Полутемный зал. Ярко освещенная сцена. Только что начали второй акт. Декорация — геометрический минимализм в духе Малевича: светлого дерева балки бескомпромиссно расчерчивают черное пространство ленкомовской сцены по горизонтали и вертикали. По одной из них, прогнувшейся к сцене под 45 градусов, идет черный человек. Черный плащ с черным капюшоном скрывает лицо. Черные тоненькие ножки в черных же чулках и черных тяжелых башмаках.
«В одном черном-черном городе жил черный-черный человек», — вдруг вспоминается мне детская страшилка, но не о пионерско-дворовом фольклоре пойдет речь. За основу своего нового спектакля Марк Захаров взял… комедию древнегреческого комедиографа Аристофана и решительно скрестил его — с чем бы вы думали? — с Чеховым, сразу с тремя его рассказами — «Хористка», «Попрыгунья» и «Черный монах». Похоже, что именно черный монах в этот момент поднимается по светлой балке.
Марк Анатольевич сидит у столика с лампой в сугубо мужской компании — художник Алексей Кондратьев, режиссер Игорь Фокин, хореограф Сергей Грицай, приглашенный на постановку «Небесных странников» из Петербурга.
Удар гонга. Тревожная музыка. И на сцену выбегает актриса Александра Захарова с длинной меховой горжеткой аж из двух чернобурок и в сопровождении шести молодых мужчин во фраках и котелках. «И почему же мужчины в жизни отказались от этого чудесного головного убора? — думаю я, рассматривая котелки. — Это же так стильно и графично смотрится, особенно в театральном свете».
— Почему, почему они мне перестают нравиться? — нервным, полным беспокойства голосом произносит Захарова. — Почему я хочу их, не хочу, хочу...
Что это за птица, запутавшаяся в своих связях? А мужчины на ступеньках за ее спиной, точно голуби на жердочке, реагируют на ее слова: на птичий манер поворачивают головы, только не воркуют. И тут же решительным шагом входит он — гордый сокол (а может, тетерев, что токует вокруг самки), он же художник Рябовский — белая широкополая шляпа, белый фартук и ведро с подтеками белой краски. Это актер Виктор Раков, а через пару минут на сцену ворвется нелепая особа (огромная шляпа, кожаный саквояж в руках, резкие движения) — Аня Якунина, которая учинит сцену ревности и, уходя, бросит испуганной барышне с чернобуркой: «Падшая! Ну какая же вы падшая!»
Кто есть кто в этой компании, даже если знаешь прекрасные чеховские рассказы, сразу не разберешь. Ведь режиссер Марк Захаров — совсем не любитель буквально следовать за авторским текстом. Он предпочитает все перемешать, перемолоть и выдать свое — яркое, оригинальное и, главное, про сегодняшнюю жизнь. Стаи птиц, запущенные Аристофаном, по сцене не летают, но именно эта комедия, судя по всему, является детонатором всех событий, что случатся на ленкомовской сцене.
В данный момент на ней случились две мужские фигуры, одна крупнее другой — в прямом и переносном смысле: Сергей Степанченко и Александр Балуев. Да, именно Балуев приглашен в «Ленком» на роль доктора Дымова, и именно его Марк Захаров сделал сквозным персонажем в «Небесных странниках». Дымов получается удивительным. В перерыве спрашиваю Балуева:
— Ты редко играешь в театре. Почему согласился прийти в «Ленком»?
— Во-первых, это предложение Марка Анатольевича. Во-вторых, очень неожиданную историю он предложил. Она чем-то личностно меня зацепила, подействовала на меня, что ли.
— Твой герой немногословен.
— Не то слово, еще и сократили мне текст. Но не в этом дело, можно болтать без умолку, толку не будет. Мне интересна эта роль тем, что она не про героического героя, а происходит с обыкновенным человеком — это самое сложное.
И вот на сцене Балуев и Степанченко.
— Ты жене своей веришь? Сомневаешься?
— Она замечательная женщина. Просто ей не сидится на одном месте. Натура такая капризная — летает с места на место.
Словом, попрыгунья — Ольга Ивановна, жена Дымова — как-то незаметно из «Попрыгуньи» уже вплывает в «Черного монаха» с небольшой задержкой на «Хористке». Дамочка остервенело кружится в вихре богемной жизни, не различая, где настоящее, а где фальшь. Ольгу Ивановну играет Саша Захарова, и она единственная участница рабочего процесса, с которой Марк Захаров на «ты». Ко всем же остальным он обращается исключительно на «вы», никогда не повышает голос, но все равно остается тихим диктатором высокого вкуса и качества. Что видно и в исполнении сценической конструкции, в костюмах... Свои режиссерские просьбы заворачивает в мягкую «упаковку»: вроде — «давайте поможем режиссеру, здесь повернемся» или «что-то у нас тут шумновато было, давайте еще добавим энергии».
Я смотрю на него: уже совсем не молодой человек, но три слова, которые он чаще всего употребляет, теже, что и десять, двадцать, тридцать лет назад, — скорость, напряжение, энергия. Наверное, из него, думаю я, фаната скоростного движения, получился бы неплохой гонщик «Формулы-1». В перерыве спрашиваю у Марка Анатольевича:
— Вы когда-нибудь водили машину?
— Никогда, — удивил меня Марк Анатольевич.
Объявляют перерыв. Среди большого количества технарей нахожу Артемия Харлашко — он разработчик декорационного оформления. Парень, видно что измотан, глаза слипаются – работают день и ночь.
