— Почему вы снова взялись за эту пьесу? Разве можно дважды войти в одну реку?
— Можно. Потому что река течет и никогда не бывает одной и той же. 12 марта годовщина кончины Олега Табакова. Наши судьбы переплелись на этой работе еще в 1982 году. Олег Павлович играл роль Сальери на сцене прославленного МХАТа около 30 лет. Мне захотелось обогатить репертуар Театра у Никитских ворот этой мощной и уникальной пьесой Питера Шеффера. И сейчас, когда близится вторая годовщина ухода Табакова, вспомнить еще раз его имя и нашу работу.
Конечно, новый спектакль буквально не повторяет постановку в Художественном театре. Наверняка театралы, видевшие прежнюю работу, найдут точки соприкосновения, но наш вариант более обогащен временем. Поверхностный зритель начнет сравнивать, у кого лучше. Сразу вам скажу, что на первой же репетиции я сказал: «Мы не будем соревноваться с Олегом Павловичем. Мы будем делать другого Сальери». Здесь не может идти речь о подражании. Другое дело — концепция спектакля.
— История ведь не только про самих Моцарта и Сальери?
— Вообще нет. Историки доказали, что Сальери не умерщвлял Моцарта. Здесь речь идет о моцартианстве и сальеризме. То есть об абсолютной свободе духа и чистом ремесле в сочетании с карьеризмом и опустошением. Эта пьеса мне нравится не только текстом, но и формой. Психологический театр сочетается со зрелищностью. Более роскошного спектакля в нашем театре еще не было.
Есть два подхода в изъявлении художника: полетное искусство Моцарта, требующее живости, непредсказуемости, легкости, неуправляемости, и некоторый техницизм Сальери, с помощью которого талантливый профессионал достигает результата. В XXI веке мы понимаем, что во все времена во всех видах искусства этот процесс был чрезвычайно конфликтным.
С моей точки зрения, нельзя приходить в этот мир и говорить: «Я сделаю что-то новое». Это бредовая позиция. Новое должно возникнуть в результате твоих взаимоотношений с жизнью. У Сальери эти взаимоотношения чрезвычайно ослаблены. А у Моцарта его искусство и есть жизнь, а жизнь естественным образом переходит в искусство. Причем таких художников, как Сальери, абсолютное большинство, а Моцартов — единицы. В этом актуальность нашего спектакля.
— Первый «Амадей» был поставлен в 1983 году. Почти 40 лет прошло. Как то время и нынешнее повлияли на постановку?
— Я не первый человек, который возвращается к своему произведению. Понимаете, очень много людей умеют читать, но мало способны на прочтение. В XXI веке мы еще четче увидели тот конфликт, о котором я толковал 38 лет назад. Тому есть тысячи примеров. Я буквально каждого коллегу могу для себя положить на ту или иную полочку. Конечно, и во мне сидит Сальери. Но я его изгоняю. Я очищаюсь, когда ставлю спектакль о моцартианстве. Не то что я пытаюсь подражать ему. Это возникает от природы. Пушкин, например, это абсолютное воплощение моцартианства. У них даже жизнь в чем-то похожа.
Или возьмем более близкий пример — Мстислав Ростропович. Ходит легенда, что, когда он приехал в какую-то сибирскую деревню, там не оказалось рояля. А как еще виолончелисту настраиваться на концерт? Но был некто, хорошо играющий на гармошке. Вот и есть моцартианство: Ростроповичу аккомпанирует мужичок на гармошке. Просто гений так любит музыку, что не может обмануть зрителей. Это и есть моцартианский поступок. Психологически этот человек свободен. «Сальери» такого себе никогда не позволит.
— Заканчивая тему прошлого спектакля, не могу не спросить о единственном мхатовском Сальери Олеге Павловиче Табакове. Помните его первые репетиции?
— Его надо было постоянно разгадывать. На репетициях он все время озадачивал. Был игруном. Конечно, в своем творчестве Олег никакой не Сальери. Будь он молодым актером, то блистательно играл бы Моцарта. Тогда во МХАТе эту роль исполняли 4 артиста: Володя Пинчевский, Миша Ефремов, Рома Козак и Сережа Безруков. Причем Сережу вводил именно Табаков. Он же был его учителем. А я только пару правок внес.
