Бессменный рулевой группы “Браво” Евгений Хавтан лично у меня всегда ассоциировался с Москвой. Тем более что музыкант давно и откровенно признавался в любви к этому городу. Да и в частных беседах неоднократно говорил, что не собирается никуда из столицы переезжать. Поэтому довольно неожиданно прозвучало приглашение Евгения приехать к нему на интервью в загородный дом.
— Среди музыкантов тебя называют носителем московского духа, а группу “Браво” — рекордсменом по количеству песен о столице. Отчего вдруг решил перебраться в Подмосковье?
— На это есть ряд причин. Например, в какой-то момент я понял, что не могу, например, включить гитару в два часа ночи. Сделать это в московской квартире просто невозможно! А если мне именно в это время хочется что-то наиграть, посочинять? И хотя все дела приходится делать в столице, жить и репетировать теперь я буду здесь. А что? Спустился из спальни в домашних тапочках — и поиграл. Но я обожаю Москву, просто новая энергетика этого города стала меня элементарно “гасить”, а мне сейчас хочется спокойствия.
— Что конкретно не нравится в теперешней Москве?
— Этот город стал сильно агрессивным. Он очень изменился. Я Москву помню разную — и в 70-е, и в 80-е годы. Теперь это город, который выжимает из тебя все соки, в нем нужно выживать. Но я по-прежнему от него не отрекаюсь. И мне нравятся все изменения, которые происходят.
— Неужели все?
— За исключением некоторых. Например, новостроек. Понятно, что квадратный метр жилья стоит дорого, поэтому нужно как можно плотнее натыкать жилые строения. Они уже возвышаются у эстакад. Мне это напоминает Шанхай, где я недавно побывал. Там тоже метрах в двадцати от многоуровневой развязки стоят жилые дома. Обратите внимание на дома у Третьего кольца в районе Беговой. Я уже не говорю об архитектуре… Я люблю старую Москву с ее соц-артом. Это нельзя губить и застраивать город непонятными бетонными строениями. В общем, у меня много претензий к нашим градостроителям.
“Жанна — она у нас одна такая!”
— Говорят, скоро состоится юбилейный концерт “Браво”, хотя сам ты утверждал, что не помнишь точной даты образования коллектива. В 2004 году вы отмечали 20-летие, в этом празднуете 25-летие… Ты ничего не путаешь?
— (Смеется.) Тогда мы праздновали с опозданием. А сейчас — с опережением.
— Наверное, пригласишь всех вокалистов, которые работали с тобой?
— Я не хочу раскрывать карты полностью. Гостей будет много. Агузарова выступит точно. А помимо нее участвовать в нашем празднике согласился… Юрий Башмет со своим камерным ансамблем “Солисты Москвы”.
— Не понял. Это шутка?
— Нет. Несколько месяцев назад мы случайно познакомились с ним. Начали говорить, появились идеи. Башмет пригласил нас участвовать в своих ежегодных классических концертах. Программу назвали “Классика “Браво”. В ней мы на одной сцене будем выступать с его музыкантами. Естественно, что и он согласился выступить на нашем юбилее.
— А ты когда-нибудь мечтал о камерном оркестре?
— Никогда не мечтал. И не думал, что буду сидеть в одной комнате с Башметом, а он — выводить своей рукой ноты песни “Этот город”. Когда я сейчас говорю об этом, мне становится тепло и приятно.
— Кто-то грезит об оркестре, а у него его как не было, так и нет, ты же никогда не думал об этом, но…
—…Я никогда и ничего не прогнозировал. Все самое хорошее в жизни происходит не потому, что ты об этом думаешь, а само собой. Такими же были и встречи с самыми интересными людьми. С такими, например, как Жанна. Спонтанно и незапрограммированно. Я надеюсь, что с Башметом мы сможем записать пластинку.
— А Гарика Сукачева, с которым начинал в группе “Постскриптум”, позовешь?
— Не скажу. В этот раз не будет большого количества гостей. И это не будет ретроспективой. Мы, конечно, сыграем старые песни, но основным блоком будет наше выступление с “Солистами Москвы”. Мы будем играть на акустических инструментах, а оркестр и сам Юрий Башмет…
— …на электрических?
