— Марина Анатольевна, Вы специально убежали из Москвы в Италию на свой день рождения?
— Нет, не убежала, мы всегда ездим сюда осенью и весной, в конце мая-начале июня. Я сейчас вернусь и буду праздновать в Москве с семьей.
— Писательница Александра Маринина с нами так давно! Если лет 10 назад можно было говорить о новом феномене российских детективщиц, то сейчас понятно: вы вошли в плоть и кровь современной литературы. Чувствуете себя ветераном литературной сцены?
— Я все-таки женщина до мозга костей. Слово «ветеран» применительно к себе — никогда, ни за что и ни в чем. Я всегда буду юной и неопытной!
— Ваш психологический возраст?
— Лет 35.
— В жизни когда-то наступает момент, когда ты чувствуешь, что ты не просто взрослый, а зрелый...
— Конечно. Помните замечательный французский фильм «Последний поцелуй»? Таксистка везет женщину, выслеживающую своего мужа, ей где-то под полтинник, муж ей изменяет с юной пианисткой... Женщина говорит таксистке: «Мы же вырастили двоих детей! Посмотри, в какой я форме, какое у меня тело, волосы, — ну чем я плоха?!» Таксистка ей говорит: «Дорогая, женщина, у которой
— Прочитала любопытную цитату о вас из журнала 1998 года. Мол, Маринина ненавязчиво внедряет в умы читателей идеи демократии, умеренного феминизма и коррумпированности власти. Пройдемся по трем пунктам?
— Формулировка меня озадачила. Что касается феминизма, то никаких идей ни умеренного, ни экстремального феминизма я никогда не внедряла. Внедряю я всегда только одну идею: равноправия всех людей. Кто чем хочет заниматься, у кого к чему душа лежит, тот пусть то и делает — независимо от того, какого он пола и как принято в этом обществе. Хочет мужик сидеть дома и растить детей — имеет право. Хочет баба шпалы укладывать — имеет право. Эту идею я отстаиваю.
Что до идей демократии, то, как сказал известный во всем мире политик прошлого, демократия — это ужасная гадость, но, к сожалению, ничего лучше человечество не придумало. Никто толком не знает, что это такое. И уж тем более этого не знаю я. Поэтому идей демократии я внедрять никому не могу.
— А что касается коррумпированности власти?
— В
— Образ доброго мента, пульсирующий нам с экранов и обложек, уже немного отошел в прошлое, но оптимистические полицейские сериалы все продолжают показывать. Согласны ли вы, что это все дальше и дальше от реальности?
— Образ мента, показанный в сериале «Глухарь», среди всей кино- и литературной продукции максимально приближен к реалиям. Другой вопрос, что сюжеты с подобным героем не несут никакой мысли. Чтобы описывать реалии, есть журналистика и документалистика. Художественное произведение должно быть нацелено на другое: сформулировать и донести мысль, идею, чувства. С помощью образов полицейских, максимально приближенных к реалиям, мы никакую идею ни до кого не донесем. Поэтому естественно, что в художественных произведениях полицейские совершенно на себя не похожи!
— Есть у вас из ряда вон выходящий роман — «Взгляд из вечности». Философская притча и роман о советском времени в одном лице. Явно для читателя это был эксперимент. Удался ли он?
— Да. Но вряд ли это был эксперимент. Эксперимент — целенаправленные действия, направленные на решения познавательной задачи: что получится? У меня была задача не познавательная, а эмоциональная: вывести себя из двухлетнего простоя и депрессии, написав то, что мне в данный момент хочется. Что из этого выйдет, как отреагирует читатель — мне было все равно. Мне было нужно для себя это написать. И я благодарна моему читателю, что он проникся, понял. И я довольна тем, что я не побоялась и сделала.
— Российский детектив в современном виде растет из лихих
— Знаете, все-таки есть (и не надо делать вид, что нету) мужской детектив и женский. Мужской — да. 98% действительно ногами оттуда. Женский — вообще растет не из детективного и не из криминального бытия, а из романтического. И к реалиям
— А читатель изменился ли за это время, с 90-х?
