Ирина Евтеева не раз получала призы, но, наверное, главным для нее остается «Серебряный лев» Венецианского кинофестиваля за «Клоуна». Это едва ли не единственный ее фильм, который не стал экранизацией. Все остальные картины основаны на литературных произведениях — «Петербург», «Маленькие трагедии», «Арвентур» по Грину, «Мелодия струнного дерева» по сверхповести «Ка» Велимира Хлебникова…
Ирина Евтеева — не только самобытный режиссер, но и кандидат искусствоведения, старший научный сотрудник Российского института истории искусств, профессор, заведующая кафедрой кинофотоискусства Санкт-Петербургского института культуры. «МК» уже рассказывал, как она снимает в своей мастерской фильм «Отель «Онегин», герой которого оказывается в окружении персонажей Пушкина.
«Щелкунчика…» Ирина с группой снимала в 36-градусную жару, а на экране — зима. У нее было всего четыре съемочных дня, а дальнейшая работа заняла почти три года. Одна из гатчинских зрительниц после просмотра вспоминала эвакуацию, писателя Бианки, который в годы войны жил где-то рядом. «Мы довоенные. Нас уже мало», — говорила она, едва не плача. Главные герои — подростки Маша и Сергей — встретились в блокадном Ленинграде и поддерживают друг друга, ежедневно побеждая голод.
- Вы уже не раз получали награды на фестивале «Литература и кино»?
— Первый Гран-при я получила в 1996 году за «Эликсир». Были награды за лучшую режиссуру — это «Маленькие трагедии» и «Арвентур», спецприз жюри за «Петербург» и «Мелодию струнного дерева», награды за «Фауста» и «Тезея». Все мои экранизации были отмечены в Гатчине.
— «Щелкунчик…» стал частью блокадного цикла?
— Да. Я заканчивала «Мелодию струнного дерева», когда ко мне обратилась продюсер Лариса Гучковская. Ее студия находилась на два этажа выше моей мастерской на «Ленфильме». Работаю я долго, как вы знаете. А она запустила цикл анимационных новелл «Блокадные судьбы» и предложила мне поучаствовать. Я отказывалась, потому что тяжело входить в блокадную тему, а просто так что-то делать невозможно. Новеллы написал Вадим Михайлов. Только в Гатчине я узнала, что он в этом году умер. Ему было за 90. Очень жаль… Мы особо не пересекались. Я просто выбрала одну из его новелл. Называлась она «Венок из одуванчиков», и вместо пианино в рассказе была скрипка. Девочка и мальчик знакомятся, все то же самое, что у нас в фильме, только нет линии Щелкунчика. Но поскольку действие происходит 24 декабря, то в голову пришло как раз это решение. Рождество, холод, герои встречаются. Мама девочки в картине стала художницей. С дочерью они читают книгу про Щелкунчика. Каждый режиссер делал изолированно друг от друга свою новеллу, как это обычно и бывает при создании альманаха. Но это экранизация одного автора, и мы были объединены темой — дети и блокада.
— Несколько раз смотрела вашу картину, и всегда удивляет в ней нарисованная на обоях елка, заменяющая живую.
- Она появилась благодаря рассказу моей мамы Наталии Федоровны Евтеевой. У девочки, с которой она училась в школе, такую елку дома нарисовали на обоях. И пока я об этом не узнала, ничего не придумывалось. А у моей мамы была своя история. Ее родители, мои дедушка и бабушка, отправились в Сталинград. Дедушка Федор Федоровский был актером, снимался там в «Обороне Царицына» братьев Васильевых. В Сталинграде на Волге жила его мама, и они туда часто приезжали на каникулы. Там их и застала война. Моей маме тогда было девять лет. Потом их эвакуировали в Алма-Ату, и мама вела дневник, который сохранился. Он очень интересный — «раскладушка» со спичечный коробок. Мама туда все записывала, пока они ехали полтора или два месяца до Казахстана. Вместе с ними были Михаил Жаров, Павел Кадочников, ехали съемочные группы. Дети любили Жаров. Он был очень добрым. Часто на станциях и остановках в степи местные жители приносили ему белый хлеб, а он отдавал его детям. Еще мама рассказывала про собаку, которой дети хотели отдать сахар. Но пограничники сказали: «Откуси сама». Боялись, что отравят. Она откусила и только потом отдала сахар собаке. Это тоже запомнилось.
— А история про елку родом из Ленинграда?
— Да. Моя мама с родителями вернулась домой в 1943 году. Очень многих родственников они потеряли. А прабабушка с мужем всю блокаду провели в Ленинграде. Им тогда было по 50 с чем-то лет. Мама ходила в школу в Казахстане, а когда вернулась, ей пришлось перейти на один класс ниже — образование отличалось. В ее классе девочки рассказывали свои блокадные истории. Одна из них — про елку на стене.
— Зрители спрашивают, почему у фильма такое название?
— Щелкунчик, пианино и венок из одуванчиков — три составляющие, на которых строится драматургия. Это и воспоминание о моем раннем фильме «Лошадь, скрипка… и немножко нервно». Длинное название у меня уже было, и захотелось чего-то рифмующегося.
— Сколько времени вы создавали «Щелкунчика…»? Три года?