— (Смеется.) Он будет солировать в некоторых наших песнях.
— Женя, не могу не спросить про Агузарову. Не боишься, что она в очередной раз подведет вас?
— Всегда может что-то произойти. Очень надеюсь, что это для нее — большой праздник. Мы с ней утвердили список песен, которые будем исполнять.
— А ты общаешься с Жанной вне сцены?
— Да. Нам с ней недавно вручили очень забавную премию — “За вклад в развитие поп-музыки”. А так мы часто перезваниваемся, пишем sms. Недавно вместе перезаписали песню “Старый отель”. Естественно, что много общались перед записью, во время нее.
— Ты разделяешь ее теперешний облик марсианки?
— Я могу соглашаться, могу не соглашаться. Но это имеет право на творческое существование. Жанна — она у нас одна такая! Другой нет!
— Кстати, а кто придумал ее образ в мужском костюме, который впоследствии стали называть у нас стиляжным?
— По-моему, это она сама и придумала. А так, Марлен Дитрих тоже в мужском костюме выступала. Все, как мне кажется, взято оттуда.
“Правильно сделал, что не уехал в Америку”
— После ухода таких вокалисток, как Агузарова, группы обычно не поднимаются. Вы же не только остались на плаву, у вас наступил новый “золотой период” с Сюткиным. В чем причина такой живучести?
— По логике вещей, после ухода Жанны нам всем надо было идти по домам. Было очень страшно. Ведь до Валеры были и Епифанова, и Осин — но не выстреливало. Хотя и после первого концерта с Сюткиным я подумал, что продолжать не стоит. Ничего не получилось. Мы стали играть старые песни, а никакого яркого отклика у поклонников это не нашло. Если честно, у нас на первых гастролях с Валерой были пустые залы. Так продолжалось несколько месяцев. Постоянно приходилось перебарывать себя, выходя в пустой зал. Но новые песни фанаты группы все же приняли. И через полгода мы уже выступали во Дворцах спорта. Такое очень редко бывает с группами, когда уходит фронтмен.
— Жанна не ревновала к вашему успеху?
— Не знаю, я на этот счет с ней не общался.
— Я слышал, что таких сложных периодов, когда ты реально хотел распускать группу, было несколько. Это так?
— Да, это случилось, когда ушла Жанна, и после ухода Валеры я испытал такие же чувства. Опять не знал, что делать дальше. Но начинал писать песни, и все возвращалось в свое русло. А песни мне всегда хочется играть. Я же музыкант.
— Но почему этот музыкант хотел уехать на ПМЖ за границу?
— Я хотел улететь в Америку. Мои близкие теперь все там. Ситуация в стране тогда была очень хреновая, 90-е. Стрельба на каждом углу, всех разрезали на куски непонятные типы. Я не видел никакой перспективы для себя. Концертов не было. Но именно в это время мы начали делать программу с Сюткиным. И все закрутилось. В общем, правильно сделал, что не уехал.
— Конечно, правильно, теперь все к нам норовят с концертами приехать.
— Москва превратилась в город, который ничем не отличается от Парижа, Милана, Лондона. Куча событий. Чак Берри уже четыре раза сюда приезжал.
— Твоя мечта сбылась, он расписался у тебя на гитаре?
— Расписался, но в книге. На инструменте не захотел.
“Покупаю вещи в секонд-хэнде”
— Что ты имел в виду, когда недавно заявил, что был и остаешься стилягой?
— Я ужасно люблю стильную одежду. Но одежду не модных брендов. Прежде всего я ценю стиль. И для этого не обязательно носиться по магазинам, скупая вещи последних трендов. Меня интересуют фирмы — продолжатели моды 60-х. Те фирмы, которые начинали в 50-е годы и до сих пор успешно существуют на рынке моды. Их вещи мне очень интересны. Соответственно, лондонский Кэндамтаун, все блошиные рынки любых городов мира — места моего обитания. Первым делом, когда попадаю в Париж, узнаю, в какой день работает рынок, где продают винтажную одежду. Попутно там приобретаю виниловые пластинки, портреты Джеймса Дина, американских и английских актрис. Это часть моей жизни. Для стиляг всегда были важны музыка и мода. Так вот, музыка и мода всегда рядом со мной. Я никогда не позволю себе выйти на сцену в одном и том же костюме. У меня их масса.
