Папу застрелили у нас на глазах. Распахнулась калитка. Щелкнул затвор. Грохнул выстрел.
— Василий, ты что — совсем озверел?! — прижав руку к груди, сказал папа, сделал шаг назад и упал.
Он умирал на наших глазах, а мы не верили в реальность происходящего. Орали от ужаса, набирали “03”, умоляли его немножко потерпеть.
Мы просили о невозможном: когда стреляют в грудь с полутора метров картечью, с которой ходят на медведя, шанса на чудо нет.
Это случилось на даче в Тульской области, в День Победы.
Полковника ракетных войск Дмитрия Леонидовича Семенова застрелил новый русский — Василий Баландин.
Застрелил за то, что мы прошли по ЕГО улице.
“Моя фамилия Пуля”Мы с Оксаной лежали возле пруда и готовились к сессии. Было это лет восемь назад. Подошли какие-то ребята, среди которых был сын соседа по даче Витя Баландин. Неожиданно напротив нас нарисовался здоровенный мужик с ружьем.
“Какого черта вы здесь сидите! А ну проваливайте, пока живы!” — и, сдабривая речь отборным матом, направил на нас дуло.
Так мы познакомились с Василием Баландиным.
— Э-э, девчонки, зря смеетесь — лучше бегите, — предупредил нас Витька. — А то ведь пальнет, ума хватит.
Василий перекинул ружье в левую руку и как был в одежде бросился в воду. Мы дали деру. Через неделю Баландин достал ружье вновь. На этот раз ему не понравились подростки с соседних дач.
— Моя фамилия Пуля, — сообщил он, передергивая затвор. Пока пацаны собирали вещи, раздалось несколько выстрелов.
Родители мальчишек написали заявление в милицию. Василия забрали — впрочем, через несколько часов, еще шире улыбаясь, он вернулся на дачу. Вместе с ружьем. “Да что вы о себе возомнили — я тут вас всех с потрохами куплю! А тульских ментов тем более!” — сообщил он обалдевшим жителям.
Берега Оки уже давно облюбовали писатели и художники. Далековато, конечно, — больше сотни километров от Москвы, зато такая красотища и просторы, что уезжать не хочется. Участки в дачном кооперативе “Россиянка” четверть века назад получали сотрудники центральных газет — в основном “Советской России”. Жена Дмитрия Леонидовича работала там корректором.
Эту дачу Семеновы строили лет двадцать. Пока росли дети, Оксана с Леней, папа ездил туда каждые выходные. Когда появилась крыша, а с ней и возможность остаться на ночь, мы стали приезжать туда постоянно.
Дмитрия Леонидовича все наши друзья называли папой. Мы много времени проводили вместе, он был нашим старшим другом, дорогим и желанным гостем на всех молодежных тусовках. Все “летние” дни рождения обычно справлялись на даче. И без папы праздник был не праздник.
Разрядник по борьбе и футболу, волейболу и шахматам — папиным “регалиям” не было конца. Ему в 65 больше 45 не давали. А со спины вообще 20-летний крепкий парень. “Я не представляю себя старым и дряхлым”, — говорил он не раз. Каждую субботу обязательно волейбол, зимой — горные лыжи в Подмосковье, летом — на месяц на необитаемый остров в Астраханскую область, на рыбалку. Возвращался чернее негра, с кучей рыбы, счастливый до жути. И так каждый год, лет тридцать, в одной и той же компании.
О его работе мы практически ничего не знали. “Почтовый ящик”, где он трудился, специализировался на правительственной связи и прочих военных секретах. Поэтому на многие темы было табу — подписка о неразглашении. Карибский кризис папа вместе с другими ракетчиками пережидал в ярославских лесах, в обнимку с ядерным чемоданчиком...
Из мусорщика — в бизнесменыРаньше Василий Баландин был как все — обычный московский дачник с законными шестью сотками. Даже в милиции когда-то работал. После одной истории — в конце 80-х сбил на машине насмерть женщину — с погонами, но почему-то не со свободой ему пришлось расстаться. Устроился в охрану “правдинского” комбината, старшим по вывозу мусора — собственно, благодаря этой должности и получил участок в “Россиянке”.
Потом Баландин где-то торговал лесом, открыл строительный рынок и еще несколько фирм, прикупил соседний участок. В общем, пока в начале стремных 90-х жители нашего поселка учились выживать, Василий у всех на глазах превращался в классического нового русского. С “распальцовкой”, джипом шириною с улицу, банькой — чтобы из парной сразу в пруд, бильярдной и пр.
И все бы ничего, если бы вместе с появлением денег у Баландина так не испортился характер.
Ну, буйный, ну, психопат — и раньше спьяну гонялся с топором по своему участку за женой и сыном.
Ну, орет на всех как подорванный.
Ну, грозится всех пристрелить и перевешать. И вообще — мы для него “грязь под ногтями” и “сраная интеллигенция”. А кто не хочет узнать о себе что-то новое — лучше не ходите по “баландинской” улице. (Некоторое время назад на дачном “Бродвее”, рядом со своим домом, Василий выложил гравием небольшой участок. После чего решил: отныне весь бродвей — Его.)
Лучше не купайтесь в “баландинском” пруду. (Этот пруд он “приватизировал” на том простом основании, что в него удобно прыгать из его бани).
И вообще — запритесь дома и заткните уши. Потому что он любит прийти на чужой участок и на пальцах объяснить, что вы неправильно ставите забор.
Чем выше становился его дом, тем больше зверел сам хозяин. С большинством дачников, приезжавших на стареньких “шестерках” или электричке, здоровался сквозь зубы. Или — что чаще — увидев давнего знакомого, лишь сильней газовал — да так, чтобы песок в глаза.
А потом исчез сын Баландина — Витька. Связался с плохими парнями, говорят, пытал несговорчивых коммерсантов горячими утюгами и в итоге загремел на нары — за групповое изнасилование с нанесением тяжких телесных повреждений. Дали ему восемь лет. С зоны, впрочем, “откинулся” Витька довольно быстро: Василий денег на единственного сына не жалел.
“Хочу обратно в тюрьму, там хорошо”, — говорил всем Витька. “Владимирский центра-а-а-л-л-л!” — наливает по стопочке и воет, сидя на берегу. Это была обычная “дачная” картинка.
В конце концов Витька подсел на героин и умер от передоза.
С божьей помощью