Каждое третье воскресенье месяца в музее Пушкина на Пречистенке Рафаэль Клейнер проводит уникальные занятия с детьми. Уроки выливаются в горячие диспуты, превращаются в спектакль, где солирует не устроитель, а маленькие участники театральной импровизации. Они выходят на сцену с декламацией стихов Некрасова и Бродского, Лермонтова и Самойлова, подают реплики с мест, демократия царит полнейшая — перед началом занятия Рафаэль Александрович обычно интересуется: “Есть вопросы? Я хочу, чтоб вы их задали и не держали в голове, чтоб были полностью раскованы…” Если вопросов нет, он сам их задает: “Мог ли существовать Моцарт без Сальери, а Сальери без Моцарта? И в связи с этим: может ли цифра 5 в сумме не содержать цифру 2 и что собой представляет цифра 2, если не стремится к 5?” У любого из отвечающих равные права. Каждый высказывает собственное суждение. Клейнер итожит, но не ставит окончательной точки. Я уподобил бы такую манеру общения настройке чувств. Каскад шуток и исторических сведений не противоречит анализу классических и современных текстов. Разговор перехлестывает за рамки “профессиональной” тематики (где делать ударение и какую строку выделять интонационно) и устремляется то к возвышенным, то к бытовым вопросам: “Почему крестьянин торжествует, обновляя путь на дровнях? Что такое дровни?”, “Почему в общественном транспорте предлагают уступить место пожилым и инвалидам, а о беременных забывают?” Любимое, наиболее часто повторяемое изречение: “Знание определяет интонацию”. Публичные выступления наших ныне здравствующих современников обсуждаются на этих занятиях очень критично. Объясняя порой неудачную речь или отдельный ее пассаж, Клейнер говорит: “Не судите строго. Они свое сделали. Создали. Автор имеет право читать неталантливо. Он подъем чувств уже пережил. А мы не имеем права читать неэмоционально…”
Он родился на Украине. В 1941 году химический комбинат, где трудились родители, был эвакуирован в Сибирь. Там Рафаэль Александрович закончил химико-технологический техникум. Служил в армии. Поступал в Щуку, но, чтобы уладить формальности с демобилизацией, вернулся в военную часть, в результате образование получал в Новосибирском театральном училище. Учась на 3-м курсе, преподавал речь на 4-м… Семь театров готовы были взять его в свою труппу. Но захотел быть чтецом. О театре на Таганке слыхом не слыхивал. В отпуске, проездом через Москву, встретил однокурсника, тот предложил попробоваться. Клейнер пришел и читал “Моцарта и Сальери”. Юрию Любимову его чтение пришлось по душе — возможно, потому, что он сам некогда играл Моцарта. Спросил:
— Не поете?
Клейнер ответил:
— Вам мало того, что я прочитал?
Провинциальная непосредственность еще долго давала о себе знать: когда Ю.П. просил читать “Моцарта”, Клейнер искренне отвечал: “Такого произведения нет, есть “Моцарт и Сальери”. Любимов велел ему прийти для серьезного разговора. Но хоронили Илью Эренбурга. Клейнер к Любимову опоздал. В отделе кадров спросили: “Сколько в Новосибирске получаете?” Он сказал: “Сто пятьдесят”. Ему сказали: “У нас самая большая ставка сто сорок”. Он сказал: “На это я согласиться не могу”. Ему сказали: “Завтра приходите на репетицию”. Он сказал: “Не могу. Должен лететь в Новосибирск, у меня выступления”. Спустя месяц, откомментировав по ТВ в Новосибирске парад 7 ноября, прибыл в Москву. Стал играть в очередь с Губенко в спектакле “Павшие и живые” роль поэта Семена Гудзенко, позже эту роль играл Владимир Высоцкий.
Клейнер читал в финале знаменитое:
Нас не надо жалеть,
Ведь и мы никого не жалели…
Из условного места в зале Юрий Любимов подавал знак — светил красным или зеленым фонариком. Этот язык был известен любимовской труппе: зеленый свет — значит, хорошо, красный — плохо. Красный? Клейнер наддал эмоций, усилил накал. После окончания спектакля подошел к Юрию Петровичу и спросил: в чем была ошибка? Главный режиссер ответил невразумительно. На следующем спектакле Клейнер начал читать с еще большим старанием. И снова — красный свет. Так повторялось несколько раз. Клейнер признался Любимову, что совершенно запутался в предъявляемых ему претензиях. И Любимов разоткровенничался:
— Мне один из актеров сказал, что вы на “красный свет” читаете лучше…
Еще Любимов сказал ему: “Не пытайся соревноваться” — имея в виду таганковских звезд.
И Клейнер выбрал собственный путь. Выдержал конкурс молодых артистов-чтецов в Московской государственной филармонии и с 1968 года по сей день (только теперь уже в звании народного артиста России) ездит по городам страны с выступлениями, для него не имеет значения, в каком зале дарить зрителям искусство — в крохотном сельском клубе или на стадионе…
Пусть ему и впредь светит тот свет, который открывает новые перспективы…