— В 80-е годы многие успешные сегодня люди покупали стильные вещи на Тишинском блошином рынке. Но сегодня те же персонажи брезгливо говорят, что секонд-хэнд — это грязно и неэстетично. Ты же не скрываешь, что это до сих пор твоя среда обитания.
— Каждому — свое. Но я покупаю очень разные вещи. Некоторые сохранились в идеальном состоянии. А Тишинка 80-х годов… Мы действительно с удовольствием носили одежду, которую приобретали там. Стиль группы “Браво” — это стиль Тишинского рынка. У нас там были специальные агенты, которые нам перепродавали вещи, купленные ими у бабулек. Сейчас ситуация изменилась. На всех блошиных рынках есть магазины, которые торгуют новыми винтажными вещами. И это не подделка. Просто их не надевали, они хранились в сундуках. Так во многом было и на Тишинке.
— Отсутствие у тебя когда бы то ни было щетины — тоже атрибут стиляги? Никогда не видел тебя небритым.
— Всегда стараюсь побриться. Даже когда иду в булочную. С бородой я чувствую себя неуютно, неопрятно. Я даже никогда не носил длинных волос.
— А тебя можно встретить по пути в булочную?
— А почему нет? Я — простой. И в метро иногда езжу. Бывают ситуации, когда приходится бросать машину. Но ничего в этом страшного я не вижу.
— А элемент узнаваемости в подземке не мешает?
— Он не такой сильный. Узнают нечасто. А если и узнают, то в глазах больше читается вопрос: он или не он? Люди сегодня так заняты, что им многое абсолютно по барабану. Думаю, что, если и Филипп Киркоров спустится в метро, это не вызовет остановки транспорта. В Лондоне один из моих любимых районов — это Ковент Гарден. Много раз я там видел Ричарда Эшкрофта, он гулял с ребенком. Совершенно спокойно проезжающего на машине по Пикадилли Брайна Ферри. В магазине обуви на Оксфорд-стрит видел, как Саймон Лебон спокойно примерял ботинки. Естественно, их там знают, но пальцем никто не показывает. Это в Америке папарацци носятся за звездами.
— У нас тоже есть фотографы, которые считают себя папарацци.
— Это просто смешно. И наши звезды, и эти фотографы. Настолько искусственная, фальшивая игра...
“Я не вкладываю в недвижимость”
— Многие музыканты утверждают, что являются обладателями коллекции гитар…
— А кто еще? Здесь задет мой профессиональный интерес. Коллекционер — это человек, у которого более 50 инструментов. Не люблю хвалиться, но не думаю, что у кого-то их больше, чем у меня. Состязаться со мной будет трудно. Даже всем, вместе взятым.
Гитары для меня — это арт-деко. Старые гитары 60-х годов стоят недешево. Но это рабочие инструменты, которые я использую на концертах, в студии. Это не балласт, лежащий в темной комнате. И чем больше я коллекционирую, тем интереснее мне становится. Это история не только рок-музыки, но и каждого инструмента в отдельности. В нашей жизни есть определенные константы — любовь, дружба и электрогитары. А остальное может меняться как угодно.
— Ты наверняка читал в прессе: Эрик Клэптон решил распродать свою коллекцию гитар. Никогда не ставил себя на его место?
— Это будет самый несчастный день в моей жизни. Даже думать об этом не хочу. Я убедился, что продавать гитары не стоит никогда. Однажды это сделал, а потом сильно жалел. Приобрести точно такие же я уже не смог.
“Бывал я и в органах на Петровке”
— В 80-е годы в списке запрещенных коллективов группа “Браво” стояла на третьем месте после “Аквариума” и “Арии”. Это мешало или только добавляло интриги?
