В канун дня рождения Денис дает сольники в Нижнем Новгороде, в Волгограде — там-то его и застаем. О публике можно не спрашивать — полупустых залов “на Мацуева” не видал ни разу.
— Как-то вы сказали прикольную фразу: “иные пианисты на бисах карьеру делают”. А вы максимально сколько раз бисировали?
— Вспоминаю концерт в Токио: было 11 бисов. Восемь-девять — нормальные цифры, меньше пяти никогда не играю. Меня многие за это в хорошем смысле упрекают, в том числе и педагоги, и родители. Но я не могу меньше, бисы ведь особая часть концерта: это спектакль, мини-театр, третий акт, который должен быть виртуозно продуман. Высокотонкий десерт. Все великие музыканты бисам уделяли максимум внимания — и Горовиц, и Рихтер, и Гилельс. Драматургия концерта выстраивается по-разному, и я все время играю разные бисы (редко повторяюсь); тут еще такое дело — вхожу в зал, сажусь на банкетку и только в эту секунду понимаю, что буду играть. Точного плана нет. Зависит от градуса.
ФОТО
Бисы, с одной стороны, удовольствие, с другой — ответственность, потому что бисами можно сильно не сглазить, но перечеркнуть удачные моменты в концерте…
— На моей памяти были три мощных столпа “бисового движения” — покойная Вероника Дударова, игравшая на бис целое “Болеро” Равеля; вы, разумеется, и Юрий Башмет, не только играющий, но и активно общающийся с залом… сорок минут плюс.
— Со сцены я байки не травлю, но после концерта обожаю общаться со своей публикой. Она мне очень дорого далась, вот в чем дело. А то думают, что все так просто вышло. Я каждому пожимаю руку, расписываюсь в пластинках, говорим о чем-то — для меня все это — неписаный закон. Тут летел в самолете, ради забавы подсчитал количество российских городов, где выступал с концертами, — их оказалось 104. В некоторых был по 23—24 раза. Первые разы ездил вообще почти бесплатно, в плацкартных вагонах, жил в не самых лучших гостиницах. Но понимал, что это стоит того — публика заполняла залы все больше, меня уже узнавали. И этот роман с публикой возник, я надеюсь, надолго и не случайно: за ним стоит море тяжелейшей 15-летней работы.
— Денис, у вас фантастически получается быть популярным, но не низвергнуться в ту пропасть, откуда уже нет хода к высокому академизму…
— Я не гонюсь за лживой популярностью; впрочем, публика, заполняющая зал, могла меня видеть в тех местах, в которых якобы не должен находиться классический пианист. Да, иногда — меня за это упрекают — я намеренно иду на такие шаги, участвуя в пограничных проектах, но никогда не опускаю вкусовую планку.
Моя миссия — в первую очередь не забывать о своем поколении, которое, слава богу, благодаря фестивалю “Крещендо”, “Новым именам” и другим проектам раскрыло себя. Посмотрите на российскую афишу — она, если не брать мэтров, заполнена нашим поколением. И это прорыв! Вспомните, что творилось 5—7 лет назад: речь шла чуть ли не о гибели русской исполнительской школы — растворилась, разъехалась по другим странам.
Да ничего она не умерла! Выходцы из “Новых имен” стали популярными людьми, имея свои абонементы в филармонии, в Доме музыки. И это самая главная моя задача — помимо творчества открывать дорогу молодым.
— Денис, вопрос то ли острый, то ли скользкий. Вы принимаете участие в правительственных концертах (и было бы странно, если б не принимали). Вот вас, как, например, нашего замечательного джазмена Бутмана, не звали вступить в “Единую Россию” и славить партию время от времени?
— Я человек, с одной стороны, аполитичный, с другой… Меня, конечно, волнует, что происходит в нашем государстве, ведь я живу здесь и Россию никогда не покидал, даже в 90-е годы, когда большинство разъехались. Ну такой человек: люблю спать в своей кровати, люблю быть дома, люблю, когда родители готовят. И никуда никогда не уеду… А возможности получить другой паспорт были — и в 90-е годы, и позже. Но паспорт у меня один. Одно гражданство. Живу в Москве.
Как вы знаете, я член президентского Совета по культуре. Это ответственность. Что до результатов этой миссии… В свое время я поднял вопрос о мизерных зарплатах в специальных музыкальных учреждениях. Педагоги уезжали работать в Китай, где, как известно, 60 миллионов пианистов. Огромная проблема. А вот вчера случайно спросил у своего первого педагога в ЦМШ Валерия Пясецкого, сколько он получает. Он сказал где-то около 70 000 рублей. То есть этот орган — Совет по культуре при президенте — реально действует, и это здорово, это надо развивать.
Что же до партии — мне не предлагали туда вступать. Поэтому и комментировать тут нечего.
— Вы сказали, что одними из самых жестких цензоров для вас по сей день остаются мама с папой, которые могут не только ограничить в бисах, но и “с небес опустить на землю”.
— Родители — первые люди, которым я доверяю во всех отношениях. И в профессиональном плане, и в жизненном. До сих пор. Это моя команда, они пошли на огромные жертвы, много лет назад переехав в Москву. Команда под названием “Семья”. Бабушки-дедушки, которые бросали работу, продавали квартиры ради того, чтобы я здесь учился… Это долго рассказывать, но, поверьте, семья у меня героическая во всех отношениях.
