Пиар русского духа

— Дягилев — это сплошная авантюра, — заявляет мне с ходу Игорь Иванович. На своих больных ногах он довольно шустро передвигается по тесной московской квартире и достает, достает уникальные документы, фотографии, раритетные альбомы. Стены — в портретах: гибких балерин, балерунов со спиной, как натянутая тетива. Кажется, здесь нет живого места, не занятого скульптурами, бюстиками, фарфоровыми фигурками из балетной жизни.  

— Да, сплошная авантюра, — продолжает Махаев. — На балетные сезоны деньги ему обещал великий князь, который еще привлек к этому делу своих людей. Но отказал, а все из-за Матильды Кшесинской — своей возлюбленной. Кшесинская поставила Дягилеву условие, что будет танцевать у него в сезонах “Лебединое озеро”. А “Лебединого” в первом сезоне не было. Ну, надо знать Кшесинскую — она обиделась и перекрыла Дягилеву кислород, то есть деньги великого князя.

“Карсавина и Нижинский сделались героями дня. Газеты были полны их портретами и отзывами о них. Несмотря на то что парижане не особенно ценили классику в танце, Карсавина приводила их в восторженное настроение. Аплодисменты заглушали оркестр, который вынужден был останавливаться. Этот успех сопровождал ее в “Армиде” и в “Пире”. Из московских артистов успех имела и Софья Федорова”. (Из французской прессы.)


— И на какие же деньги состоялось это предприятие 100 лет назад?

— Дело в том, что мать Дягилева умерла в родах на четвертый день — истекла кровью. Но успела сделать завещание — 60 тысяч рублей завещала единственному сыну. И вот эти деньги он вложил в первый балетный сезон. Вообще Сергей Павлович очень нуждался, и если бы не Коко Шанель, не Мисия Серт и другие, вообще бы ничего не состоялось.  

Он — из очень богатой и знатной семьи. У его деда, Павла Дмитриевича Дягилева, в Перми было два винзавода, конеферма. Оперный театр (третий в России) был построен на его средства: 70 тысяч рублей серебром отдал Павел Дмитриевич на строительство театра в честь своего любимого внука Сережи.  

А вы знаете, что он мне три раза во сне являлся?  

— Похоже на бред. Или вы слишком далеко зашли в своем интересе и любви к Дягилеву.

— Никакой не бред. Если бы не Сергей Павлович, я бы и не работал. Когда мне позвонили из Перми и предложили сделать музей на базе его родового дома, где теперь расположена гимназия имени Дягилева, я начал думать. Хотел отказаться. И вот как-то ночью, точнее под утро, когда не спишь, а уже находишься в такой дреме, я увидел вдруг, что передо мной стоит красивый мужчина с седой прядью волос. Протянув руку он сказал: “Если не ты, то никто”. Все, больше ничего он не сказал. Когда я очнулся, понял, что это был Дягилев. Я тут же дал в Пермь телеграмму: “Согласен”.  

Второй раз он пришел ко мне в 1999 году. 15 августа это было. Опять стоит Дягилев и опять ничего не говорит.  

— Ну хоть как одет был, помните?

— В своей знаменитой шубе с бобровым воротником. Постоял и исчез. Я проснулся и думаю: “К чему бы это?” А 19 августа — день его смерти, 70 лет со дня кончины. И я понимаю, что у меня всего четыре дня, чтобы вылететь в Венецию, где он умер и похоронен. Звоню первому советнику посла в Париж, Александру Орлову. Несмотря на то что в это время менялся посол, он мне немедленно сделал визу и — более того — подключил нашего посла в Италии. В общем, 18 августа я уже был в Милане, но в кармане — вошь на аркане. “Хочу сделать торжественное отпевание, — сказал я ему. — Ведь Дягилев был погребен без отпевания”. В результате на шести машинах с венком из белых лилий едем в Венецию, там нас встречают черные с золотом гондолы, мэр Венеции, министр культуры… Когда я увидел памятник, разрыдался, у меня случилась истерика. И я потом понял, что все это за три дня сделал Сергей Павлович, без него ничего бы не было.


— Давайте восстановим 19 мая, только 100 лет назад. Театр “Шатле”. Первый день русских балетов.

— “Шатле” в то время был полуварьетешным театриком. Когда Дягилев его увидел, все тут же приказал переделать.  