— Мы этим чуть ли не гордились. Тогда в этот список за деньги было не попасть. (Смеется.) Многие хотели в нем оказаться. Если ты там, тебя считали элитным музыкантом. Это была интрига противостояния группы и власти. И многие называют это рок-музыкой. Музыкой протеста. Мы-то в этом списке вообще случайно оказались. Мы никогда не протестовали, не пели про колбасу. Мы только проповедовали бит, рок-н-ролл и новую волну. Естественно, поклонники рок-н-ролла стали интересоваться, почему группа в “черном” списке, ходить на концерты…
— Все твои коллеги разделяли это мнение? Можно ведь было и в тюрьму сесть.
— Мнения были разные. И когда в группе случается что-то серьезное, это определяет, кто есть кто. В нашей ситуации так все и было. Нас вызвали на Петровку за неразрешенный концерт и за частное предпринимательство. Следователь мне сказал, что группы “Браво” вообще не будет. Дескать, забудь о ней. Я очень хорошо запомнил его слова. Теперь, если мне кажется, что в группе что-то хреново, я вспоминаю тот момент, и хандра проходит моментально. Эта история не только расставила акценты, но и сильно сплотила. Поэтому пока мы ждали Жанну из сибирской ссылки, все равно писали песни, репетировали. А ведь мы должны были распасться, потому что перспектив не было никаких. Оборудование опечатали, мы находились под следствием. Возможно, поэтому мы еще существуем. Группы 80-х сильны духом. Те музыканты, кто не спился и не погиб от наркотиков, все что-то делают, творят.
В чем ценность музыки и слов “Битлз”? Они не имеют сроков годности, в них есть жизнь. Хорошие песни всегда будут звучать. Самая лучшая проверка — это проверка временем. Группу “Кино” до сих пор крутят на радиостанциях.
“Дедушка рок-н-ролл выжил из ума!”
— Было время, когда многие музыканты признавались, что были наркоманами, алкоголиками, даже если такого с ними и не происходило. Ты всегда сторонился этих разговоров. Не был, не состоял, не замечен?
— Я пробовал и то, и другое. Распространяться не хочу. Чего я буду рассказывать? Это будет выглядеть неактуально, типа, Хавтан признался, что пробовал. А почему нет? Каждому человеку интересно все попробовать. В 90-е годы так было. Тогда, хотя и сейчас тоже, в Москву ввозилось тоннами это зелье и кокаин. Что погубило очень многих талантливых музыкантов. Повторять за другими, что ничего хорошего в этом нет, — банально. Быть гуру — не моя тема.
— А почему ты недавно заявил, что дедушка рок-н-ролл сегодня немного выжил из ума?
— (Смеется.) Каждый музыкант находит в рок-н-ролле что-то свое. Я люблю молодой рок-н-ролл с 50-х до 70-х, когда он еще не был запятнан шоу-бизнесом. Тогда группа “Пинк Флойд” могла записывать восьмиминутные композиции, и их крутили на радио. И находились сумасшедшие, которые это слушали. (Смеется.) Сейчас такое невозможно. Тогда все было честнее. Музыканты экспериментировали со звуком, с… Представляешь! Хотел сказать с наркотиками. (Смеется.) Появилась масса новых стилей, музыки.
А сейчас ничего не происходит. Все перепевают старую песню о главном. И если музыканты 60-х разговаривали с Богом, то музыканты нового века в большей степени разговаривают с налоговой инспекцией и с бухгалтерией компании, которая выпускает их пластинки. Вся индустрия построена не на музыке, а на том, что вокруг нее происходит. Если музыкант не бьет морду журналисту в баре, никто и не заинтересуется его песнями. Конечно, если эти песни не суперталантливы. А еще актуальнее сейчас подстраивать подобные вещи. При этом вызвать три ведущих телеканала, чтобы они все зафиксировали. Правила игры стали нечестными. Мне это не очень нравится.
— Ты никогда не замечал за собой, что брюзжишь?
— Да нет. (Смеется.) С моими словами, как мне кажется, согласятся многие музыканты со стажем.
