Союз композиторов, архитекторов, писателей, скульпторов, театральных деятелей — и несть им числа. После перестройки в каждом союзе пошла такая каша, что стало ясно: без правовой и законодательной базы не обойтись. Кто-то из выступавших во вторник на заседании Общественной палаты даже призвал государство вмешаться в “союзные” дела.
У творческих союзов проблемы разные. Экзистенциальные: зачем нужны эти союзы, если актер идет сниматься в рекламе и у СТД разрешения не спрашивает, а самые продаваемые авторы типа Дарьи Донцовой в Союз писателей не входят? Имущественные: Союз скульпторов борется за помещение, союзы писателей делят дома творчества и т.д. Структурные: союзы, гильдии, общества, организации, ассоциации, фонды… Но участники “круглого стола” “Деятельность объединений творческих работников. Проблемы и перспективы” не забыли срез философский. Объединяются не только художники или актеры — объединяется национальное достояние.
— Мы можем потерять историческую ценность, — говорит актер Борис Галкин, — наша память поколений может быть прервана. У правительства нет нацпрограммы по творческим союзам. Мы должны защитить свои позиции. Один пожилой серб сразу после того, как бомбили Югославию, сказал мне: “Они воюют за свой образ жизни, а мы воюем за жизнь”.
Была и жесткая конкретика. Актер Сергей Пиоро принес секретный документ с собрания продюсеров, где было предложено вернуться к актерским ставкам. Исходя из прожиточного минимума, актер массовки получает нижний предел — 360 рублей, а верхний — 10 прожиточных минимумов, то есть 43 000 руб. А Наталья Каменецкая от Музея современного женского искусства напомнила о мастерских, которые в советское время выделяли художникам по цене оплаты коммунальных услуг. “Теперь цены возросли непомерно, и получить мастерскую невозможно, художник же не коммерсант”.
Василий Лановой:
— Идет деградация связей поколений с прошлым. У меня на днях была премьера в театре Вахтангова. 80-летнего старика и 70-летнюю старуху дети отправляют в дом престарелых. В зале сидел мой друг. Сидели пожилые и 25-летняя пара. Все обрыдались, хватались за голову, кроме 25-летних. Им было скучно, они истомились. Раньше в школе Пушкина мы изучали 60 часов, теперь 8—10. Если мы все это упустим сейчас, мы потеряем еще одно поколение.
