Она может сыграть актрису, королеву, эльфа и даже мужчину. Удивительно, но ни об одной роли этой женщины даже завистник не скажет: “Проходная легкая комедия”. Кейт Бланшетт, кажется, никогда не искала легких путей и, став знаменитой и перебравшись из родной Австралии в Лондон, все так же придирчиво выискивает интересные роли, талантливых режиссеров и неординарные характеры. Последний ее фильм — “Елизавета: Золотой век”, где она спустя одиннадцать лет во второй уже раз сыграла английскую королеву Елизавету I во времена зенита ее правления и победы над испанской Армадой. О своей следующей роли — в новой саге об Индиане Джонсе — Кейт не может сказать ни слова: условия контракта. Зато о Елизавете, костюмах XVI века, защите окружающей среды и инъекциях ботокса запретить говорить ей не может никто. В чем и убедился репортер “МК”.
“Я буквально не могла пройти в двери”
— Роли, подобные Елизавете, Кэтрин Хепберн из “Авиатора” или Боба Дилана, которого вы сыграли у Тодда Хайнса, открывают вам что-то новое в собственном характере?
— Скорее всего, ровно наоборот. Я привношу свои черты в характеры персонажей. Потому что я стала актрисой не для того, чтобы заниматься самокопанием и изучением собственного внутреннего мира. Что касается тех ролей, о которых вы говорите, то все они скорее дают понимание того, что значит быть знаменитым — в самых разных областях и благодаря самым разным причинам. Если же брать точку зрения обыкновенного человека, то здесь срабатывает элементарное любопытство: я подглядываю за жизнью других, незнакомых мне людей.
— Если говорить о славе, то, кажется, Елизавета не была готова к тому, что от нее потребуется столько сил…
— Я думаю, что если анализировать ситуацию, то мы увидим, что большинство нынешних знаменитостей даже не понимают, что происходит вокруг них и как живет реальный мир. Если же мы говорим о XVI веке, о Елизавете, то тогда существовала очень строгая социальная иерархия. В треугольнике бог—королева—церковь монархи имели практически абсолютную власть. И она была должна и смогла воспользоваться этой властью, укрепив Британию в глазах Европы, ведь влияние Британии на западную культуру в то время было огромно — хотя бы потому, что во времена Елизаветы английский язык выкристаллизовался, очистился и стал литературным языком. Это и есть золотой век.
— А вам не кажется, что сейчас — ваш золотой век как актрисы?
— Надеюсь, нет! (Смеется.) Если мы с вами говорим о золотом веке, то за ним всегда следует период упадка. Я бы не хотела такого для себя!
— Говорят, режиссеру Шекхару Капуру пришлось вас долго уговаривать сыграть снова Елизавету…
— Вовсе нет. Просто на некоторые фильмы я соглашаюсь сразу, потому что для меня это новый, интересный опыт, а некоторые требуют немного большего времени — часто преимущества не лежат на поверхности. В случае с ролью Елизаветы мне был интересен характер. В фильме его можно было бы рассматривать с разных позиций. Например, с позиции Мэри Стюарт, которая была казнена по приказу Елизаветы. Или с позиции королевы, побившей непобедимую Армаду. Как это возможно?!
— И как вы себя чувствовали в этих великолепных платьях и огромных париках?
— Не буду утверждать, что было здорово. Чтобы одеться и причесаться, мне требовалась просто уйма времени. В итоге заканчивалось тем, что я буквально не могла пройти в двери. Но все это было необходимо — Елизавета теперь королева, а не молоденькая девушка, это был ее золотой век, и мы, конечно, не смогли бы обойтись простыми платьями. Каждый момент своей жизни, публичной жизни, она должна была представлять незыблемую власть, дарованную богом.
“Надо выключать свет — экономить энергию”
— А в наше время есть женщина, способная потягаться с королевой Елизаветой?
— Думаю, Ангела Меркель. Она обладает невероятной силой и умом. Она огромное внимание уделяет защите окружающей среды, и если мы посмотрим на Германию и жизнь в этой стране, то увидим немало вдохновляющих примеров того, как можно сохранить мир для наших детей.
— Что вы делаете для сохранения окружающей среды?
— Я думаю, защита окружающей среды — то, что необходимо нам всем. Мы все стоим перед лицом опасности.
И все, что мы можем сделать, — вносить маленькие изменения в свою жизнь — выключать свет, не садиться за руль, когда можно дойти пешком, экономить энергию, — даже такие мелочи могут многое изменить. Мы связаны друг с другом — люди с землей, и от того, как мы будем к ней относиться, зависит наше будущее.