За три дня до премьеры вынесли три ряда кресел, сделали оркестровую яму. В фойе поставили пальмы, настелили ковры, и все сказали: “Ах!” День и ночь работали рабочие, артисты репетировали, держась за ящики с костюмами и реквизитом.  

Открытие было поистине триумфальное. Вот программка первого представления — держите осторожнее. В первом отделении танцевали “Пир”, потом  “Павильон Армиды” и, наконец, “Половецкие пляски”. Нет, нет — Павлова в первом сезоне не участвовала. В 1910 году, когда она выступала, она приревновала Нижинского к успеху и протанцевала только один сезон.  

— Игорь Иванович, артисты уезжали в Париж из России с Дягилевым надолго?

— Что вы! Они уезжали только в свой отпуск. Причем небольшой бригадой. Это потом создалась труппа. А так Дягилев с каждым артистом императорского театра отдельно разговаривал и заключал договор. Ведь балета в Париже как такового не существовало — какой-то довесок к опере, и фактически классический балет цвел в России. Благодаря Дягилеву французы заново открыли балет. И когда в 1910 году (второй сезон) он привез “Жизель” (балету исполнилось 100 лет), Париж сошел с ума.  

— Но артисты — Нижинский, Карсавина, Спесивцева, Павлова — состояли на службе императорских театров. Их легко отпускали к Дягилеву?

— Императорский театр встал на дыбы, и ему не давали артистов. Тогда артисты рвали контракты и уезжали к Дягилеву. Правда, Карсавина играла у Дягилева и работала в России до 18-го года, а Спесивцева — аж до 24-го. Нижинский, как и Павлова, расстался с императорским театром в 1911 году.  

— Удачливым импресарио, с вашей точки зрения, был Сергей Дягилев?

— Разным. Года три ему сопутствовала удача. Первые три сезона были действительно триумфальными, и он покрыл все расходы. До Первой мировой войны 1914 года все шло хорошо. В 14-м году он уезжает с труппой в Испанию под крыло короля Альфонса ХII: король влюбился в балерину Веру Кошубу и четыре года содержал дягилевскую труппу в Мадриде.  

— И тем не менее Дягилев несколько раз был на грани банкротства.

— 1924 год. Должна быть премьера “Спящей красавицы” в Лондоне. У Дягилева ровно наполовину не хватает денег, чтобы оплатить декорации, костюмы, аренду зала. Коко Шанель узнает от Бакста, что премьера горит.  

— Но позвольте, Игорь Иванович, все-таки Дягилев хорошо заработал в первые три года. Был не нищим.

— Он был нищим! Одно богатство — шуба, а ботинки — с дырками. Два костюма, вечерняя пара, летнее пальто да зимнее тяжелое, битое молью. Зато одну коллекцию картин подарил своему фавориту Мясину. Другую — Лифарю. Он богатые подарки делал фаворитам. И на артистов тратил миллионы. Балет, искусство не были для него бизнесом.  

Или возьмите случай со Стравинским. Тот по заказу Дягилева пишет “Весну священную”, а Дягилеву нечем ему заплатить. Скандал, чуть ли не до драки. Расходятся на многие годы. А ведь Прокофьев и Стравинский — крестные дети Дягилева. Это он их услышал в консерватории и тут же заказал им музыку. Платил им безумные гонорары. А после “Весны священной” они стали врагами. Но вот интересное дело — когда умер Стравинский, в завещании у него прочли: “Прошу похоронить меня в ногах у Дягилева”. Так они и лежат рядом на кладбище Сан-Микеле в Венеции.  

— Так что Коко Шанель?

— Шанель узнает от Бакста, что Дягилев горит. Она приходит к нему и говорит: “Сергей Павлович, вот вам чек, а сумму поставьте сами. Только ни слова не говорите Миси Серт”. Хотя они подруги были. На следующий день приходит Серт. (Она же Муся Ногина, была замужем за французским композитором Сертом.) “Я знаю, что у вас проблемы, Сергей Павлович. Вот вам чек, а сумму поставьте сами. Только ни слова не говорите Коко”. И премьера прошла фантастически.

“Клеопатра” в постановке Фокина (она здесь была поставлена иначе, чем на Мариинской сцене) — это животрепещущий синтез всего, что русское хореографическое искусство создало в смысле мудрости, изобретательности и искреннего чувства. В этой хореографической драме могучий темперамент русской нации каким-то чудовищно-прекрасным образом сочетался с восточной чувствительностью”. (Из французской прессы.)