— Конструкции с виду вроде бы простые, минимализм сплошной, но у них сложное техническое насыщение. Вы же видите, как все насыщено светом. Собственно, сама декорация является одним большим световым прибором.
— А сколько света задействовано?
— Помимо периферийного в совокупности в декорацию встроено 30 киловатт светодиодных линеек — это очень мощный свет. Да у нас тут километры световых диодов. Управление, коммуникации их — над этим сейчас и работаем.
— Значит, сиять будут ваши «Небесные странники». Это самый сложный с точки зрения технологии ленкомовский спектакль?
— Нет, на сегодняшний день самый сложный у нас «Вишневый сад», он труден в проведении. Там все связано с индивидуальной механикой, созданной специально под этот спектакль. Представьте, стена глубиной 15 метров в первом акте перемещается по всей сцене и выстраивается в разные диагонали. А во втором — она складывается и в конце концов разваливается.
Интересно, что, оставаясь верным приверженцем высокотехнологичного театра, Марк Захаров так и не опустился до экрана и видео на сцене. Сложные рукотворные декорации, фантазийные конструкции — его козырная карта, задающая стиль всей игре. Вдруг огромная шаровая молния влетает на сцену, в бешенстве вспыхивая электрическим разрядом. Звук гонга и музыка, которая рождает невероятный по четкости образ несущегося на огромной скорости поезда. Куда несется? Зачем? И рухнет ли под откос в своем головокружительном полете? Неотвратимость беды разлита в воздухе.
«На горизонте, точно вихрь или смерч, поднимался от земли до неба высокий черный столб. Контуры у него были неясны... Монах в черной одежде, с седою головой и черными бровями, скрестив на груди руки, пронесся мимо... Босые ноги его не касались земли. Уже пронесясь сажени на три, он оглянулся на Коврина, кивнул головой и улыбнулся ему ласково и в то же время лукаво. Но какое бледное, страшно бледное, худое лицо! Опять начиная расти, он пролетел через реку, неслышно ударился о глинистый берег и сосны и, пройдя сквозь них, исчез как дым» — цитата из моего любимого рассказа «Черный монах».
— Марк Анатольевич, почему такой неожиданный гибрид вы выращиваете из древнего грека Аристофана и русского классика Чехова?
— Аристофан — великий отец комедии, а Чехов, он все-таки комедиограф (так он, во всяком случае, себя позиционировал). И птицы Аристофана являются детонатором и контрапунктом. О стиле спектакля могу сказать, что, если соединить все вместе, у нас получается некая фантасмагорическая акция, которая более интересна, чем просто «Попрыгунья», «Хористка» или «Черный монах», которые есть от Чехова. Еще будет «Буревестник» Горького и цитаты из поэзии Пушкина.
Вот такая театральная игра с галлюцинарными элементами. Потому что галлюцинации, по большому счету, входят в душу, становятся смыслом существования, могут преследовать. И почти у каждого человека существует некий параллельный мир, который так или иначе с ним взаимодействует. Порой это доходит до полтергейста, а иногда сопровождается сновидениями, навязчивыми идеями, может быть, даже с легкой неадекватностью, присущей людям небесталанным.
— Почему на роль доктора Дымова вы пригласили именно Александра Балуева?
— Мне показалось, что он воплощение такого положительного человека, на которого можно надеяться. Он несет добро, его организм настроен на умное и доброе начало.
— Ваши герои как птицы. В таком случае наша страна видится таким большим курятником или все-таки развитой европейской птицефабрикой?
— Нет, птицы — это сопутствующий фон, который может атаковать человека, как в фильме Хичкока. Но, с другой стороны, птицы — это и радость. Когда люди смотрят в поднебесье и поют песни, например: «Дывлюсь я на небо, тай думку гадаю…» У всех есть свое представление о вольной и свободной птице. И точно так же есть люди, которые могут гордо и прекрасно прожить свою жизнь, как красивые птицы. Это прежде всего относится к моему герою Дымову: он почувствовал свое христианское предназначение — спасти человека от дифтерита и пожертвовать жизнью, то есть взять боль на себя. Если мы не научимся брать боль человека близкого, и особенно далекого, постороннего, будет беда.
На сцене рядышком сидят экзальтированная дамочка Ольга Ивановна и обыкновенный, без «фишек», доктор Дымов.
— Я так устал, мама, — говорит Дымов. Голос его вроде бы ровный, спокойный, но в нем боль, в нем… да много чего. — Пока ты писала этюды, я защитил диссертацию. Мне предложили приват-доцентуру. Вокруг нас витает боль. Просто я, мама, не могу радоваться всему, чем ты восторгаешься.
На сцену врывается шальная компания. Один, совершенно шизофренического поведения человек по фамилии Чикильдеев (артист Иван Агапов), без удержу палит в пол и воздух, а потом кричит дурным голосом:
— У меня паранойя, шизофрения, психопатия, недержание.
— Манию величия забыли, — напоминает Марк Захаров.
— У меня паранойя, шизофрения, психопатия, мания величия, недержание. Жизнь свою никчемную буду кончать. Здесь! На этом месте!
А черный монах с тоненькими ножками, как ни странно, оказавшийся совершенно безволосым молодым человеком (Дмитрий Гизбрехт), наблюдает за этими человеческими сценками. Что думает? Маленькие, смешные, нелепые суетливые птицы…