— Но вообще-то современный кинобизнес и технологии не щадят окружающую среду…
— Я говорю о том, что нам следует делать как можно больше для того, чтобы сберечь то, что нас окружает. Например, на съемках — ставить корзины для переработки мусора. Малость, но важная.
— А что касается Голливуда — ведь вам приходится летать, а самолеты не способствуют здоровью окружающей среды…
— Вы правы. Но многое зависит от фильма. Например, картина Тодда Хайнса о Бобе Дилане — да, мне пришлось лететь в Лос-Анджелес, но мы снимали в одном месте, без переездов, на минимальные средства, и актеры работали практически бесплатно. Конечно, никто не сравнит этот фильм с “Крепким орешком”, например.
Ведь существует масса способов снимать кино, разнообразные технологии, в кино работает огромное количество амбициозных людей. Но все направлено на достижение одной цели: чтобы зритель нам поверил. А как режиссер достигнет этой цели — его дело.
— И каковы ваши впечатления от работы с Тоддом Хайнсом?
— Он очень рисковый человек, бескомпромиссный режиссер, с ним невероятно интересно работать. Когда он предложил мне роль Боба Дилана, я просто онемела, Дилан — это целая эпоха, но все, что делал Тодд, — так точно… И знаете, дети моей подруги учатся в той же школе, что и его внук. Так вот, он разъезжает на желтом “Хаммере” с надписью “Самый клевый дед в мире”.
“Мы с мужем — один голос”
— У вас двое детей, а Елизавета была бездетной. Вам сложно было понять ее чувства?
— Предположение, что каждая женщина хочет иметь детей, в некотором смысле ошибочно. Потому что оно основано всего лишь на том, что у каждой женщины есть материнский инстинкт. Это безусловно так. Но если посмотреть на этот вопрос с точки зрения Елизаветы, то ваше мнение может измениться. Знаете, если бы мой отец убил мою мать, а моя сестра была бы в тюрьме и пыталась убить меня и каждый день моей жизни, я бы молилась, чтобы Бог даровал мне день следующий. Плюс к этому знание, что огромная страна подчиняется моей воле и в мире не найдется мужчины, который согласился бы подчиниться воле женщины, ее авторитету правительницы страны, мое мнение относительно материнства изменилось бы. Реальность сильно меняет любые теории.
— Как вы думаете, Елизавета действительно была королевой-девственницей или же это просто хороший пиар?
— Кто знает, это остается загадкой. Нам всем хотелось бы знать, какова в тех обстоятельствах была цена ее власти, мог ли монарх жить только своей жизнью. Возможно, это и была цена.
— Каким своим решением вы гордитесь больше всего?
— Это очень сложный вопрос, он предполагает расширенный ответ. Хорошо, скажем так: я горда тем, что продолжаю свою театральную деятельность. Да, да, я знаю — это звучит ужасно скучно, говорить о таком не стоит, потому что вам это скучно слушать, но это так. На самом деле я никогда всерьез не думала о карьере киноактрисы. Я училась в театральной студии и все свои надежды возлагала на театральные роли.
— Но сейчас вы с мужем уже владельцы театральной компании?
— Да, на тот момент с нашей стороны было бы трусостью бросить сцену и наших коллег. Так что нам пришлось выкупить компанию. И сегодня мы с ним делим должность художественного руководителя и занимаемся подбором репертуара и общим артистическим руководством компанией.
— Вам с мужем легко работать?
— Да, друзья тоже считают нас сумасшедшими. Но мы существуем как одно целое, мы — один голос. Кроме того, мы понимаем, какая на нас лежит ответственность, и стараемся заниматься своими прямыми обязанностями, а не выяснением отношений.
— В фильме есть сцена, где Елизавета придирчиво и с сожалением рассматривает свои морщины. У вас бывает такое?
— Впервые я задумалась об этом в Сиднее, на модном шоу. Одна женщина спросила, сколько мне лет. Я ответила, что двадцать шесть. Она сказала: “У тебя столько морщинок возле глаз, тебе пора подумать о легком ботоксе”. Я поинтересовалась, что это такое, и она объяснила. Я поняла, что ботокс удаляет вместе с морщинами и мимику. Я была наивной и гордо ей ответила: “Я — актриса! Иметь морщины — моя работа!” По счастью, с тех пор мое мнение об этом не изменилось, я все еще с уважением отношусь к своей внешности и к изменениям, которые происходят на моем лице. Я до сих пор не могу понять, зачем молодой девушке нужно производить подобные действия. И зачем повторять их каждые шесть месяцев. Со своим лицом я могу быть молодой, могу быть старой.
— То есть к пластической операции вы не готовы?
— Кто знает. Сейчас в этом нет необходимости, а что будет лет через двадцать? В конце концов, это личный выбор каждого.