А то, что касается “послеконцертных упреков”, — это даже не упреки, а разносы по полной программе: по каждой ноте, по каждому пункту! Где бы я ни был… Они были везде со мной — и в Токио, в Нью-Йорке, в Париже, в Мадриде… Везде! Вот в Нижнем (в рамках волжского турне) я опять играл 6 бисов, полный зал, а они мне говорят — кондиционера-то нет вообще, а на мне черный фрак, бабочка, меня понесло, было сложно остановиться…
— Папа — пианист и композитор?
— Он 20 лет назад бросил все в родном городе Иркутске, на нем держалась там вся музыкальная жизнь… Переехал сюда в однокомнатную квартиру на проспекте Маршала Жукова, первый этаж хрущевки. Он готовил. Занимался. Был со мною каждую секунду. Это 1991 год, можете представить. Но наша семья всегда отличалась оптимизмом — время тяжелое, но одновременно очень счастливое.
А лет десять назад я купил квартиру в Трубниковском переулке — 63 квадратных метра. Когда телевизионщики или фотографы приходят снимать ее, не могут поверить, что у меня нет недвижимости за рубежом, дач… Это полный миф, когда говорят, что популярный человек в классической музыке получает баснословные гонорары. Миф! Считаю, что это дурной вкус — говорить о заработках. И не буду ни кичиться, ни плакаться, что я не такой богатый, как Элтон Джон: мне хватает того, что у меня есть, и никогда не буду гнаться за какими-то материальными благами. Я приезжаю на дачу к себе на Байкал — и этого хватает, поверьте, самый лучший отдых в моей жизни.
— Число концертов в год по-прежнему очень высокое?
— Да, конечно. Это за сто концертов. Далеко за сто. От самих выступлений я не устаю. Они, наоборот, заряжают, придают даже сил. А вот перелеты, смена часовых поясов, перемена воды и постоянный недосып — это, конечно, может напрягать. А организационная деятельность тоже приносит удовлетворение, когда кому-то удается помочь. Но если она начнет как-то негативно влиять на качество моих концертов, я, конечно, от нее отойду. Потому что сейчас у меня самый расцвет, и никаких пауз не собираюсь делать. И если говорю о 150 концертах в год, то ни в коем случае не жалуюсь — этот график я создал себе лично, своими руками.
— Дирижерства пока нет в планах?
— Всегда задают этот вопрос. Хотя да, понимаю: эпидемия многие годы присутствует, но я не хочу повторить неудачные примеры великих инструменталистов, вставших за пульт. А хочу повторить примеры выдающиеся — такого плана, как Плетнев. Который из гениального музыканта превратился в потрясающего дирижера. Или мой большой друг Владимир Спиваков, делающий потрясающие успехи в дирижировании, — с каждым годом становится все лучше. Понимаете, когда перед тобою сто с лишним человек, появляется огромная возможность для высказывания другого плана и другого уровня, нежели когда рядом с тобою только рояль.
Я читаю симфонические партитуры с детства, брал мастер-классы у знаменитых дирижеров, владею техникой. Но пока не пойму, что готов к этому внутренне… Знаете, это примерно то же, как бросить виолончель и на следующий день начать играть на гобое. Выйти и помахать перед готовым оркестром любой дурак сможет, ну а смысл какой от этого? Я еще не наигрался на рояле. Это во-первых. А во-вторых, если я нутром почувствую, что готов к дирижерству, — это будут действительно мое мышление, мои задумки, — тогда можно будет начинать. Но пока к этому не готов.
— За фразу “не наигрался на рояле” — спасибо, часто видим другое — слишком быстро наигрываются. Но как-то вы сказали, что Горовиц, Шопен, иные великие, живя сегодня, не прошли бы даже во второй тур конкурса Чайковского… Нужна спортивная твердолобость? Без конкурса не сделать карьеры?
— Да и с конкурсом сейчас карьеры не сделаешь. Где эти лауреаты даже конкурса Чайковского или конкурса в Брюсселе? Это все настолько субъективно стало: да, тебе, лауреату первой премии, дается шанс стать известным, но это совсем не значит, что ты им непременно станешь. Это беда не лауреатов, а той системы, в которую превращается классическая музыка. Эти законы шоу-бизнеса могут привести к очень ограниченному кругу солистов и ограниченному репертуару, что самое ужасное. Кстати, в нашей стране заявить о себе гораздо легче, чем на Западе. Есть огромное количество и фондов, и фестивалей. И государство стало уделять молодым музыкантам внимание.
— Насколько — если это можно объяснить словами — изменился ваш пианизм за последние 3—4 года?
— Не мне судить, надо читать рецензии. Кстати, люблю читать о себе рецензии, потому что из них много чего вычерпываю. Слава богу, на Западе сохранились настоящие критики, которые могут сделать подробнейший, доскональный разбор концерта. У нас же критика практически умерла. Жанр классической музыки из газет исчез. Это печально. Если ты играешь концерт в Карнеги-холле, все ждут на следующий день рецензию в “Нью-Йорк таймс” на твой концерт, это превратилось в традицию. И это профессионально, на сто процентов интересно, это бренд. А у нас “критика” чуть трагедией не обернулась в 90-е годы — “благодаря” так называемым рецензиям мы потеряли Ростроповича как виолончелиста на 15 лет, других музыкантов великих, которых иные мальчики и девочки пытались чуть не оскорбить.
— Вы прекрасный актер, есть предложения сниматься в кино?
— Пока ограничусь таким ответом: есть планы с Рахманиновым, чем все закончится — не знаю. Но вы, обещаю, будете первым знать.
