Мы сидим на 23-м этаже пятизвездочной гостиницы. Из окна открывается роскошный вид на побережье. Но настроение совсем не курортное. На Бондарчуке, как всегда, безупречный костюм и темные очки — то ли от яркого барселонского солнца, то ли для того, чтобы скрыть усталость.
— Две недели назад мы прилетели в Лос-Анджелес буквально на несколько часов на показ 15-минутного фрагмента «Сталинграда» в офисе IMAX, — говорит Федор Сергеевич. — С этого началось мое непонимание: в какой части света я нахожусь и где я должен спать, а где бодрствовать. Из Америки я улетел во Францию, пробыл там три дня. Доехал на машине из Вердена в Берлин. Послушал озвучание наших немецких артистов и артистов массовых сцен. Из Берлина — на несколько часов в Москву. Потом улетел в Лондон, оттуда снова в Москву, из Москвы — в Барселону. И вот мы здесь, на СineEurope. А я, кажется, вернулся обратно на ту территорию, где местные день и ночь совпадают с моими. Трудно, конечно. Но интересно. Такой раж!
Только что в рамках крупнейшего европейского кинорынка СineEurope прошла презентация «Сталинграда». Режиссер и его продюсер Александр Роднянский на безупречном английском рассказывали специалистам со всей Европы, что перед ними — рабочая версия. Что это только первые 15 минут. Что еще много надо доделать. И что, пожалуйста, не судите нас строго.
— Когда первый раз смотришь на большом экране рабочий материал, восприятие твое обостряется невероятно, — сняв ненадолго очки, говорит Бондарчук. — Страх испытываешь, что зритель что-то заметит, о чем знаешь только ты, что уже лежит у тебя на монтажном столе и через несколько недель изменится. Вроде недоделанного на компьютере цифрового солдатика в правом верхнем углу. Мы уже несколько показов делали, и ты примерно представляешь реакцию публики. Но эта пауза перед последним титром и черным экраном каждый раз — очень волнительна.
На большом экране на фоне красного солнца над городом летит самолет МЧС. Под ним горит земля — это Фукусима после взрыва. Японский премьер-министр обращается к гражданам со словами соболезнования. Российские спасатели в оранжевых жилетах бегают по обуглившимся обломкам. Под одним из таких обнаруживают признаки жизни. Пытаясь успокоить женщину, над которой нависла бетонная плита, спасатель начинает рассказ, который переносит их всех на семьдесят лет назад. В опаленный Сталинград.
— С самого начала в сценарии была придумана структура с повествованием внутри повествования, — объясняет Александр Роднянский. — Что наш сюжет о защите Сталинграда помещен внутри рассказа людям, которых спасают сегодня. И когда случилась Фукусима, я позвонил Федору со словами: «Это трагично звучит, но ты понимаешь, что теперь наш фильм начинается в Японии». «Завалы Фукусимы» тоже, кстати, строили под Питером.
Война в фильме Бондарчука выглядит так, как никогда. Совмещая советские традиции кино (в первую очередь — в рассказе истории, полностью строящейся на личных взаимоотношениях героев) с последними технологиями (чтобы понять, как выглядит «Сталинград», представьте «300 спартанцев», снятые в стилистике «Прометея» Ридли Скотта), режиссер врывается в высшую кинематографическую лигу, минуя все отборочные этапы. На том уровне, на котором выступает «Сталинград», не существует поблажек — никого не интересует, что в России нет опыта создания подобных фильмов. И никакие высокие технологии не гарантируют ни локального, ни международного успеха, без которого этот проект просто погибнет. Фильм можно сравнить с прыжком через пропасть. Назад уже не свернуть. Но стоит не долететь хотя бы сантиметр — и все.
