Оказывается, пьесу “Дядя Ваня” легко можно было бы назвать иначе — “В мире животных”. “Войницкий величает свою мать “старой галкой”, профессора Серебрякова — “ученой воблой”, про себя говорит, что работал “как вол”. Астров называет себя “старым воробьем”, а нянька Марина в сердцах говорит про Серебрякова и Войницкого: “Погогочут гусаки — и перестанут…”
Чехов сделал обладателями непрожитых жизней и Серебрякова, и Войницкого, и мать дяди Вани Марию Васильевну (до старости лет “эмансипе”, увлекающаяся “гениальными господами”), и циничного, пьющего врача Астрова, и некрасивую Соню, которая не осознает себя “хозяйкой своей судьбы”, и Телегина “непривлекательной наружности” (гордость понимает как самопожертвование и служение чужой жизни), и жену Серебрякова — Елену Андреевну…
Любовь Елены Андреевны к Серебрякову когда-то была, хотя и сплыла. Любовь придуманная, неестественная, очередной мираж чеховских героев. Автор рассказывает замечательную историю про реального персонажа из жизни Антона Павловича — Лидию Авилову, литераторшу, вхожую в близкую Чехову литературную “тусовку”.
Авилова умудрилась написать мемуары о своем “романе” с Чеховым, хотя этого “романа”, как говорится, и близко не лежало, просто фантазерка писателю докучала. Майя Волчкевич рассказывает целую историю “ухаживаний” Авиловой за Чеховым — вплоть до анонимного подарка от воздыхательницы в виде брелока с указанием страницы и строчки, точно как в “Чайке”: “если тебе понадобится моя жизнь, приди и возьми ее”. А в 30-е годы уже ХХ века, в последней версии мемуаров уже престарелой Авиловой, Чехов якобы отказался от нее, “чтобы не оскорбить”, и, “рискуя здоровьем, приезжал к героине в Москву и оказывался с кровотечением в клинике”, как герой-любовник. Под конец Авилова приписала Чехову разочарованное состояние — точь-в-точь как у дяди Вани, вплоть до реплики “пропала жизнь”.
Автор книги «Сцены из непрожитой жизни» Майя Волчкевич – автор нескольких книг о Чехове, и ни в одной из них она не пытается «продать сенсацию». Но ее исследования Чехова выходят на уровень куда выше, чем сугубо научные изыскания. Выводы всегда получаются общечеловеческими. Например: «Добровольное рабство, берущее начало в боязни жить, превращается в последовательное умаление себя и уклонение от судьбы».
