На сцене только экран и Петр Николаевич Мамонов – икона советского рока, киноактер и вообще уникальная личность. В своем спектакля он поет, он же выступает на экране – раздваивается и разтраивается в разных пейзажах. Пейзажи снимал его сын Иван, застенчивого вида молодой человек, выпускник операторского факультета ВГИКа. Он уже известен, как оператор нашумевшей с прошлого года картины «Шапито-шоу».
Спрашиваю: «Как работалось с отцом?»
- Да вообще хорошо, - говорит Иван, почему-то смущаясь. – Нет, он не давит, я выбирал натуру, снимал, монтировал, показывал ему, а он говорил, что оставить, а что вырезать.
- Иван, то есть конфликт отцов и детей – не ваше? В школу Петра Николаевича не вызывали?
- В какую? В деревенскую что ли? Я ведь до 10 класса учился в деревенской школе, а заканчивал школу в Москве, где жил один.
Иван говорит, что не очень доволен своей работой во второй части спектакля: «Ну я доделаю».
И вот Петр Николаевич – собственной персоной. Поет песни, как говорит новые. По-особенному движется, как только умеет он – не человек, а животное какое-то. Органика – фантастическая. Премьера состоится через неделю. Как говорит Мамонов, ему еще работать и работать над спектаклем. После показа он дал мне интервью.
- Петр Николаевич, вот уж не ждали вас в театре. Сколько лет прошло с последнего спектакля, который вы ставили и играли здесь же, в Станиславском?
- Да много, уже лет пять как.
- А уж я думала, что и не вернетесь на сцену…
- Я тоже так думал, но театр это такая живая вещь, когда все происходит, рождается здесь и сейчас. Когда ты от зала так подпитываешься, такой энергией заряжаешься…
- Но я помню спектакль по Маркесу, где вы прямо со сцены вступили чуть ли не в перепалку с одним зрителем. Такого никто себе не позволял кроме вас.
- Маркес - это у меня не удачный был опыт. Не получился спектакль. Я вот тогда понял, что работать с коллективом – это не мое. Я все должен сам. И режиссура – тоже не моя профессия, но опыт хороший. Коллектив – это же люди, это много гордости чьей-то.
- А вы не гордый разве?
- Еще какой, но постоянно с собой борюсь. Все гордые. А кто говорит «Я не гордый» - тот самый и есть гордец. Я не пророк и никого никуда не веду, не зову. Как Христос – хочешь за ним иди, хочешь – не иди. Но не пойдешь за ним, будешь на том свете сидеть один в углу без света, одинокий. Вот это и есть ад.
Люди не хотят договариваться. Вот Израиль с Палестиной. Все кончится, как только кто-то уступит, кто-то отдаст рубашку последнюю. И то, что сверху еще.
- Петр Николаевич, это же не реально.
- Вот то-то и оно. Люди в жизни тонут, им плохо. Я и сам тону, но хочу им помочь. Чтобы не сидели в темноте. Я же, как все, грешен: держался, держался, а тут позавчера два литра вермута выпил. Зачем? И домашним плохо, хотя я себя хорошо держу. Но выпил. Тут друга одного своего спрашиваю: «Вадим, ты почему бросил пить?», а он отвечает: «Я тут четвертинку открыл опохмелиться, а на горлышке зеленый черт сидит и говорит: «Давай, давай!», и тут друг говорит, что все понял, что дьявол это. Ну и бросил».
Между прочим, «Дед Петр и зайцы» Мамонов сделал – удивитесь – по сказкам братьев Гримм. Спрашиваю, почему именно Гримм – сказки-то у братьев страшноватые. А он отвечает:
- Да сам не знаю. Страшноватые, правда. Но как-то попались. У меня не только братья Гримм, у меня и Чехов, и остальные. Вот сделал спектакль на полтора часа, вдруг люди придут и им хорошо станет. И главное не в театре, а чтобы в доме хорошо было. И не надо говорить, мол, Мамонов восклик на сцене, я такой же тонущий, как все… Я стараюсь от своего бревна в глазу избавиться. Другим помочь. Это главное. Ведь все люди – зайцы, всем нужна помощь.
Сказал и пошел на сцену – разбираться с технарями. Через неделю премьера.