— Многие воспринимают 3D как маркетинговый инструмент, — говорит Александр Роднянский. — Мы же убеждены в том, что как цвет по отношению к черно-белому кино, как звук по отношению к немому, как постоянно увеличивающийся размер экрана, 3D — не более чем инструмент в руках художника. Его можно использовать крайне неудачно, а можно использовать удачно. И потом, технические достижения, которыми мы пользуемся, должны стать естественным препятствием для видеопиратов. Я абсолютно убежден, что законодательными нормами пиратство не сдержишь, а развитие технологий как раз станет отличным ответом на вопрос: а зачем, собственно, смотреть это в кинотеатре, а не дома на DVD? И для нас 3D был таким инструментом приближения — я бы даже сказал, погружения — зрителей в события. Чтобы главным итогом просмотра для них стало ощущение пережитого опыта. Мы точно не верим просто в силу визуальных впечатлений, трюков и компьютерных эффектов. Конечно, мы стоим на гигантах советского кино. Но при этом у нас современная история, понятная молодому зрителю. Она универсальна для любого человека, в какой бы стране он ни пришел на фильм, но это точно наш взгляд на мир. Плюс у нас в наличии сильная группа авторов, в первую очередь такой режиссер, как Федор. Который с одной стороны — очень убедительный, эмоциональный автор. А с другой — умелый профессионал, владеющий всем инструментарием современного кино. А таких очень мало. Все эти усилия — ради того, чтобы сделать картину, способную пересекать границы. В Азии картина должна пойти удачно — сопоставимо с Россией. Уже сейчас к фильму есть большой интерес в Китае. Но сначала мы проверим Европу и Северную Америку — самые сложные рынки.
— Для чего ты в 45 лет делаешь очередное высказывание о войне? — продолжает Бондарчук. — Я на этот вопрос сам для себя отвечаю, что если бы не было новых инструментов, таких, как IMAX 3D, — может быть, я и не взялся за эту историю. Когда новые технологии позволяют тебе добиться ощущения невероятно подробного, убедительного, да еще и трехмерного мира, то возникает это вечное желание стереть границу между происходящим на экране и зрителем. Я сам себя ловил на мысли, что каждый раз с интересом рассматриваю, казалось бы, совершенно второстепенные вещи. И что каждый просмотр разный. Когда говорят, что у нас картинка голливудская, я этого вообще не понимаю. На «Сталинграде» сложилось все — в отличие от «Обитаемого острова», где каждый экспериментировал и пытался из пластилина и картона смастерить танк. Здесь же все работали на своей территории. Сергей Владимирович Иванов, главный художник, который упражнялся в военных эскизах в том же ВГИКе, где мы учились на параллельных курсах. Художники, которые делали модели самолетов, мебель и люстры — все, что касается реквизита, — одержимо занимаются этим всю жизнь. Оператор Максим Осадчий — понятно. Его работа с изображением — невероятное достижение. Композитор Анжело Бадаламенти. И все продолжают работать и привносить свой вклад и сейчас, на стадии постпродакшна. Слава Алимов, звукорежиссер, изменяет и усиливает картину каждый день. Например, то, что вначале звучит голос премьер-министра Японии, — его идея. Когда я его услышал впервые, мне как зрителю все стало понятно и без перевода. Я это принял эмоционально.
Выговорившись, Бондарчук откидывается на спинку дивана — короткое время, чтобы передохнуть перед следующим интервью с крупнейшим американским журналом о кино. Тут на его лице появляется почти голливудская улыбка, и с возгласом: «Это же совершенно гениальная история!» — он снова принимается рассказывать. На этот раз — про своего актера Томаса Кречманна («Пианист» Романа Полански), который играет в фильме главную немецкую роль:
— Мы с Томасом — два человека, которые снялись сразу в трех «Сталинградах». Он, прежде чем убежать из ГДР и стать западнонемецким артистом, был профессиональным спортсменом, членом сборной ГДР по плаванию. Плавал с нашим Сальниковым. А его дебют в кино состоялся в немецком фильме «Сталинград» — о том, как группа немцев замерзла насмерть под Сталинградом. В том же году, что и он, я тоже снялся в «Сталинграде», но у Озерова. Играл снайпера Зайцева. Того же героя, которого потом сыграл Джуд Лоу в картине «Враг у ворот». Это был 1989 год. Мы с Ваней Охлобыстиным и Тиграном Кеосаяном, студенты режиссерского факультета, проходили у Озерова практику. Разруливали переход второго взвода слева направо. Или командовали девочкой, несущей ведро справа налево где-то за километр от площадки. На самом деле практика у студентов на съемках такого фильма — дорогого стоит. Потом из этого же материала Озеров сделал картину «Ангелы смерти». И вот, много лет спустя, два артиста с двух разных «Сталинградов» — немецкого и советского — встретились на площадке третьего. Томас говорит: он никогда не думал, что будет сниматься еще раз в военной картине. И уж тем более — в «Сталинграде». Но я его убедил.