— Конечно. В 90-е хотели читать про то, про что в 80-е читать не могли. Милиционеры плохие, власти коррумппированны, в милиции бьют, есть воры в законе — вся эта информация была засекречена для граждан, за исключением тех, кто по долгу службы был с ней связан. И все хотели про это. Сегодня про это никто не хочет: есть газеты, ТВ, интернет, мы все это и так знаем.
— А что же сегодня читатель хочет от книги?
— Новое знание. Не в смысле, кто кого на самом деле убил. Новую мысль, чувство, новую идею, чтобы было о чем подумать. Если раньше была гонка за фактурой, то сейчас началась гонка за идеями. Я это чувствую и по читателю, и по себе, я же такая же, как все.
— Какой детектив вы бы назвали плохим?
— Это очень индивидуально, вкусово. Я категорически против понятий «хороший» и «плохой» в искусстве. Есть понятия «мне нравится»-«мне не нравится», «моя эстетика»-«не моя эстетика». Одна и та же книга, прочитанная в одном состоянии духа, может тебе страшно понравиться, а через 10 лет ты ее прочтешь, у тебя уже другой жизненный опыт — и она тебе скучна.
— Как вы, вспоминая свои ранние книги, относитесь к ним? С умилением?
— Я их не перечитываю, конечно. Но вспоминаю с нежностью, да. Помню, с каким удовольствием, азартом, куражом я их писала! Мне все это так нравилось... Хотя я понимаю, что и сейчас я далека от совершенства, но за 40 написанных книг у меня хоть какой-то ремесленнический опыт появился. А тогда у меня и его не было. Это я все понимаю — но все равно нежно их люблю.
— А свой первый автограф помните?
— Помню! Это было после выхода первой книги «Убийца поневоле». В Лужниках был как раз праздник «МК». Это было летом 95-го года, там было книжное мероприятие, и издательство пригласило на автограф-сессию двух авторов — меня и Виктора Черняка. Я была уверена, что ко мне никто не подойдет: Черняк был автор с именем, у него было много публикаций... А у меня первая книжка вышла в апреле! Но ко мне подошло целых 16 человек. Я была так счастлива! Мне казалось, я уже такая большая, я дала целых 16 автографов.
— Особенно веселыми ваши детективы не назвать — но место юмору находится. Вы сознательно его вплавляете?
— Я пишу абсолютно бессистемно в этом смысле. Никогда не бывает представлений, что тут надо подпустить жути, а тут поддать юмору. Я действую чисто интуитивно. Кроме того, есть произведения, написанные от первого лица и от третьего. В тех, что написаны от первого лица (их у меня очень мало) есть широкая возможность для юмора. Повествование от третьего лица возможности юмора ограничивает. Само происходит. Пишу-пишу — раз, и самой стало весело, придумалась реплика, что называется, под руку попало. Но специально я ничего не придумываю.
— Недавний роман «Бой тигров в долине» — про искушение большими деньгами. У вас такое в жизни было?
— Не помню, честно вам скажу. Идея самой книги родилась из образа двух стариков, которые каждую новогоднюю ночь подбирают на улице какого-нибудь несчастного, которому некуда пойти, и приводят его к себе. Эта мысль родилась уже лет 5 назад, и я не знала, что с ней делать. Но откуда взялись такие суммы... В моей жизни соблазна большими деньгами никогда не было. Все, что у меня было, всегда было мной заработано, и зарабатывалось постепенно. Огромные суммы на меня никогда не обрушивалось. Но наблюдения за нашими согражданами навели меня на размышления о том, что халявные деньги до добра не доводят.
— Ваши поклонники знают, что вы человек, любящий спокойствие, и желательно неизменное. Вы бы хотели, чтобы время до следующего юбилея прошло также, как оно прошло после предыдущего?
— Нет, я бы хотела, чтобы это время прошло не сумбурно, стабильно, но с новыми нюансами, с новой эмоциональной окраской. Жить много лет на одном и том же эмоционально-психологическом фоне очень скучно. Пять лет — хороший срок, за который человеку может все надоесть. Почему американцы рекомендуют раз в 4-5 лет менять работу, местожительство и пр? Последние пять лет я прожила в определенном состоянии духа. Будущие пять лет хочу тоже спокойные, размеренные, но — в несколько ином состоянии духа. Чтобы не соскучиться.