Поменьше. Съемки на натуре у нас были в 2019 году. Трудилась вся наша игровая команда: оператор А. Буров, художник Л. Веселова, художник по костюмам О. Смирнова, по гриму Е. Васильева. Потом я вместе с А. Баулиным (оператором анимационных съемок и монтажером), смонтировала материал и мы принялись за съемку анимации. Сделали первые четыре минуты. Но деньги закончились, картину законсервировали. А когда появилась возможность продолжить работу, началась пандемия, «Ленфильм» закрыли. Снимали урывками. Музыку записали в 2021 году. Потом ждали, когда появится весь блокадный цикл и мы получим прокатное удостоверение. Картина лежала. Ее показывали в школах, состоялась премьера альманаха на «Ленфильме». Теперь его новеллы стали отдельно показывать.
— Требуется ли от актера, который снимается у вас, что-то особенное? Кто сыграл главных героев?
— Актеры должны понимать, что особо разговаривать им не придется. Лиза Тихонова, сыгравшая девочку, училась у нас на кафедре кинофотоискусства. Я к ней долго присматривалась. Позднее она защитилась дипломным игровым фильмом и получила призы за режиссуру на кинофестивалях. Ей было лет 19, когда она у нас снималась. Лиза очень непосредственная, не боится камеры. Мне важен взгляд, а он у нее был. Сейчас расскажу, как я отбирала девочек. Это забавно. Они должны были подбежать ко мне и повиснуть, как в сцене с папой, которого сыграл Владимир Кошевой. Лиза — худенькая, и я ее вполне могла завертеть, как потом это сделал Володя в картине. А мальчик — пианист Виталий Петров — сейчас учится на первом курсе консерватории. На момент съемок ему было 16 лет. Мне нужно было, чтобы артист был настоящим пианистом, а не играл его, чтобы садился соответствующим образом и руки на клавишах держал правильно.
— И чтобы на подоконнике играл как на пианино?
— Кстати, клавиатуру на подоконнике нарисовала его бабушка. Виталий - из семьи музыкантов. Его папа — композитор Евгений Петров. К Ольге Петровой, которая написала музыку к нашему фильму, он не имеет отношения (Ольга Петрова — дочь композитора Андрея Петрова. — С.Х.).
— Владимир Кошевой, как и Сергей Дрейден, чей закадровый голос мы слышим, стали вашими талисманами.
— В образе отца девочки, которого сыграл Владимир Кошевой, я представляла Константина Симонова, военного репортера. Володя Аджамов (артист балета, снимался в нескольких фильмах Ирины Евтеевой. — С.Х.) снялся в роли Дроссельмейера. Он у меня работает и как хореограф, и как актер. В этом фильме он работал с девушками, сыгравшими мышей в масках на елке.
Сергей Дрейден не сразу появился. Я не понимала, нужен ли нам закадровый текст, а когда стало ясно, что он необходим, то мы со звукорежиссером Владимиром Персовым придумали, что это и мальчик за кадром, и старик. История-то непонятная — погибла девочка или нет. И он рассказывает о том, что герой помнит в данный момент.
— Редко, когда человек снимает кино и при этом еще и теоретик, преподаватель. Помогает ли одно другому?
— Я сначала писала диссертацию и снимала любительское кино. Стала преподавать, готовилась к лекциям. Я не знала, стану ли когда-нибудь режиссером, это была такая забава. Я сделала тогда «Крысолова» по Александру Грину, и с этого все началось. Его увидели Сокуров и Герман, и я оказалась в их мастерской. Но надо же где-то работать, поскольку сегодня кино есть, а завтра нет. Меня и с кафедры не отпустили на «Ленфильм», и правильно сделали. Наш завкафедрой Генрих Борисович Циммерман сказал, что институт у нас государственный и будет существовать всегда, на пенсию заработаю. Мне нравилось общаться с ребятами сначала как со сверстниками, а потом в другом качестве. С молодежью полезно сосуществовать. Я написала диссертацию о жанрообразовании в советской анимации 1950–1980-х годов, защитилась в 1991 году и одновременно снимала эпизод в трактире в «Лошади, скрипке… и немножко нервно». Так сложилось.
— Недавно вы написали книгу об экранизациях в советской анимации 1940–1990-х годов. Почему выбрали эту тему?
— Меня интересовала тенденция: книга, иллюстрация, фильм, а также интертекстуальность, текст в контексте других текстов. Помните старый «Кошкин дом»? С одной стороны, это опера Никиты Богословского, с другой — Васнецов со своими рисунками. Рассматривать, как и кто на кого повлиял, — процесс увлекательный. Я обычно пишу во время отпуска или каникул, а эту книгу — в больнице, пока проходила обследование. Писала урывками, не как нормальный теоретик. Всю жизнь пишу так.
— Сколько мультфильмов пересмотрели и охватили?
— Мне хотелось, чтобы была тысяча, но получилось 993 фильма, и почти все я пересмотрела. Текст был готов, когда я решила охватить еще и мультипликацию бывших союзных республик. Некоторые из них поражают. Я бы чуть-чуть другую книжку сделала, заранее пересмотрев все это.
— Кто же оказался самым востребованным автором для экранизаций?
— Маршак, Михалков, Пришвин. Народные сказки. Как только начинаются времена запретов, тут же идет Андерсен, братья Гримм, Пушкин, Чехов, Куприн. В интерпретациях трубадуров, тех же «Бременских музыкантах», всегда есть свобода, дорога. Они выражали настроение людей. В отличие от братьев Гримм, где надо было королевство забрать, принцессу завоевать. Все это очень интересно.
