Если есть в истории оперного жанра провалы — так это «Сервилия». Композитор написал ее в 1902 году (ему оставалось жить еще шесть лет), почти сразу после гениальной «Царской невесты». В Мариинском театре оперу сняли после семи показов, в Москве в частном театре Солодовникова — после шести. В СССР этот материал был совершенно невозможен. Почему — об этом чуть ниже. А вот в 90-е за нее взялись в прогрессивной Самарской опере и даже продержались пару сезонов. Ну и наконец около 10 лет назад спектакль в миниатюрном варианте был поставлен в театре Покровского (ныне — Камерная сцена Большого театра). После чего стало ясно, что «Сервилия» не просто не плоха, а даже и очень хороша. И потому было жаль, что в 2021 году ее не стало. Как оказалось, она исчезла лишь для того, чтобы возродиться в адекватном воплощении на Новой сцене Большого театра. Режиссура Ольги Ивановой, сценография Виктора Герасименко и хореография Екатерины Мироновой укрупнились до масштаба партитуры русского классика. Оркестр под руководством Антона Гришанина также выступил в полном составе, который предписан партитурой. Одним словом, спектакль вырос и явил зрителю весь ошеломляющий и совершенно нетипичный для представителя «Могучей кучки» образ.
Почему Римскому-Корсакову, который предпочитал русские сюжеты, взбрело в голову писать про Древний Рим, остается только гадать. Даже те его шедевры, которые созданы на основе исторических драм его любимого Льва Мея — «Псковитянка» и «Царская невеста», — чисто русский материал. Не говоря уже о пушкинских сюжетах, о «Снегурочке», о «Садко». А тут — Рим. Нерон. Какие-то патриции. Центурионы. Трибуны. Сенаторы. Убийственный текст с непонятными словами. Но — вот ведь написал. Потому что главное, что волновало автора, — это тема принятия христианства. Сюжет, который двигают политические интриги и любовная линия, ведет к финальной кульминации. В ней заглавная героиня, римская патрицианка Сервилия, просветляется и принимает христианство, прощая всех своих врагов и призывая римских граждан презреть ничтожных олимпийских богов и обратиться к истинному Богу. Вот, собственно, причина, по которой опера оставалась в полном игноре в советские атеистические времена.
Сервилия в исполнении Екатерины Морозовой — это событие. Ее яркое, звонкое, вместе с тем нежное и воздушное сопрано завораживает своей красотой. Композитор написал для своей героини самые прекрасные страницы музыки. Даже странно, что эти арии не стали шлягерами. Конечно, в них есть элемент вторичности — то здесь, то там мелькает интонация или даже целый мотив из «Снегурочки», из «Царской невесты». Но, в конце концов, автоцитирование никто не запрещал. Центральной по смыслу фигурой спектакля становится Старик в исполнении Владимира Байкова. Появившись в начальной сцене, он заявляет о своей христианской миссии. В финале он возникает уже почти как Иоанн Креститель, несущий спасительную христианскую идею в погрязший во грехе мир.
Римские граждане в спектакле наделены индивидуальными чертами характера. Соран (Владислав Попов) — любящий отец Сервилии — собирается выдать дочь замуж за своего друга Тразею (Тихон Горячев). Однако Тразея вовремя понимает, что негоже старику жениться на молодой. И потому завязавшийся было стандартный конфликт отцов и детей мгновенно разрешается: Сервилия оказывается в объятиях своего возлюбленного, молодого трибуна Валерия, выразительный и харизматичный образ которого создает Илья Селиванов. Но счастье, увы, недостижимо. Ведь коварный, мстительный, озлобленный Эгнатий (Андрей Потатурин) плетет свои гнусные интриги, собираясь всем мужским персонажам отомстить, а Сервилию забрать себе. Сенаторы арестованы. Сервилия должна отдаться Эгнатию, чтобы спасти отца. И даже магические силы в лице лохматой волшебницы Локусты (Елена Манистина) и устрашающего Призрака (Ольга Дейнека-Бостон) не в силах изменить ход событий. Впрочем, ход событий все же меняет незримый император Нерон, который вроде бы снимает обвинение с сенаторов. Но Сервилия уже обречена — она умирает с именем Христа на устах.
Шаблонность оперного сюжета здесь вполне может посоревноваться с либретто опер Верди. Здесь есть привет и от «Трубадура», и от «Бала-маскарада». Политика и любовь, дочерняя привязанность, готовность принести себя в жертву, мистика гадания, безумие и не вполне объяснимая смерть — все соответствует оперному стандарту, который так и просится в пародию. Но тем и интересна новая постановка Большого театра, что на пародию она не провоцирует. В ней есть искренность и честность художественного высказывания. В ней нет места иронии. Все серьезно. И это действует на публику магически.
В финальной сцене умирающая Сервилия отпускает грехи своим мучителям, раскаявшийся Эгнатий провозглашает: «Есть всемогущий Бог!», Старик призывает: «Воскликните со мною: в единого живого верю Бога», а на огромном экране возникает фигура Христа, идущего по пустыне. И не остается ничего другого, как в унисон со всеми героями и хором произнести: «Credo».