Помню, на одной из репетиций мы разбирали монолог Сальери. Я долго говорил о смыслах, темах, человеческом и божественном. Минут 40. Сидит Табаков, слушает. Перед его носом лежит пьеса. Я говорю, а он отмечает что-то на листах. Кончается репетиция. Я спрашиваю: «Олег, можешь показать, что ты там карябал все время на полях?» Он мне показывает. После первого абзаца у него написаны три буквы «апл.», после второго — «апл.» и после третьего — «апл.» Переводя на русский язык, он наметил, где у него будут аплодисменты.
По сути, в этот момент он действовал как Сальери. То есть грамотно обозначил в своей роли, где надо сделать акценты. Больше скажу, на премьере все так и было! А где, с моей точки зрения, их не должно быть, он технически вызвал аплодисменты. Фыркал, издавал какое-то междометие, раздвигал руки и своим обаянием сражал зал наповал. Чисто эстрадное мастерство, если хотите. Но это было органично!
— В спектакле есть музыка Сальери?
— Да, наравне с Моцартом. В свое время я прослушал очень много его произведений. Ей-богу, я не специалист, но по прошествии многих лет смогу определить музыку обоих композиторов. Они похожи, но одна без жизни, а в другой — легкость и полет.
Как-то с Олегом Николаевичем Ефремовым мы говорили о системе Станиславского. Это было в те же годы. Он рассказал, как был в кукольном театре. «Ты представляешь, там одни куклы играют по системе Станиславского, а другие — нет». Как это, а? «А потому что у одних есть партнерство, оценки и действие, а другие — мертвые. Когда главные принципы мастерства соблюдаются, даже куклы становятся живыми». Это сейчас все плюют на систему Станиславского. Зачем она нам? Мы сами себе Станиславские, свое придумаем! Не придумаете, потому что не владеете мастерством. А мои спектакли по 20 лет идут и качества не теряют, простите меня за эту нескромность.
— Какие качества вы искали в новых артистах на роли Моцарта и Сальери?
— Сальери играет заслуженный артист России Александр Масалов. Возьму на себя ответственность и открою маленький секрет. В футбольном мире есть такой замечательный комментатор Александр Елагин. Так вот он и есть Александр Масалов. Это одно и то же лицо. Он, как никто, комментирует футбольный чемпионат Англии. Такие две разные ипостаси. На мой взгляд, Саша сумел найти новые опоры в роли, не подражая Табакову. Это блестящая актерская работа. Хотя, конечно, судить зрителям.
Моцарта у нас два. Это молодые артисты Никита Заболотный и Игорь Скрипко. Они прекрасно двигаются и замечательно поют. И, что немаловажно, отлично импровизируют. В этой роли для них, как и для артистов МХАТа, задача осложнялась резкой сменой комедии на драму. Как соединишь Моцарта-шалопая и Моцарта, пишущего «Реквием». Тут-то и пригодится психологический театр. Могу честно сказать, что ребята справляются с обеими частями. Судить, опять же, зрителям и критикам…
— Вы так часто повторяете, что судить зрителям. Волнуетесь?
— Я понимаю, что был спектакль, в котором играли Табаков, Безруков, Ефремов. Он шел около 30 лет на сцене Московского Художественного театра. Это определенный запас прочности. И психологически я должен быть спокоен. Но это обманчиво. Когда я задумал возродить спектакль, некоторые близкие друзья отговаривали меня. Мол, зачем, был же такой успех.
Мы играли даже в голодное время. Как-то у служебного входа меня остановил спекулянт — предложил купить билет на «Амадея». На вопрос «сколько» он ответил: «200$». Я спросил: «Неужели покупают?» А он мне: «Если вы не купите, кто-то другой обязательно». Это была космическая сумма в те годы!
С одной стороны, я знаю это, но надо было начать спектакль с чистого листа. И мы сделали свой шедевр. Конечно, я жду успеха и надеюсь, что зритель не разочаруется. Потому что мы выложились на полную… во всех отношениях.
