- Насколько карантин повлиял на работу Госдумы?
- Предстоит несколько новых заседаний. Конечно, когда в зале плечо к плечу сидят сотни людей – это опасность не только для их здоровья, а для тех, с кем они будут общаться. Надеюсь, что тесты позволят отфильтровать заражённых. Хотелось бы рассчитывать и на надёжность этих самых тестов.
Карантин необходим, но лично мне осложняет депутатскую работу, потому что вокруг как всегда много бед и жалоб. Нужен доступ к бланкам, к телефону-вертушке, почти весь аппарат на удалёнке, стало непросто отправлять депутатские запросы.
Читаю жалобы от заключённых. В их письмах и сообщениях — большая тревога из-за опасности заражения. Надеюсь, что думские заседания дадут возможность принять внесённую мною амнистию. Это проект, обдуманный вместе с квалифицированными юристами и серьёзными правозащитниками. Речь о несовершеннолетних первоходках, об инвалидах, о беременных женщинах, осуждённых за незначительные деяниях. И о попавших после «московских протестов» тоже речь. Провести амнистию к юбилею Победы мне кажется логичным. Так уже делали раньше. А что мешает проявить элементарную человечность теперь? По-моему, та или иная форма амнистии особенно актуальна сейчас, когда эпидемия представляет угрозу всем, но тем, кто в заключении, особенно. Зная, что в тюрьмах и на зонах должным образом не соблюдаются санитарные нормы, да и вообще с медициной плохо, надо отдавать себе отчёт: попадание вируса в места лишения свободы может привести к страшным последствиям. Кстати, в Индии и Иране, в США и Франции уже пошли по пути освобождения части узников в разных вариантах, в том числе по амнистии. Понятно, всегда при таких решениях есть риски и сложности. Всё надо обсуждать, но честно и человечно.
Честно, человечно и незамедлительно.
Вообще, я заметил, что для чиновников карантин становится поводом бездействовать. Мне приходится звонить и писать многим, в том числе, потому что в некоторых регионах стала пробуксовывать доставка лекарств больным. Особенно печально, когда это касается детей. В Московской области была ситуация, когда прорвало канализацию, и зловонные воды заливали и детскую площадку, и лесополосу, и люди в течение двух недель не могли себя защитить. Пришлось моему помощнику отлавливать одного из местных чиновников, чтобы это всё дело залатали. Увы, для многих чиновников эпидемия – это своего рода индульгенция. Они становятся неуловимыми. Но всё равно продолжаю их ловить…
- Российская власть, по-вашему, адекватно реагирует на сложившуюся ситуацию, продлив нерабочие дни до конца апреля?
- Сидеть дома логично и вполне объяснимо. Сейчас все заделались специалистами и вирусологами, но очевидно, что угроза серьёзная, и вероятно, впереди пик заразы. Есть мнение, что некоторые меры оказались запоздалыми, и нужно было о чём-то позаботиться пораньше. Тревожит ситуация с нехваткой, например, масок и перчаток – того, что так необходимо. Мне пишут люди из самых разных регионов, что там их просто нет, и многие добровольцы занимаются пошивом масок, отправляют их врачам, потому что если врачи будут заражаться, можно представить, какая катастрофа нас ждёт. Беда у людей, которые имели своё небольшое дело. Едва ли им приходится рассчитывать на государство. Особенно печальна ситуация у издательств и книжных магазинов. Очень бы не хотелось, чтобы цена на книги взлетела в заоблачную высь, оставив ни с чем большинство читателей и библиотеки.
- В вашем романе «Птичий грипп» представители разных общественно-политических течений представлены в образах птиц, но болезнь вносит существенные изменения в их жизнь. А как, на ваш взгляд, может измениться отечественная политическая сцена после этой пандемии?
- Роман был, пожалуй, пророческим, потому что со всеми его персонажами случился тот трагифарс, который там изображён. Что не отменяет страстей и битв. И того, что приходят новые молодые, которые жаждут справедливости.
Ну а метафора недуга, выкашивающего цивилизацию и обновляющего или обнуляющего ландшафт социума, не нова. В каком-то смысле роман Джека Лондона «Алая чума» тоже об этом, о жестоком вызове, брошенном цивилизации. Кроме этой эпидемии, есть ещё несколько вызовов: усталость людей от прежних общественно-политических форматов, очевидный и острейший кризис доверия по отношению к государству, вопиющие вопросы социального расслоения, отсутствия гражданских прав, финансово-нефтяная лихорадка, недоумение по поводу грядущего. Всё это сейчас слито воедино. Неприятный коктейль. Я не спешу быть оракулом мощных перемен, но кажется, что уже сама история начинается с новой страницы. Сама жизнь подталкивает к обновлению.
- Герои многих ваших книг – бунтари, не согласные плыть по течению. Каков герой нашего вирусного времени?
- Герои вокруг нас. Все те, кто сегодня держат этот экзамен пандемии – врачи, которые самоотверженно дают бой подлому недугу. Врачи не только в легендарной Коммунарке… А там, где медицина разгромлена и оптимизирована… Герои – учителя, которые столкнулись с новым для себя опытом онлайн обучения. Я вижу, как замечательно проводят уроки в восьмом классе, где учится мой сын, когда ребята сидят у компьютеров. К сожалению, не во всех семьях есть гаджеты, но это отдельная проблема. В целом, я считаю, что учителя сдают этот экзамен на отлично. Сегодняшние герои – это добровольцы, их тысячи по стране. Меня впечатлили болельщики «Спартака», имеющие репутацию сорвиголов и плохишей, которые самоорганизовались и приносят лекарства и продукты пожилым людям. Таких молодых людей, кто спешит на помощь к слабым, незащищённым, инвалидам, удивительно много. Для меня сегодня героическое – в самоорганизации, а не в виртуальном заламывании рук, не в этом странном сочетании отрицания пандемии и паники из-за её непобедимости. Для меня вполне себе героичен дом в подмосковном Видном, где жители хором поют песню «Выйду ночью в поле с конём». Литераторы, которые читают вслух свои рассказы в соцсетях... Музыканты с концертами в интернете – тоже хорошо.
