечно, знала. Но Высоцкий — человек из совершенно другой области. Он во многом переворачивал наше мировоззрение, особенно отношение к себе и к стране. Я делала тоже много, но действительно в другой жизни. Если Высоцкий подрывал устои, то я как бы их защищала.
— Понимаю, что вам уже надоели вопросы о личной жизни…
— …Личная жизнь у меня замечательная. Думаю, что многие женщины мне позавидовали бы.
— Но вот один у вас брак распался, второй. И люди скажут, а чему тут завидовать-то?
— У меня был один партнер и другой партнер. Один тренер и другой тренер. Была одна страна, СССР, которую я обожала, и другая — Америка, в которой долго жила и работала. Ну и что? Для меня развод — это не трагедия. Хуже, когда живем, сидим на кухне спина к спине и не общаемся.
— Я слышал, что, еще будучи замужем за Александром Зайцевым, вы влюбились в своего второго мужа и ушли к нему.
— Нет, прямо так я не ушла. Просто сердце мое было уже свободно. На тот момент мы с Зайцевым лишь сохраняли видимость брака.
— Что-то сейчас о нем ничего не слышно.
— В основном он живет под Москвой, на своей даче. Ему нравится быть пенсионером, мне — нет.
— Второй ваш развод был очень тяжелым, вы дочку отсуживали.
— Так пережили. Мы же болеем иногда, вот и переболели. А по мне это видно?
— Получается, что это именно с вами мужикам жить непросто?
— Конечно, и я это знаю. Поэтому я не их виню, а во многом беру ответственность на себя. Просто я приспосабливаться не умею, а мужчины этого не любят.
— Вашему сыну, Александру Зайцеву-младшему, 30. Он уже отец, а вы, соответственно, бабушка. Живет в Москве, занимается гончарным искусством. А дочка ваша чем занимается?
— Она живет в Вашингтоне и работает в телекомпании “Раша тудей”. Будете там, посмотрите, Алена Миньковски ее зовут.
— То есть вы абсолютно счастливый человек. Сейчас у вас есть кто-нибудь?
— Вы знаете, я так окружена любовью людей, что какой-то отдельной любви ждать было бы очень большим хамством. Но и она у меня тоже есть.
— Есть в вашей жизни такое, что вы до сих пор не можете себе простить?
— Когда умирала моя мама, я была в Америке и так и не смогла к ней приехать. У меня тогда украли паспорт, и советское консульство рожало мне этот паспорт в течение трех недель, поэтому у меня ничего не получилось. Я смогла приехать только на 40 дней. Не могу себе простить этого.
— Ирина Константиновна, вы — дама приятная во всех отношениях. Но я не понимаю, зачем вы подписали письмо против Ходорковского?
— Я его не подписывала, это все произошло без меня. Там против Ходора ничего не было, было против всей нашей системы.
— Но в России всегда была милость к падшим.
— В спорте есть такое понятие — лежачего не бьют. Мы ведь уже прошли коллективные письма против Солженицына, Пастернака. Еще в Америке юристы мне четко говорили: ничего не подписывайте. Когда вышла газета с этим письмом, я была в Сингапуре. Мне тогда позвонила подруга, спросила: “Во что же ты в очередной раз вляпалась?”.
— Честно говоря, многие думали, что вы письмо подписали, чтобы вам быстрее построили ледовый дворец.
— Ничего подобного. Как видите, строят до сих пор.