— А когда же вам было третье видение Дягилева?

— Когда я открыл музей в Перми, то все, что было у меня, привез туда. Чтобы вы ни взяли из экспонатов, привезено или куплено мной. Моим педагогом в Вагановском училище была Мария Павловна Рейзер — балерина третьего сезона Дягилева. Она мне подарила уникальную книгу, их всего 20 штук: рисованные карикатуры братьев Легат на своих коллег. Этот альбом принадлежал великой Анне Павловой, где на 13-й странице имелся ее автограф. Ей цены нет. Естественно, эту книгу я отвез в музей. И вдруг она исчезла. Что? Где? Так и не нашли.  

И вот прошло время. Как-то под утро мне является Дягилев и называет фамилию человека, который украл раритет. Это коллекционер из Петербурга Сорокин. Самое страшное, что через несколько дней мне позвонил приятель из Питера и сообщил, что ночью на набережной убили Сорокина. При нем было 4 тысячи долларов, но их не взяли. Я уверен, что это месть Дягилева. Я потом эту книгу обнаружил в музее, куда передали коллекцию Сорокина. Но мне ее так и не вернули.  

— У Дягилева, насколько мне известно, были грандиозные планы. И вдруг эта внезапная смерть в Венеции.

— Это правда. 1929 год. Последние гастроли труппы в Лондоне. Триумфальные. Дягилев на лето прощается с артистами. Говорит о планах на 30-й год и уезжает со своим последним фаворитом Сержем Лифарем и секретарем Борей Кохно отдыхать в Венецию. Он всю жизнь страдал фурункулезом. И немецкий врач, который лечил Дягилева, не рекомендовал ему ехать в сырой климат. А он: “Нет, поеду”. Очень любил Венецию. Прошло ровно две недели.  

Тут надо сказать, что когда-то цыганка нагадала ему, что он умрет на воде. Дягилев страшно боялся воды, и даже когда единственный раз отправился на корабле на гастроли в Америку, то сидел в кресле на палубе, привязанный ремнями. И вот Венеция, тоже на воде. У него зрел фурункул, зрел, зрел и прорвался внутрь. Он промучился два дня и умер в агонии. Это было 19 августа 29-го года. Надо хоронить. Открыли сейф, думали, там деньги, бриллианты. А там — одни долговые расписки. Говорю же вам, нищим он был.  

И вот опять же случайность — в Венецию приезжает отдыхать Коко Шанель (она не сговаривалась с Дягилевым). Узнает о смерти Дягилева, покупает место на кладбище, которое безумных денег стоило, и хоронит Сергея Павловича там.  

— Но другие источники утверждают, что он похоронен на деньги Мисии Серт?

— Они, как я говорил, были подругами. В Венецию приехали вместе и хоронили — вместе.  

После смерти Дягилева труппа разделилась на две части. Одна труппа уезжает в Монте-Карло, а другая с Лифарем остается в Париже. Что он делает? Из остатков спектаклей делает гастроли в Америку в самое неподходящее время — там Великая депрессия. Залы пусты, балет никому не нужен. И тогда один безумный поклонник Дягилева, сам танцовщик, умоляет какого-то миллионера купить у труппы декорации и костюмы. Тот соглашается, и Лифарь все продает за 10 тысяч долларов. Такая ничтожная сумма за 250 костюмов, эскизов, декорации, фотографии, которым сейчас цены нет.  

Сезоны Дягилева — неоценимы для мирового балета. Недаром один французский критик по завершении сезонов написал: “Важно понять, насколько взволновался артистический Париж этим небывалым успехом искусства русских. Это новое искусство — новая хореография, новое возрождение танцев, открывшееся глазам парижан, воображавших, что балет умер и только по какому-то грустному недоразумению остался непогребенным. И разве не знаменательно, что для возрождения французского балета зовут русских учителей в лице балетмейстера и танцовщиц?”

“Я был на другой день по закрытию сезонов в “Шатле”. На огромной глубокой сцене, освещенной полумраком пасмурного дня, было уныло и пустынно. Несколько рабочих в синих блузах занимались уборкой декораций и аксессуаров. В глубине сцены режиссер за столиком раздавал артистам последнее жалованье. Театр “Шатле” принадлежит городу, и город сдал его после русских балетов какой-то антрепризе для представления каких-то борцов”. (Из французской прессы.)