Героизм сегодня в том, чтобы не сдаваться. Выдержка, мужество, способность не раскисать. Всегда герои видны на фоне каких-то потрясений. Герой проявляется в беду. Она может быть разной: войной, тюрьмой, криминалом, пожарищем или эпидемией. Поэтому, кстати, и литература чаще всего обращается к беде, чтобы лучше исследовать и открыть тайну человека. Роман Камю «Чума» об этом, о проявлении характера.
За много веков до изобретения Интернета точно также проявлялись люди во время чумы и холеры.
- Сегодняшнюю непростую ситуацию всё чаще сравнивают с 1990-ми. Ваш роман «1993» посвящён одному из переломных моментов той эпохи. Насколько мы действительно возвращаемся в то десятилетие?
- Многие даже мифологично, иррационально чувствуют пришествие тех времён, когда люди оставлены наедине с собой. Когда в значительной степени государство самоустранилось и стало настолько слабым, что не в состоянии было защищать в полной мере жизнь людей. Получается, что кто-то спивался и скалывался, кто-то сколачивал бандитские группировки. Люди боятся, что в результате массовой безработицы и массового обнищания можно ожидать чего-то подобного. Многих тревожит отгораживание регионов друг от друга, многие переживают из-за недостаточных мер государства для поддержки малого и среднего бизнеса, защиты рабочих мест. Не меньше, чем настоящее, людей беспокоит грядущее. Речь идёт о неуверенности в завтрашнем дне. Отсутствие такой уверенности и позволяет в этом туманном грядущем увидеть зловещие и трагические картинки из недавнего былого. Роман «1993» – это история не только о той маленькой гражданской войне в центре Москвы, но прежде всего о времени, которое людей раскидывает и ставит перед выбором, когда вчерашний электронщик превращается в электрика, а паролем становится слово «ВЫЖИВАНИЕ», сверкающее, как пламя электросварки, и каждый выживает, как может. Можно проводить любые аналогии с 90-ми или с 20-ми, но дело в этом выживании. У нас итак миллионы за чертой бедности, а сколько может оказаться теперь в нищете, на дне. Об этом болит сердце.
- Коронавирус создал дистанцию между людьми. Привычные приветствия и объятия теперь крайне нежелательны. Да ещё и многие сегодня вынуждены едва ли не 24 часа проводить в четырех стенах. Каким будет человек после того, как пандемия закончится?
- Как мне представляется, пребывание в изоляции – это всё-таки счастливая возможность для того, чтобы уделить внимание семье, пересмотреть и перечитать то, что было отложено на другую жизнь. Одновременно изоляция многих не только сближает, но кое-где учащаются скандалы, семьям грозит разлад. Если кто-то, находит отраду и гуляет вокруг дома на участке, то кто-то уже лезет в комнате на стену, изученную до последней трещинки. То, что мы сейчас переживаем – это, безусловно, проверка на прочность и людей, и государства, и союзов, и отношений, и прежних докарантинных интересов, привычек и устремлений. Потом может быть, у некоторых появится даже «стокгольмский синдром», ностальгия по такому пребыванию под домашним арестом. Положим, можно и поднадоесть взаимно, сидя в закрытом помещении, но подумайте-ка о другой угрозе. Вот иллюстрация – картина «Семья» знаменитого австрийского импрессиониста Эгона Шиле. Он изобразил жену, которая погибла от испанки на шестом месяце беременности, не родившееся дитя и себя. Он тоже умрёт от страшного гриппа через несколько дней. Такая картина – как плакат с призывом дорожить семьёй и радоваться, если, сидя дома, ссорясь и ворча, живы и здоровы. Главный совет: избегать и преодолевать то, что зовётся самым страшным грехом – уныние.
- Вы упомянули, что работаете сейчас над новой книгой. Не могли бы рассказать подробнее?
- Это роман о современном герое. В центре совсем молодой человек, который только заканчивает школу. Конечно, благодаря карантину я имею чуть больше времени, чтобы заниматься самым любимым делом в своей жизни, то есть литературой.
- А происходящие события как-то влияют на сюжет вашего романа?
- Действие у меня происходит всё-таки до то того, как это всё разразилось, но, конечно, контекст времени исподволь всегда влияет на нас. Повторю, что на фоне беды ярче видны характеры. Литература имеет дело с внешними или внутренними бедами, проблемами, вопросами, вызовами, угрозами. Литература таинственно связана с темой преодоления. Без этого нет развития – ни героя, ни характера, ни сюжета. Даже язык всё равно живёт в преодолении, фраза строится в преодолении. Стараюсь не впадать в тоску, а бодриться. Я думаю, что такой выбор есть перед каждым, как бы ни было сложно, какие бы ни были житейские обстоятельства. Всё зависит от нашего отношения к происходящему. Поэтому даже большие сложности могут послужить преображению человека и сделать его сильнее.
